Мы думали, что будем первые на конюшне, но когда приходим, там уже столпотворение. Манеж открыт. Барьеры стоят, и участники ходят между ними – запоминают маршрут. Как мы с папой по комнате. Но мы и тут начинаем тоже, бредём от барьера к барьеру, считаем про себя. Сзади бегут Даша с Аглаей за ручку. Прыгают через препятствие, смеются. Нельзя! – кричит им Ульяна. – Не прыгайте! Почему? – спрашивает Даша. Примета плохая. Почему? – удивляется Аглая. Свалитесь, — говорит Ульяна авторитетно. Прыгайте, прыгайте, — смеётся кто-то от входа. Оборачиваюсь – Наташа. – Чем больше вас насыплется, тем меньше конкурентов. Станислав! – Елизавета Константиновна на судейском месте, зовёт папу. Он подходит. – Расскажите, как поедете, — долетает до меня. Папа рассказывает. Показывает что-то. Елизавета Константиновна кивает, что-то советует, поправляет. Видно, что она за него волнуется. Он единственный едет на Эльбрусе. И ей важно, чтобы он проехал хорошо. Когда мы идём с ним в раздевалку, открываются ворота на территорию конюшни, и медленным ходом въезжает коневозка. А вот и гости, — говорит папа. Осторожна! Не ходи! – перед машиной пятиться Мунир. Показывает водителю, куда ехать, разгоняет людей, которых много сейчас толкается тут. Коневозка медленно продвигается к большой конюшне. Ладно, Кроль, — папа взглядывает на часы. – Я побежал. И уходит в свою раздевалку, а я остаюсь. Конечно, он едет в первом заезде, ему надо торопиться. А я дождусь, пока мама его загримирует, и пойдём собирать меня и Вельку. Пока же стою и гляжу на машину. Вот она припарковалась. Выходит водитель, идёт открывать створки кузова. Выпрыгивает из высокой кабины девчонка, примерно моего роста, может, чуть повыше. Светлые волосы, высокий хвост. Заскакивает в кузов и через некоторое время выводит по спущенному трапу вороного коня с белой проточиной на лбу и белыми гольфами. На коне красная попона. Она ведёт его в конюшню, конь шагает неуверенно, высоко поднимая красивые тонкие ноги. Видно, он немного напуган всем, что происходит. Через некоторое время девчонка появляется одна, бежит обратно в машины, выносит седло. Уходит снова. А я стою, как будто меня водой облили. И не могу сдвинуться с места. Потому что я узнала коня – это Кирюша, личный конь Елизаветы Константиновны. Которого она сдаёт в аренду для конкуристов. И я узнала всадницу – это Таня… Слава! – из взрослой раздевалки выглядывает мама, машет мне. – Иди переодеваться. У меня другая раздевалка, мам. Мне сюда нельзя. Как – нельзя? Что же, нам теперь туда-сюда бегать? Мам, но у меня и вещи все там. Мама недовольно качает головой, но выходит. За ней бежит Велька. Идём быстрее, скоро уже всё начнётся! – Ей передалось общее настроение, она тоже нервничает. Не скоро ещё, — говорю. – Ещё седлаться. Ещё разминка. А сама смотрю на створку большой конюшни, где скрылась Таня. Но она оттуда не выходит. В раздевалке, как всегда, не протолкнуться – обе комнаты битком, в дальней – моя группа с мамочками и бабушками, мелькают белые колготки, ленты и банты. Все девочки – или снежинки, или феи, или снегурочки. Одна только Ульяна стоит в дверях в большой белой шубе. Красная уже вся, ей жарко. В раздевалке так душно, что запотели окна. А ты кто? – спрашиваю я, оглядывая её костюм. – Облачко? Я Белый Медведь! – говорит Ульяна с гордостью. Здорово. Тебе идёт, — хвалю её, и Ульяна расцветает. Мама быстро теряет надежду протиснуться в детскую комнату, возвращается в первую, где суетится старшая группа. Красятся, шуршат мишурой. Тут больше чёрного – кто ведьма, кто ворона, одна девочка цепляет другой на спину крылья, тоже чёрные – типа, падший ангел, ага. Ну и, конечно, шляпы, шарфы, очки – Гарри Поттер и Гермиона. Расправляет волосы, они у неё правда рыжие. Помогает Гарри пристроить на плече плюшевую сову, чтобы не болталась. Я узнаю девочек, которые спорили осенью за Золушку. Но переодеваться тут неудобно. На диване, как всегда, Антон. И девчонки пытаются прятаться от него, прикрывают друг друга в углу куртками, пока переодеваются и подтягивают колготки. С ним в обнимку сидит Наташа. Пересмеивается, кричит: «Да не стесняйтесь вы, я ему глаза закрою», — и правда прикрывает ему ладонью глаза. Он ржёт неприятно и выкручивается: «Чего я там не видел!» Сама Наташа без костюма. Или почти без костюма: те же высокие полосатые гольфы, в которых ходит на тренировку, те же бриджи. Только сверху – безрукавка из дублёнки, мехом наружу. А на голове лихо повязана красная бандана с чёрными черепами. Молодой человек, выйдите, пожалуйста, тут девушки переодеваются, — говорит мама, оценив ситуацию в комнате. Смешки и голоса стихают, все оборачиваются на неё. Я внутренне сжимаюсь: ох, мам… А она глядит на всех серьёзно. Не шутит. Он что, мешает? – спрашивает Наташа с вызовом. Представь себе, да, — говорит мама. Если мешает, идите вон в другую комнату, — тем же наглым тоном продолжает Наташа. – Мелкие вообще-то там переодеваются. Он не только нам мешает. И я не понимаю, почему остальные девочки молчат. И смотрит на них, сжавшихся в углу. Те прямо не знают, куда себя деть. И ясно, что она права, и связываться с Наташей никто не хочет. Так что, ты выйдешь, или мне охрану позвать? – спрашивает мама снова. Да что вы вообще, пришли и командуете! – заводится Наташа. – Никуда он не пойдёт! Но мама её не слушает, она смотрит на Антона и говорит насмешливо: Я так понимаю, у молодого человека язык отнялся? Или он привык, что за него женщины всё решают? Это, конечно, поддых. Антон встаёт с ленцой, как будто делает одолжение. Смотрит на маму высокомерно, но сказать и правда ничего не может. Только морщится и уходит, хлопнув дверью. Ой, да подавитесь, — говорит Наташа и выходит тоже. Во мне прямо всё ликует – я такого от мамы не ожидала. А она кидает мне, как ни в чём ни бывало: Переодевайся быстрей, я Велемиру сделаю макияж, — и вываливает на подоконник гору театрального грима: будет превращать Вельку в настоящего Тоторо. Мне переодеться – две минуты: поверх конных бридж – короткая юбка, поверх термобелья – жёлтый плащ. Для этого не обязательно было выгонять Антона, мама не для меня старалась. Но остальные девчонки теперь переодеваются спокойно. Правда, никто её не благодарит. Никто в нашу сторону даже не смотрит. Ну и ладно, думаю, ваше дело. Блин, — слышу сзади, — я ключ от ящика посеяла. Да ладно, не запирай. Э, не, я бы сегодня точно закрыла, — третий голос. Вообще-то да, чужих много, — говорит та, что только что советовала не запирать. Да фиг бы с ними, — опять третья, – там Танюха просто приехала. Что?! – все прямо так и взвиваются. – Да ладно тебе! Танюха?! Без палева. Она на большой конюшне седлается. Сама видела. На ком? Не знаю. Привезла какого-то жеребца. Блин, Танюха… Точно надо запирать. Я оборачиваюсь. Смотрю на них. Неужели они в это верят? Все верят, что это Таня была. Чёрт, но ведь я и сама не знаю, верю ли. Никаких доказательств. Просто… Просто мне очень не хочется, чтобы это было так. Ты всё? – спрашивает мама. Её кисточка быстро-быстро бегает по лицу Вельки – серая морда, кошачьи усы, большой рот… Он сидит серьёзный, улыбаться сейчас нельзя, мордочка поднята в потолок, глаза закрыты. Ещё не в костюме, ещё не совсем зверюшка, но уже не человек. Оборотневый ребёнок, как он есть.– Где твой ящик? Поставь туда мою сумку, чтобы не таскать с собой. Я послушно убираю в ящик мамину сумку – в ней Велькина одежда, термос с чаем и еда. Ставлю туда же свой рюкзак. Сверху кладу и мамин маленький рюкзачок, в котором всё ценное – деньги, телефон, паспорт, всякое такое. Думаю секунду – и вынимаю. Запираю ящик. Кладу ключ в кармашек маминого рюкзака. Возвращаю ей. Мама поднимает на меня глаза вопросительно. Лучше возьми с собой на манеж, — говорю. – Ну, у нас тут обычно ценное не оставляют. Пожимает плечами, продолжает красить Вельку. Она слишком занята сейчас, чтобы вникать. А мне уже стыдно, что я так сделала. Но ведь правда – никаких доказательств.