Не успеваю я и слово вставить, как он кладет трубку. Саймон теперь выглядит скорее рассерженным, чем растерянным. – Ты можешь объяснить, в чем дело? – В той девушке, – отвечаю я, – которую убили. Показывала тебе сегодня ее фотографию. Утром, едва закончился репортаж с места убийства, я побежала наверх, разбудила Саймона и все ему пересказала. Слова сыпались сами собой. – А что если все это связано с рекламой, Сай? – срывающимся голосом спрашивала я. – Что если кто-то выкладывает фотографии тех женщин, которых собирается убить, и я стану следующей? Саймон тогда неуклюже меня обнял. – Дорогая, тебе не кажется, что ты немного перегибаешь палку? Я где-то читал, что в Лондоне каждый год убивают примерно сто человек. Каждый год! Это – сколько? – восемь в месяц. Ужасно, я понимаю, но уж точно никак не связано с бесплатной газетенкой. – В обеденный перерыв схожу в полицию, – упрямилась я, хотя и видела: он по-прежнему считает, что я слишком драматизирую. – Ну, что, в полиции тебя приняли всерьез? – Саймон присаживается на край постели. И прямо мне на ноги. Убираю их в сторону и пожимаю плечами. – Дежурный офицер был очень внимателен. Позвонил инспектору, который занимается этим делом, но тот не приехал. А теперь говорит, что получил всю информацию, и если им еще что-то понадобится, то свяжется снова. – На глаза наворачиваются слезы. – Но они же не знают о других фотографиях – о моей, о Кейт Тэннинг! Я начинаю плакать. Голова раскалывается и совсем не дает думать. – Ш-ш-ш. – Саймон гладит меня по волосам и поворачивает подушку прохладной стороной. – Хочешь, я им перезвоню? – У меня даже номера нет. Инспектор сказал, что он из Северо-Западной следственной группы. – Я найду номер. Давай принесу тебе обезболивающее и стакан воды, а потом позвоню. – Он идет к двери, затем оборачивается, как будто только теперь кое-что заметил. – А почему ты на моей стороне кровати? Чтобы не встречаться с ним взглядом, прижимаюсь лицом к подушке. И бормочу: – Наверное, во сне перевернулась. За все это время мы по-настоящему ругались только один раз. Из-за моего бывшего мужа. – Мэтт – отец Кэти и Джастина, – говорила я. – Ты же понимаешь, что иногда мне придется с ним видеться. Саймон неохотно согласился. – Но ведь у него не появятся причины зайти в дом? Посидеть в нашей гостиной, выпить кофе из наших кружек? Это было неразумно и по-детски, но я не хотела терять Саймона, и в тот момент его условие казалось компромиссом. – Хорошо, – уступила я. – В дом Мэтт не войдет. Когда я снова открываю глаза, на прикроватном столике стоит стакан воды, а рядом лежит маленькая упаковка таблеток. Беру две и вылезаю из постели. Топ помялся, брюки перекрутились. Я раздеваюсь, натягивают теплую пижаму и заворачиваюсь в широкий кардиган. Уже пробило девять. В кухне отыскались остатки чего-то похожего на мясную запеканку. Ноги по-прежнему дрожат, я вялая после долгого сна. Иду в гостиную и вижу Саймона, Джастина и Кэти перед телевизором. Они не разговаривают, но это молчание успокаивает. Несколько секунд я просто стою и смотрю на свою семью. Кэти замечает меня первой. – Мама! Тебе уже лучше? – Она отодвигается, освобождая место между ней и Саймоном. Я сажусь на диван, спуск по лестнице меня вымотал. – Не то чтобы. Я совершенно выжата. – Давно не чувствовала себя так плохо. Кости ноют, к коже не притронуться. Глаза жжет, и это проходит, только когда закрываю их. А горло так болит, что я с трудом могу говорить. – Кажется, у меня грипп. Настоящий грипп. – Бедная малышка. – Саймон обнимает меня, и на этот раз Кэти ничего не говорит о «публичных проявлениях любви». Даже Джастин выглядит обеспокоенным. – Хочешь чего-нибудь выпить? – предлагает он. Наверное, я выгляжу совсем скверно. – Немного воды. Спасибо. – Без проблем. – Он встает, затем лезет в карман, достает конверт и протягивает его мне. – А это что такое? – В конверте оказывается толстая пачка двадцатифунтовых банкнот. – За аренду. – Что? Мы это уже проходили. Я не хочу брать с тебя арендную плату, дорогой. – Ну, за еду, за счета – не важно. Деньги твои. Я поворачиваюсь к Саймону, вспомнив, как упорно он в последнее время настаивал, чтобы Джастин перестал быть нахлебником. Но тот качает головой, словно говоря, что это не имеет к нему никакого отношения. – Это просто отлично, Джастин. Молодец, кореш. – Сленговое словечко звучит у него наигранно, и Джастин смотрит на Саймона с насмешкой. – А я думала, ты на мели? – Кэти заглядывает в конверт, чтобы узнать, сколько там наличных. Я убираю деньги в карман кардигана, стараясь не обращать внимания на внутренний голос, который требует спросить, откуда они взялись. – Мелисса назначила меня управляющим кафе, чтобы самой заниматься открытием нового, – словно прочитав мои мысли, говорит Джастин. – Временно, но с повышением зарплаты. – Это замечательно! Я чувствую облегчение – мой сын не ворует и не связался с наркотиками – и реагирую даже слишком восторженно. Джастин пожимает плечами, как будто в этой новости нет ничего особенного, и уходит на кухню за водой. – Всегда знала, что ему просто нужен толчок и кто-нибудь, способный увидеть, насколько трудолюбивый он парень, – шепчу я Саймону. И тут вспоминаю, что не только у Джастина есть известия о работе. Я поворачиваюсь к Кэти. – Прости, милая, что не поддержала тебя перед прослушиванием. Из-за этого чувствую себя отвратительно. – Боже, да не переживай сейчас об этом, мам. Ты же болеешь. – Саймон сказал, что все прошло блестяще. Кэти начинает сиять. – Это было потрясающе. Так вот, агент меня не взяла, потому что у нее уже есть несколько девушек с моими данными и диапазоном – что бы это ни значило, – но я разговорилась с парнем, который ждал в приемной. Он директор театральной труппы и ставит «Двенадцатую ночь», а их Виола недавно неудачно покаталась на лыжах. Представляешь, насколько идеально все совпало? Я смотрю на нее, не вполне понимая. Джастин возвращается со стаканом. Воду пропустить не догадался, она мутная и теплая, но я с благодарностью пью. Что угодно, лишь бы облегчить боль в горле. – Мам, «Двенадцатая ночь» была у меня на выпускном экзамене по английскому. Я знаю ее вдоль и поперек. И тот парень сказал, что я создана для роли Виолы. Прямо там устроил мне прослушивание – это было самое безумное, – и я получила роль! Остальные актеры репетируют уже несколько недель, но я успею их нагнать. У меня голова идет кругом. – Но кто этот парень? Ты что-нибудь о нем знаешь? – Его зовут Айзек. Оказалось, что его сестра училась в школе вместе с Софией, так что он не совсем посторонний. Кое-что ставил в Эдинбурге, и – вот самая захватывающая часть – «Двенадцатую ночь» собираются везти в турне! Айзек невероятно амбициозный и такой талантливый. Я замечаю кое-что в выражении лица Кэти. Кое-что, помимо волнения за ее актерскую карьеру. – Симпатичный? Она краснеет. – Очень. – Ох, Кэти! – Что? Мам, все прилично, честно. Думаю, он тебе понравится. – Хорошо. Можешь пригласить его к нам. Кэти фыркает. – Мам, я с ним только вчера повстречалась и не стану предлагать знакомиться с предками. – Ну, пока ты этого не сделаешь, ни в какое турне не поедешь, так что… Мы пристально смотрим друг на друга, но тут вмешивается Саймон: – Обсудим это, когда тебе станет лучше, ладно? – Мне уже лучше. – Однако новый приступ головокружения заставляет мое упрямство отступить, и я закрываю глаза.