Нету. – Папа ставит стол на место. – Вель, ты не брал, — подмигивает брату. Тот смеётся. Ты мусор сегодня выбрасывал? – Мама – папе. Нет. Ну, ты что, думаешь, её выбросить могли? Не глупи. Я не глуплю. Всякое бывает. Мама решительно открывает створку ящика под мойкой, ныряет туда. Фу! – Я театрально морщусь и зажимаю нос. Велька смеётся. Хотя ничего вонючего в мусоре у нас нет – там вообще одни луковые очистки. Мама же у нас на всю голову зелёная, она ещё и мусор разбирает – пластик отдельно, бумагу отдельно, батарейки вообще никуда нельзя. Поэтому у нас в мусорке всегда только объедки. Присела над ведром, копается. Видно, очень её эта ложечка задела. Ну да я её понимаю, на самом-то деле. Свет, найдётся. Куда она денется? Вот и я не знаю, куда делась, — отзывается мама. – Из дома. Где никто чужой не был. Давай хоть чай попьём, — просит папа без особой надежды – если маме что-то втемяшилось, это надолго. А у меня вдруг щёлкает в голове. Вот это вот, про дом. Где никто чужой не был. Никто. Чужой… «Ух ты, какая ложечка? Старинная? Что, настоящее серебро?!» Таня. Изумлённым голосом. И разглядывает на свет. А из открытого ящика падают ногавки. Прямо под ноги. Точно такие же, как пропали месяц назад. А почему, собственно, я в это не верю? Почему я не верю им, Анжеле, Наташе, а верю Тане? Только потому, что Анжела выпендривается, а Наташа курит со своим парнем перед тренировкой? Но ведь это же Таня! И ложечка… Но господи… Ведь этого не может быть! Чтобы Таня… Чтобы друг… А кто сказал, что друг? Горло перехватывает, дышать трудно. Смотрю вокруг – и вижу, как она была тут. Вот прямо тут сидела, на эти картины смотрела, всё это наше трогала. «Деньги!» — слышу в голове – и бултых пальцами в чашку… Мама всё ещё копается в ящиках. Заглядывает в самые дальние углы. А я как обмерла. И хочется, чтобы она её нашла. И понимаю уже, что не найдёт. И всё из-за меня. Лучше скажи, из клиники ответили? – спрашивает папа. А, да! – Мама тут же отвлекается. – Я же как раз хотела тебе об этом – всё нормально, документы приняли. Ждут нас после рождества. Ну, их рождества, разумеется. Так это же прекрасно! Вель, слышал? Поедете в Германию! – Папа подмигивает ему. – Может, ты у нас хоть шпрехать начнёшь. Велька смеётся. О чём они, собственно? Кажется, здесь все понимают, кроме меня. А что… — выдавливаю из себя, а голос дрожит. Сейчас они услышат это и догадаются. Ну, про ложечку. Чёрт, надо что-то делать с собой, срочно! – О чём речь вообще? – изо всех сил стараюсь сделать непринуждённое лицо. Но вроде никто ничего не замечает. Папа как ни в чём ни бывало: Вельку берут лечить в Германию. Ты разве забыла? Речь ещё с сентября идёт. С сентября? Я… не… Ох, Велеслава, тебе вообще ничего не надо, кроме коней твоих! Даже семьей не интересуешься. – Мама качает головой. Вот всегда ей надо что-нибудь такое сказать, а! Погоди, как так – лечить? В какую Германию? – У меня в голове что-то начинает проясняться. В клинику, — объясняет папа спокойно, пропуская мамины колкости. – Там есть очень хорошая, именно для таких случаев, как наш. Маме рекомендовали. Но зачем? – Смотрю на папу – на Вельку – на папу опять. Он что, не понимает? – Зачем его лечить, он же нормальный! Ну, это уже… — мама обрывает себя. Кроль, не смешно. – Папа смотрит серьёзно. Конечно, не смешно! – Вдруг начинаю кричать. – А меня спросил кто-нибудь, что я об этом думаю? Велька нормальный! Ему не нужно ничего! Вообще никакое это ваше лечение! Он талантливый, он круче всех – и этих ваших психологов, и докторов, всех-всех! То, что вы его не понимаете, что никто его не понимает, ещё не значит, что он… Нет, я не могу этого слышать… Мама уходит с кухни. Велька смотрит ей вслед. Кроль, прекрати немедленно! – Папа – мне. И за мамой: — Свет! Света! Погоди. Она не хотела, я уверен! Нет, хотела! – Успеваю схватить папу за руку, не пускаю из кухни. — Я говорю именно то, что хотела! Что вы к нему привязались? Это я, это я у вас бездарь, тупица! А Велька хороший! Не трогайте его! Я взвизгиваю так, что уши закладывает. И бросаюсь вон из кухни. Меня душит отчаянье. Слышу, как за спиной гремит упавшая табуретка. Шарахаю дверью. Наверх, на антресоль, зарыться и ничего не видеть. Не слышать. Не думать. Нет! Нет! Этого не может быть! Потерять Вельку! Ещё и его – потерять… За дверью – толкотня: мама рвётся, папа не даёт ей пройти. А я считаю, что нужно! – долетает до меня. – И именно сейчас! Потому что она не имеет права, она не одна в семье! Ты посадил её на шею! Врывается в комнату. Уйди! – визжу с антресоли. Велеслава, надо серьёзно поговорить. Нет! Щёлкает выключателем. Зарываюсь в подушку. Выключи! Нет! Нет! Опять темнота. Велеслава, так дело не пойдёт. Ты понимаешь, что речь идёт о серьёзном. Это жизнь твоего брата. Ты хоть понимаешь? А ты хоть понимаешь, что ты всех хочешь сделать такими, как тебе надо? Меня, папу, Вельку, — всех нас! Ты, ты! Господи, Стас, что она говорит? Кроль, ты договоришься сегодня. Да, да, всех! Тебе кажется, ты у нас одна такая… вся из себя! И тебе плевать, что мы другие! Тебе без разницы, чего мы на самом деле хотим! И папа! И Велька! И я! Ты никогда меня не понимала! Никогда, слышишь! Я уже реву, голос срывается. Света, не трогай человека, у неё истерика. Нет, погоди! Ты хоть слышишь, что твоя дочь говорит? Это я, выходит, не понимаю вас! Да! И никогда не понимала! Ты хочешь, чтобы Велька заговорил, а ему это нафиг не надо! Он и без этого всё понимает. Он особый, он талантливый, у него свой мир. А тебе плевать! А я… я… ты всё ждёшь, что я стану такая же, как он. Что я стану тебе рисовать, играть, вообще не знаю чего делать. А я бездарь! бездарь, ты понимаешь?! Я ничего не умею! Вообще! И на конях даже… я трусиха потому что! У нас вон девочка… ей на уроке… руку… училка разодрала! Там такое всё… кровь… рана! А она – вообще ничего! Ни слова! Потому что она не боится. А я боюсь. Всю жизнь всего боюсь! Что я несу? Не понимаю уже сама. Из меня просто валится, сыплется. Вот зачем я это сказала? Господи, какой кошмар. Стас, ты знал? Кроль, ты о чём? Какая девочка? Так вон в чём дело… Нет! – взвизгиваю я. – Нет, не в этом! Ты всё пытаешься сделать проще! И в школу меня не пускаешь из-за этого. Чтобы проще… Что?! – Мама аж задыхается. – Нет, Стас, ты слышал? Это мне что ли проще? Или кому тут из нас проще? Ты себе хочешь такого же, как с этой девочкой? Проблем в жизни не хватает? Зато это была бы моя! Моя только жизнь! А не твоя, поняла! Нет, всё… Хлопает дверью. Ушла? Свет, успокойся! Хлопает снова. Ушёл? И он тоже?