— Извините, не понял. — Хочешь научиться играть или петь, или может и то, и другое? — Ну по поводу играть, пока отложим в сторону. Это не быстро, а я скоро уеду. А вот по поводу петь, я думаю, имеет смысл наметить пути развития, если это вообще возможно. — Что? Есть сомнения в этом? — Вот и хочу проверить, данный момент, со специалистом. — Хорошо. Давай попробуем с самого начала. Я буду отстукивать ритм, а ты будешь повторять его за мной. И мы начали. Первый же ритм, я запорол. Я очень внимательно вслушивался и потом пытался повторить, но постоянно сбивался. Стал пробовать делать это медленнее, но всё равно сбивался. Порой чувствовал, что нужно сделать так, но ладони упорно отбивали другое. Когда она перестала менять ритмы и повторила несколько раз один и тот же, у меня наконец получилось попасть. Алёнка уже вернулась из своей комнаты и сидела в углу дивана, переживая за меня. И когда у меня получилось, чуть не захлопала в ладоши. — Да. Тяжёлый случай. — Доходит как до жирафа? — Верно. Понимание ритма есть, но слишком долго ты его усваиваешь. Теперь давай попробуем извлекать звуки. Я, на пианино, буду давать звук, а ты его повторяй. Тут дела пошли совсем плохо. Я не попадал в диапазон звучания. Всё время норовил выдать не то, что слышу. — И что с тобой прикажешь делать? — Совсем плохо? — Честно? Я с таким ещё не сталкивалась. Тут высказалась Алёнка: — Похоже ты не врал, вчера, когда говорил про танцы медведей со слонами на твоих ушах. Тут мы рассмеялись все втроём. Как не горько было от этого, но ситуация даже мне казалось комичной. — А почему ты вообще решил этим заняться? У тебя очень много других достоинств. Нельзя же быть совершенным во всём. Вот как тут ответить? Конечно признание каких-то там моих достоинств, лестно, но что-то гложет меня. Всегда завидовал людям, умеющим петь. — Понимаете, когда слушаю, как поют другие люди, всегда чётко определяю не попадание в ноту или фальшь в исполнении. Правильно исполнить сам не могу, но чувствую это у других. Классический критик. Сам не могу, но других в грязь втопчу. Мы опять засмеялись. — Вот про критиков, это ты точно сказал. Втоптать в грязь других и на фоне этого, самому выглядеть молодцом. Надеюсь ты не собираешься стать музыкальным критиком? — Музыкальным критиком, я могу стать только в том случае, если сам смогу показать, как было нужно исполнить. В противном случае сам себя уважать не буду. — Ну хоть это успокаивает. Я вот одно не могу понять. Ты хорошо разбираешься в том, что происходит вокруг. Ты прекрасно чувствуешь людей. Порой мне кажется, что ты заранее предчувствуешь события, даже манипулируешь ими, но при этом совершенно не чувствуешь музыку. Почему? — Чувствовать музыку? Я её слышу, а не чувствую. — Ну судя по тому, что ты сейчас нам показал, ты её не слышишь. Слушаешь, но не слышишь. Хм. А в этом что-то есть. Слушаю, но не слышу. — Поправьте меня, если буду не прав. Я сейчас попробую рассуждать вслух. — Хорошо. Давай. — Слушать — это улавливать определённые вибрации и пытаться осмыслить их. Слышать — это не просто улавливать вибрации, но ещё и принять их внутри, принять сердцем, душой, если хотите. Отсюда и ваша фраза: «чувствовать музыку». Вы её слышите не ушами, а воспринимаете всем своим существом. Вы принимаете музыку в себя. И воспроизводите не ноту, а порыв души. Наступила тишина. Алёнка смотрела на меня во все глаза и молчала. Её мама задумалась, а потом произнесла: — Ты знаешь, с такой стороны я это не рассматривала, но отрицать не буду. Возможно ты и прав. — А давайте проверим. — Это как, ты предлагаешь сделать? — Я сейчас попробую убрать своё логическое восприятие, а вы начнёте отбивать какой ни будь ритм. Не частями, а сразу без остановки. Я по ходу дела попробую подстроиться. — А давай. — глазки у неё загорелись, явно каверзу замыслила — Это даже интересно будет. Она пересела за стол, чтобы удобнее было отстукивать. Я тоже подошёл к нему и закрыл глаза. Пошли хлопки с меняющимися интонациями. Вначале я прислушался к ним, но потом быстро убрал слух и впустил переливы ритма в себя. Через пару секунд, руки сами коснулись поверхности стола и начали свою пляску. Мои удары стали сливаться с ударами Елены Павловны. Я не шёл за ней, я делал это одновременно с ней. Все смены силы и частоты ударов происходили абсолютно одновременно. Потом я почувствовал, что чего-то не хватает этой мелодии. Открыв глаза увидел карандаш и рядом хрустальную вазу со своими астрами. То, что нужно. Схватив карандаш стал вплетать в нашу мелодию ещё и легкие звуки хрустального звона. Вдруг мелодия оборвалась и мои руки зависли в воздухе. Елена смотрела на меня широко раскрытыми глазами. — Это что сейчас было? — Как, что? Я попытался войти в ваш ритм. — Попытался, это ты так называешь? Это моя новая композиция, которую я готовила к конкурсу в Харькове, но уже не попадаю туда. Ты не мог этого слышать раньше. — И что? — И что, — передразнила она — и то. Ты не повторял её за мной, ты играл её вместе со мной, а под конец вообще вёл за собой. А эти твои добавления с вазой. Откуда ты знал, что там должны были быть подобные звуки? — Так напрашивалось. Я почувствовал, что должно быть добавление, иначе гармония не вырисовывалась. А под рукой только это оказалось. Вот и… — Гармония у него не вырисовывалась. Так чего ты тут Ваньку валял вначале. Слуха, у него, нет. Да тут не просто слух. — Так вот это слово меня и смутило. Неправильные установки, вот и результат. — Не знаю, как с голосом. Там тоже смотреть надо. Может опять «установки» неправильные, но играть на инструментах ты сможешь. На каких бы хотел? — Конечно интересны клавишные, но у меня пальцы пока короткие, там ещё работать над ними надо. А так интересны скрипка и гитара. — А что там у тебя с пальцами? Я раскрыл ладони. — Да. У тебя не пальцы короткие, а все кисти. Тут действительно трудно будет. А скрипка. Алён, принеси свою, сейчас посмотрим. Так дочка у нас на скрипке учится. Я почему-то думал, что тоже на пианино. Она принесла футляр и поставила его на стол. Я раскрыл футляр, скрипка оказалась маленькая. Такую кажется называют четвертушка. Я, не задумываясь, взял её двумя руками и пристроил себе между подбородком и ключицей. Пальцы левой руки зависли над струнами. Правой рукой взял смычок и приставил его к струнам. — Мама, мама, смотри, он смычок правильно держит. — Он не только смычок правильно взял, но и скрипку, как будто сто лет с ней не расставался. Я сразу вернул скрипку в футляр. — Я тут не причём. Это всё наговор и провокация с вашей стороны. Меня тут рядом не стояло и вообще мне пора домой. — Стой. — улыбнулась Елена Павловна — Никто тебя ни в чём не обвиняет. Просто удивительно, что молодой человек выбирает скрипку, да ещё и берёт её как надо. Не просто держит правильно, но вынимает из футляра привычно и совершенно профессионально. — Да я её первый раз в жизни в живую вижу. — Ты знаешь? С тобой уже устаёшь удивляться. Поэтому я тебе верю. Другому, нет. Тебе, да. Ну гитары у нас нет. Тогда попробуй сесть за пианино. Ага, очередная проверка. Для чего только? Я подошёл к пианино сел на крутящийся стул. Явно высокий для меня. Немного подкрутил вниз. Открыл крышку над клавишами. Положил на них руки, попробовал ногой нижнюю педаль. Как-то не комфортно. Ещё немного подкрутил стул и опять потрогал клавиши. Вроде дискомфорта больше нет. За спиной тишина. Да что же такое? Я, толкнувшись рукой, легко развернулся на стуле. Картина Репина «Приплыли». Две сидячие статуи смотрели на меня не мигая. — Я конечно всё понимаю и от вас никаких объяснений не требую. Но, пожалуйста, не надо так громко молчать. Скажите, хоть что ни будь, но тихо. Первой пришла в себя Аленка. Детская психика более гибкая, да и привыкать она ко мне стала. Подскочив, подбежала и крепко обняла. — Валька, не уезжай ни куда. Оставайся с нами. Глава 16 Елена Павловна тряхнула головой, как бы отгоняя наваждение.