Я оборачиваюсь – оказывается, все зрительские места забиты, как на соревнованиях. Девчонки услышали, что в прокат дали Лёшу, пришли посмотреть. А ещё пялятся на маму в её рыжей шляпке. Возле меня сидят Ульяна и Даша с Аглаей из нашей группы. Переговаривались, но заметили, что я на них обратила внимание – улыбаются, машут лапками. У выхода – Анжела и Наташа с компанией. Анжела кивает на нас с Велькой и прыскает Наташе в самое ухо. Та морщится и отстраняется. Ничего не говорит. Открывается дверь. Протискивается Таня. Видит меня и идёт сюда. Мне приятно, что она не осталась там, с Наташей и остальными. Ну как? – спрашивает, склонившись. Сесть рядом негде – с одной стороны мама, с другой – Ульяна. Я бы, конечно, поменяла Таню на Ульяну, ну да что делать, не гнать же. Да ничего, — говорю неопределённо. — Сложный конь, да? Есть немного, — кивает Таня. – Он уже столько народу поломал! Одной девочке два зуба вышиб, другая слетела – шею сломала. Что?! – Мама ахает. Велька перестаёт лопотать, смотрит на Таню во все глаза – неужели понял? А Таня не догоняет, продолжает, как ни в чём ни бывало: По-настоящему, сломала, да! Полгода в больнице лежала. Нет, всё кончилось хорошо, вы не беспокойтесь! И это не наша группа была, не Елизаветы Константиновны. Наши так сильно не бьются. Но его потому из секции и сняли, только самым прошаренным дают. Это как? – Мама смотрит на меня. Это как папа, — говорю. Ой, а это… — догадывается Таня. Это мама моя, познакомься, — киваю. – А это Велька, мой брат. Тут что-то стучит на манеже – оказывается, Эльбрус проехал слишком близко к стенке, и папа загрёб по ней ногой. Это он специально, — говорит Таня. – Издевается. У него ещё такая фишка – направо забирает. Надо чуть больше ноги давать, чтобы постановление нормальное было. А ты ездила? – Я вскидываю брови. Таня хитро щурится и кивает: Ага, летом. – И склоняется к уху. – Мне Елизавета Константиновна разрешала, когда надо было его размять. Только ты никому не говори, это же нельзя. До хозяйки дойдёт… Ну, я дура, что ли? Конечно, не буду! Но это же круто! Таня кивает: ага! И глаза горят. А у папы тем временем получается всё хуже и хуже. Станислав, у вас палка есть! – кричит Елизавета Константиновна. Но папа не может коней бить, будет ждать до последнего, пытаться договориться. А Лёша явно договариваться не хочет, он хочет показать, кто здесь хозяин. Вокруг – пересуды и смешки. Все уже решили, что папе такого коня дали зря. «Ну, давай, — шепчу, — покажи им!» — и аж у самой ноги поджимаются, как будто это я сейчас там, на Лёше, пытаюсь свернуть его в нужную сторону. Поехали галопом! – командует Елизавета Константиновна. И все поехали – кроме Эльбруса. И видно, что папа делает всё, что может, но бесполезно: Лёша не слушается. Делает прыжок и останавливается. Делает ещё – и начинает козлить. Станислав, не накачиваем! Выжимаем, выжимаем коня! – кричит Елизавета Константиновна, и это значит, что папа уже устал, он качает корпусом, чтобы сдвинуть Эльбруса с места, а тот не бежит. Но у папы уже сил нет сжать его ногами. Не поможет, — вздыхает Таня. – Он такой, ему сила нужна. А ты ездила галопом? – спрашиваю. Нет. У меня тоже не получилось. От сердца отлегло – если не получилось у Тани, у папы всё ещё не так плохо. Но на самом деле, плохо: Эльбрус уже в центре манежа и козлит там. Что папа ни делает, ничего не помогает. От входа, где стоит Анжела с девчонками, долетают смешки. Мелкие рядом со мной притихли. Даже Велька перестал лопотать. Елизавета Константиновна что-то кричит папе, а потом машет рукой – ну, не справился, так что делать, — зовёт Таню, и они выходят на манеж расставлять препятствия для конкура. И тут в воздухе свистит хлыст – и Эльбрус стартует с места. Он несется галопом по внутреннему кругу. Вокруг ахают – он несётся, опустив голову, поддавая задними и явно пытаясь папу спустить. Но папа сидит, откинувшись, как влитой, и лицо такое – я никогда не видела у папы такого лица: решительное, сосредоточенное, он не сдаётся, он собирается победить. А на манеже никто не ожидал уже, что он поскачет. Кони шарахаются. Кто-то остановился, другие срываются быстрее. Сидеть! – кричит Елизавета Константиновна непонятно кому. – Станислав, в порядок! Встать на стенку! Не бегаем параллельно, он сейчас скачки устроит! У меня аж дух захватывает – я бы понятия не имела, как привести в порядок такого коня. Но папа что-то делает – и Лёша правда встаёт на стенку, выравнивает шаг и уже идёт обычным, размеренным галопом. Только слышно, как отфыркивается громко, недовольно. Вокруг выдыхают. Мама оборачивается на меня – глаза испуганные, как будто спрашивает, всё ли нормально. Киваю: норм, мам, не переживай. Это же папа! Два круга рысью, — командует Елизавета Константиновна, — и заходим на крестики ездой налево. Они начинают прыгать. И тут становится понятно, для чего Эльбрус создан. С него сразу сходит разнеженная спесь. Увидав барьер, он вытягивается и идёт стремительно. Сильно толкается задними и перелетает через низенький крестик так, как будто это метровое препятствие. Папу бросает на переднюю луку, но держится. В порядок, Станислав, — кричит Елизавета Константиновна. – Не даём коню разгоняться. Держите его, держите. Пусть заходит на рыси, пока не поставлю выше. И папа держит. В следующий раз конь заходит спокойней, ровнее, только за один темп до барьера поднимается в галоп – и перескакивает мягче. Вокруг шумят – папа справляется! Отъезжает от препятствия, гладит Лёшу по шее. Глаза у коня мне кажутся уже не такими злыми. А высота растёт. Елизавета Константиновна командует, и Таня всё прибавляет и прибавляет. А папа прыгает и прыгает. У меня уже дух захватывает, а у папы сильней разгораются глаза. Мне кажется уже, что они чем-то похожи с конём, что у них взгляд одинаковый. Восемьдесят, — озвучивают девчонки. – Девяносто. Метр! Замечаю, что рядом достают телефоны – снимают. Конечно, это так красиво! Это долго будет продолжаться? – мама не выдерживает. – Слав, мы пойдём. И собирается встать. На самом интересном месте! Мам, да ты что! Смотри, как классно! Я не могу! Это самоубийство! Мам, сядь, вот точно не сейчас, ты помешаешь! И это действует – садится. Не садится только Велька, он прилип к бортику манежа и не сводит с папы глаз. Понимает, конечно, он всё понимает, — думаю, а Таня поднимает планку ещё на десять сантиметров. Папа заходит на препятствие по большой дуге, разворачивается от стенки. Конь видит барьер, ускоряется, папа его уже не держит – толчок! Слышен крик: «Грива!» — и Эльбрус летит, а папа успевает привстать в седле и опускается уже на другой стороне, за барьером. Кто-то у выхода хлопает. Не успеваю обернуться – неужели, Наташа? Ульяна, а вместе с ней и другие мелкие хлопают тоже и подпрыгивают на своих креслах. Хватит на первый раз, Станислав, — говорит Елизавета Константиновна. Голос довольный. – Угощайте зверюшку, отдыхайте. Папа хлопает коня по шее, даёт кусочек сахара. На лёгкой рыси они проходят мимо нас. Лица у обоих счастливые. Папа бросает повод, и Эльбрус опускает шею, мотает головой, отфыркивается. Папа чуть привстаёт в седле, давая ему отдохнуть, и подмигивает нам из-под шлема. Я машу изо всех сил, я сейчас лопну, так мне хочется вопить, что папа лучший! Ко́ня пи! Папа пи! Пигнул! Пигнул! – вопит Велька вместо меня. В денник мы идём толпой: папа с Эльбрусом, я, Таня, Ульяна и Даша с Аглаей как хвостики, а где-то сзади мама держит Вельку, который становится как бешеный, рвётся вперёд и уже чуть не попал коню под ноги. Поэтому в конюшню мама не заходит. Папа заводит Эльбруса, и мы начинаем рассёдлывать: я, он и Таня. Ульяна с хвостиками торчат у входа, войти не решаются, но и уйти не хотят. А можно! Можно! – пищат то и дело и отбирают у нас то уздечку, то вальтрап, то гель, чтобы отнести в амуничник, а оттуда несут щётки и бинты, чтобы перемотать коню ноги, крючок для копыт, крем для губ и другую мелочь. Мы чистим, драим, папа кормит коня, и все наперебой обсуждаем, как это было здорово, как красиво и какой Эльбрус молодец. Меня разбирает гордость. Я хочу сказать: папа молодец, но я молчу – я могу ему это и дома сказать. Закончив, бегу в раздевалку, а там старшие. Тоже, оказывается, ещё не ушли. Видно, обсуждали папу, потому что стоит мне войти – замолкают и смотрят в мою сторону. Я беру рюкзак. Не хочу переодеваться при них, хочу быстрей отсюда уйти. Это же твой папа был на Эльбрусе, да? – слышу вдруг голос с хрипотцой. Оборачиваюсь, киваю. Наташа кивает тоже, с одобрением. Ничего не говорит, но этого достаточно: видно, что оценила. – А он же недавно занимается? С мая. Мы вместе начали. Кто-то присвистывает. Молодец, — говорит Анжела. – Жалко только вас, — добавляет потом и вздыхает притворно. В смысле? – не понимаю я. Ну, в прямом. Ты нормальная. А вот брат твой даун. И пожимает плечиком. И нифига ей никого не жалко. И не умеет она никого жалеть. Я чувствую, как кровь ухнула из головы, из рук, из всего тела. Мельком оборачиваюсь – мелкие, которые пришли со мной, испуганно молчат. Таня тоже. А ведь они все видели Вельку. Все! Вокруг хихикают. Успели, видно, это обсудить. Он. Не. Даун, — выдавливаю из себя. – И не смей так про него говорить. Ну, не даун, — равнодушно пожимает плечами Анжела. – Я не знаю, как это называется. Какой там у него диагноз. Но точно дебил. Он же ещё не говорит, да? А ему лет-то сколько? Десять?