— Хочу знать правду. Чем вы занимаетесь? Ты, Макс, Павел Алексеевич, остальные? Он молча отложил нож, затем поставил свою тарелку с яичницей на стол. Заговорил Костя лишь тогда, когда завершил делать мне горячие бутерброды и сел за свое место. — Понимаешь, Малая… Люди бывают разные. Есть те, кому достаточно того, что они имеют, а есть те, что с каждым разом желают большего. Люди второго типа познали вкус власти, и потому они ни перед чем не остановятся, чтобы расширить свое влияние. Им плевать на обычных граждан, у них свои ценности и свои правила. А мы задаем планку, выше которой подниматься нельзя. Так сказать, сохраняем баланс. Мы не герои, конечно, но и не отморозки, которые идут по головам невиновных. Я слушала молча, и только когда брат закончил, задала волнующий вопрос: — А полиция? Это ведь все равно не законно. А вас не могут вдруг… Даже не стала договаривать. Я до ужаса боялась, что однажды кто-то из них окажется на скамье подсудимых. Что услышу стук молотка и жестокий приговор, разбивающий их судьбы вдребезги. — Закон? — Костя усмехнулся. — Иногда, чтобы соблюдать закон, нужно его нарушать. И ешь, Малая, иначе заставлю съесть мой шедевр: я в него слишком много приправ добавил, а выбросить жалко. Больше Костя ни о чем не стал рассказывать. А я не стала расспрашивать, сделав вывод, что об остальном быть осведомленной мне не положено. В любом случае я узнала то, что дало мне спокойно выдохнуть. Выдохнуть и попытаться начать новую жизнь, раз мое прошлое раздробили на осколки. Первым делом я забрала документы из института. Я чувствовала себя там чужой, а находиться в окружении подлых и потерянных людей я не желала. Если жить по-новому, то с чистого листа, перед этим выбросив старые наброски. Или так, или никак. Потому, не став долго раздумывать, решилась на переезд в Санкт-Петербург. К Костику. Ни в Москве, ни в Подольске я не сумела бы остаться. Слишком много всего связано с этими городами: столько любви, боли, страсти, слез и грязи. Плохое надо оставлять за спиной. Соня, к моей искренней радости, поддержала мой выбор. Поддержала и подала бумаги на перевод в питерский филиал нашего ВУЗа. К тому же, после того, что произошло в кафе, она долго не могла прийти в себя, а смена обстановки как раз должно было помочь ей. Я начала новую жизнь и работу над собой, чтобы стать лучшей версией себя — более мудрой и рациональной Кати, однако… Я смогла оставить все, кроме чувств. Чертовых чувств, что горели во мне ярким пламенем. Зря я думала, что если мы с Максом будем далеко, они угаснут. Нет, любовь окрепла, расправила крылья… но не смогла взлететь. Лишь изранила мою грудную клетку, безуспешно пытаясь выбраться. Но как выбраться оттуда, откуда выхода я сама не нашла? Возможно, дело еще в том, что я никогда не умела прощаться с людьми. Отпускать их. Оставлять. Вредное качество, верно. Но как отдавать свое? Того, кого я уже зашила хирургическими нитями в свою душу? Как? И как просыпаться и знать, что с ним встретиться будет невозможно. Нельзя случайно столкнуться, встретиться взглядами, коснуться нечаянно ладонью и понимать: мы дышим одним воздухом, ходим по одной земле, по одному городу, передвигаемся в одной координате и видим одни звезды. Пускай мы далеко, но при этом… Мы близко. У нас есть шанс. Это больно. И каждый из прошедших сто восьмидесяти двух дней было больно. Я пыталась заглушить боль как могла. Но разве станет легче, если заклеить открытую рану пластырем и выпить активированный уголь? Апрель выдался на удивление теплым и солнечным. Я с улыбкой раскрыла шторы, пропуская лучи в свою комнату, и спросила у замолчавшей Сони, с которой мы общались по телефону: — Ты все? По ту сторону раздался какой-то шум, а затем я услышала веселый голос подруги: — Агась. Спихнула племяшку на Лешика. Пусть тоже страдает. — Жестокая, — хмыкнула я. — Ты его так экстренно готовишь к новости? — Конечно! И заметь: совершенно бесплатный экспресс-курс по знакомству с отцовской долей, — я даже через смартфон ощущала ту нежность, что исходила от девушки. Они с Лешей недавно поженились. Я очень рада за подругу, но в то же время… Костер в груди разгорается каждый раз сильнее, вспыхивает именем единственного мужчины, которого я люблю. И который находится на другом материке. — Кстати, я завтра уже скажу. Торт заказан, осталось пару деталей и в целом… Очень страшно и волнительно! — Сонь, выше нос. Все будет окей. К тому же, тебе надо храбриться. Я оставляю на твоем попечении машину и коллекцию кактусов, не забыла? — Как это забыть? — хохотнула подруга. — Стану сразу многодетной мамочкой! Буду главной мамочкой на дороге, когда… — Эй, только ты осторожно, моя малышка недавно только покрасилась, — напомнила я шутливо. — Ну а если серьёзно, то береги себя, хорошо? — И ты мне про здоровье, — отмахнулась она. — И вопрос: а для чего ты и кактусы ко мне перетаскиваешь? Я думала, они неприхотливы. Разве нет? Я погладила пушисто-колючие шапочки своих крошек, которые еще стояли на подоконнике, и пожаловалась на брата: — Оставить их Костику? Ни за что! От бедных растений даже горшка не останется — у него все дохнет, глина и пластик в том числе. Теперь смеялась Соня, а затем задумчиво протянула: — Наверное, слишком сильная аура властности… — Говорила я, Сонь, не читай ты фэнтезийные романы! Вон уже ауры видишь, — закатила глаза я. — А дальше что? Разглядишь у меня совесть? — Совесть? — делано удивилась Соня. — Я сама ее у себя пока не разглядела. Под дозой очередного томика тоже наблюдала. И вообще, я тут тако-о-ое читаю! Разговор пошел о книгах? О, это будет долго и интересно, потому, прежде чем уточнить, что же "тако-о-ое" читает подруга, я бросилась на свою почти разобранную постель: — Рассказывай! — Итак, там плохой парень и вообще последний мерзавец влюбляется в… Глава 17 Она никогда не узнает, что была для меня единственной в каждый момент времени. Была моим якорем. Моей точкой опоры. Она не узнает, что мне хватало одного взгляда в её небесно-голубые глаза, чтобы заполнить сосущую пустоту внутри. Не поймёт, что весь негатив — неосознанная попытка завладеть вниманием. Оттолкнуть, но не отпустить. С первой встречи привязан, как цепной пёс. Мокрый, голодный, побитый, но верный всей своей сутью. Решать за неё? Если речь идёт о защите, то безоговорочно и несмотря ни на что. Я готов рвать зубами. Готов душу вывернуть, лишь бы цела. Ведь она мой Атон*, к которому я всегда слепо тянусь. Мой дьявол, держащий в руках все соблазны, за которые я давно продал душу. Уйду, если прогонит. Останусь, если попросит. Раньше было не так. Раньше, казалось, я знал, как должен поступать, а сейчас я разобран до основания. Мир перевернулся, и в нём сместились полюса, накренив планету под ногами. Куда не иди — везде бледным призраком она, но, протянув руки, я так и не коснусь нежной кожи. Мне не доведётся ощутить её запах. Не случится обнять. Ещё не так давно это не было так больно. Я улетал на несколько месяцев, свободно оставляя её под круглосуточной охраной. Я всегда знал, где она, и мне не приходилось сходить с ума, когда вечерами она не возвращалась домой. Я мог кутить с братвой и развлекаться, но всегда знал, где моя Кэти и что делает. Моя… Проклятое слово из трёх русских букв, которое я повторял себе на протяжении многих лет. Повторял и ненавидел, потому что это было не так. Потому что по-настоящему моей она была лишь в ту ночь, когда я заставлял её говорить, что любит меня. Но, как выяснилось, её любовь не смогла приспособиться к тому, кто я есть. Мерзавец. Так она называла тех, кто отнял у маленькой девочки её маму. Так она называла людей из ОПГ Никольского, которую впоследствии мы разорили и истребили подчистую. Потому что именно этим занимались, а не вымогательством и шантажом не совсем порядочных бизнесменов. В стане кровососов всегда найдётся паразитирующее на них существо. Наша семья была из этой касты, что не отменяет факта — руки каждого из нас по локоть вымазаны кровью мертвецов. Да, у нас существенное отличие и договорённости на высшем уровне о том, что мы, словно Баффи*, убираем с улиц нечисть и жестко контролируем уровень преступности. И именно за это мы являлись врагами для всех. Но не каждый отваживался идти против нас напрямую. Они всегда искали слабые места. Так убили мою мать. Здесь, в Финиксе, когда мне было четырнадцать. Второй удар нанесли, когда мне стукнуло шестнадцать. Они каким-то образом выяснили о существовании у отца любовницы, которая продолжительное время работала у нас горничной. Я находился дома в тот день. Прекрасно помню, что они сделали с несчастной женщиной. И да, Кэти стала той девчонкой, что оказалась в моём списке номером один. Никаких близких отношений, несмотря на то, что я всегда от неё тащился. Для отца это стало ударом. В особенности, что его сын повзрослел за несколько часов, ведь встреча с ублюдками и для меня не прошла бесследно. Мы зачистили ту группировку, как и многие другие до них, но та месть была актом устрашения. Безнаказанным актом устрашения. Нашу семью посадить невозможно. Даже то проклятое видео, где я до смерти раскурочил морду уроду, посмевшему прикоснуться к святому, неспособно упечь меня за решетку. И дело вовсе не во вседозволенности и безнаказанности, а в том, что нужные люди понимают, что без нас будет хуже. В выборе между такими уродами на улицах и нами, они выберут нас. Потому что знают: законные методы работают, откровенно говоря, плохо. Но, как бы мы себя не оправдывали, мы были теми, кем были. Благими намерениями вымощена дорога в ад. Поэтому штамп “мерзавец” для Малой находится прямо у меня на лбу. Поэтому я никогда не буду тем, с кем она согласится улететь из России в жаркий климат Аризоны. И поэтому не стану тем, с кем она посчитает возможным строить своё будущее. Я не знаю, как мне удавалось держаться всё это время на плаву. Не знаю, как не утонул в пучинах собственного внутреннего ада. Потерять её — всё равно что оставить где-то свою душу. Моё сердце не спокойно. Он обливается кровью и слезами, не принимая никаких альтернатив. Девушки? Раньше срабатывало. Словно чёртов извращенец, вымазываешь очередную куклу до боли знакомым ароматом, но… руки уже знают, что это не то. Суррогат. Спасала работа. Легальный бизнес дался очень трудно. Это отцу хорошо, у него ничего не изменилось, продолжает отсиживаться в Подольске и руководить. А мы… Странное дело, но махать кулаками оказалось проще, чем пролезать через этих бюрократишек, готовых последние соки из тебя выжать. К жизни в Фениксе приходилось прикипать долго. Климат, от которого я отвык, другой менталитет и… отсутствие привычных инструментов управления. Но я справлялся. Закусив удила, делал своё дело, шёл на пролом и через четыре месяца был вознаграждён за мучения. Филиал русской организации и местные сотрудники, что с гордостью принимали свою должность. Да и платили мы им хорошо. Очень хорошо. Но и требовали как от космонавтов. Начиная с ежедневных тренировок, заканчивая обязательным ежемесячным психологическим обследованием. И да. Татуировка всё ещё входила в обязательный ритуал. Если сотрудник на начальном этапе отбора отказывался метить себя таким образом, он отправлялся нахрен. Никто не знал, что именно тату — гарантия того, что они никогда не будут брошены. В распоряжении парней было всё. Даже личная свора адвокатов на случай проблем. И нет, всё являлось законным. Свод правил висел на почётном месте под толстым пуленепробиваемым стеклом и в золотой оправе. Десять правил. Десять заповедей нашей «семьи», которые переиначили её основатели. Жаль, дожил до этого момента только мой отец. Мне было бы интересно узнать, что они думают о кардинальных изменениях в их детище, ведь семейство собрало уже более тысячи “братанов”. — Макс, твой мобильный разрывается и разрывает мне мозг, — прогундосил Поль, привлекая моё внимание. Оторвал взгляд от окна и обратил внимание на смартфон. С экрана смотрела родная, скалящаяся во все тридцать два, морда. Тапнул по дисплею, принимая вызов. — Ты про девушку мою не забыл там? Её встретят? — Не делай из меня урода, Кос. Я уже в аэропорту. Фотку скинул? — Чё, офигел? Ты своей смазливой мордой у меня её отобьёшь! – внезапно возмутился он. – Отправь парней. Узнаю, твою мать, что она на тебя запала…