Кэти нервничает. Она по-прежнему в узких джинсах и свитшоте с пайетками – каким-то образом умудряясь выглядеть и небрежно, и гламурно, – но успела накрасить губы темно-красной помадой и нарисовать на веках черные стрелки, изогнутые к краям бровей, словно крылья. – Пятнадцать минут, – шипит она на меня, когда раздается звонок в дверь, – а потом мы уходим. Джастин все еще в кафе, а мы с Саймоном в гостиной, которую я наскоро прибрала. Из холла доносятся тихие голоса. Интересно, что Кэти говорит своему новому бойфренду-тире-режиссеру? Наверное, «прости за мою маму». Они входят в гостиную, и Саймон встает. Я сразу понимаю, что Кэти нашла в этом Айзеке. Высоком парне с гладкой оливковой кожей и темно-карими глазами. Черные как смоль волосы на макушке длиннее, чем на затылке. Футболка с V-образным вырезом под кожаной курткой обтягивает накачанные мышцы груди. Короче говоря, Айзек великолепен. А еще ему по меньшей мере тридцать лет. Я понимаю, что у меня отвисла челюсть, и превращаю это в «привет». – Приятно познакомиться, миссис Уокер. У вас очень талантливая дочь. – Мама считает, что я должна стать секретаршей. Я испепеляю Кэти взглядом. – Просто предложила ей пройти курсы секретарей. Чтобы иметь запасной вариант. – Мудрый совет, – говорит Айзек. – Думаешь? – недоверчиво спрашивает Кэти. – В нашей среде жесткая конкуренция, а раз финансируют искусство всё меньше, то дальше она станет еще более жесткой. – Ну, может быть, я подумаю. Превращаю свое удивленное фырканье в кашель, Кэти бросает на меня проницательный взгляд. Айзек пожимает руку Саймону и отказывается от предложенного пива, ссылаясь на то, что за рулем. «По крайней мере, это говорит в его пользу», – думаю я. Айзек с Кэти, держась на почтительном расстоянии, садятся на диван, а я ищу намек на то, что за короткое время их знакомства они стали друг для друга больше, чем режиссером и актрисой. Но не замечаю никаких преднамеренно-случайных прикосновений. Неужели Кэти безответно поклоняется своему герою? Надеюсь, ей не разобьют сердце. – Едва увидев Кэти в агентстве, я сразу понял, что она идеально подходит на роль Виолы, – говорит Айзек. – И сбросил ее фото парню, который играет Себастьяна, чтобы узнать его мнение. – Ты меня сфотографировал? И ни разу не сказал об этом! Это было коварно. – Да, на телефон. В любом случае он тут же написал, что выглядишь ты идеально. А твой голос я уже слышал – помнишь, в очереди на прослушивание ты разговорилась с соседкой? – и просто нутром почуял, что ты – та самая шекспировская героиня, которую я искал. – Все хорошо, что хорошо кончается [4], – улыбается Саймон. – Даже очень хорошо! – говорит Айзек, и все они начинают смеяться. Затем Кэти смотрит на часы. – Нам пора идти. – Я привезу ее после репетиции, миссис Уокер. Насколько понимаю, вы слегка беспокоитесь из-за того, что ей приходится поздно вечером возвращаться на метро. – Это очень любезно с вашей стороны. – Ну что вы. Лондон не самое безопасное место для одинокой женщины. Айзек мне не нравится. Мэтт обычно насмехался над моими поспешными выводами о людях, но первое впечатление – очень важная вещь. Я наблюдаю сквозь окно гостиной, как Айзек и Кэти проходят добрую сотню ярдов до места, где ему удалось припарковаться. У машины этот режиссер кладет руку на талию моей дочери, затем наклоняется, чтобы открыть пассажирскую дверь. Не могу понять, что именно мне в нем не нравится, но мое чутье просто вопит. Всего несколько дней назад я решила больше поддерживать Кэти, и, если теперь скажу что-нибудь об Айзеке, она увидит в этом очередные нападки на выбранную ею карьеру. Мне не победить. Но, по крайней мере, сегодня она будет возвращаться домой не одна. Утром в новостях по радио сообщали об изнасиловании, и я не могла не думать: «А что если прежде фотография жертвы появлялась в рекламе?» Саймон обычно приносит с работы «Газетт», но на этой неделе он возвращался с пустыми руками. Знаю, ему хочется, чтобы я забыла об этих объявлениях. Но я не забуду. Не смогу. В пятницу Саймон провожает меня до работы. – Просто на случай, если ты все еще неуверенно держишься на ногах, – сказал он, когда мы проснулись. Всю дорогу он держит меня за руку. В поезде на Окружной линии я замечаю оставленный кем-то номер «Газетт». Решительно отворачиваюсь и прижимаюсь лицом к рубашке Саймона. Затем, отпустив поручень, обхватываю его за талию и позволяю держать равновесие за нас обоих, когда поезд замедляет ход перед остановками. Мы не разговариваем, но я слышу, как бьется его сердце. Сильно и ровно. Перед зданием, в котором расположен «Хэллоу и Рид», Саймон целует меня. – Из-за меня ты опоздал на работу, – говорю я. – Плевать. – У тебя не будет неприятностей? – Оставь это мне. Это ничего, что я сейчас уйду? Если хочешь, зависну где-нибудь поблизости. Он машет в сторону кофейни на другой стороне улицы, и я улыбаюсь, представляя, как Саймон ждет меня весь день, словно телохранитель. – Со мной все будет в порядке. Попозже созвонимся. Мы снова целуемся, затем он дожидается, пока я благополучно усядусь за свой стол, машет рукой и направляется к метро. Как только Грэхем уходит на просмотры, я сворачиваю сайт по недвижимости, в котором обновляла список объектов, и щелкаю на поисковик. Набираю: «Преступление в Лондоне» и кликаю по первой же ссылке. Сайт называется «Лондон 24» и обещает самую свежую информацию о преступлениях в столице. «В Западном Далвиче застрелили подростка». «В парке Финсбери найден едва живой мужчина с загадочными ожогами». Вот почему я не читаю газет. Обычно не читаю. Я знаю, что подобные вещи случаются, но не хочу о них думать. Не хочу думать о том, что Джастин и Кэти живут в мире, где зарежут и глазом не моргнут. «Бывший игрок Премьер-лиги сознался, что ездил по Ислингтону в нетрезвом состоянии». «Чудовищное нападение на пенсионерку в Энфилде». Я вздрагиваю от фотографии восьмидесятичетырехлетней Маргарет Прайс, которая вышла из дома за пенсией, а обратно так и не вернулась. Начинаю искать информацию о Тане Беккет. В одной из статей есть ссылка на «Фейсбук», и я перехожу по ней. Меня встречает фраза «Таня Беккет, покойся с миром». Страница заполнена эмоциональными посланиями от друзей и родных. В некоторых имя Тани подчеркнуто, и я понимаю, что эти люди отметили ее личную страничку. Машинально кликаю по ссылке и невольно вздыхаю – в день своей смерти Таня опубликовала последнее сообщение. «Осталось 135 дней!» Сто тридцать пять дней до чего? Ответ нахожу чуть ниже, в посте с надписью «Как насчет этого, девочки?». Фотография – скриншот мобильного телефона. Сверху виден уровень заряда батареи. На снимке платье подружки невесты, в спешке выхваченное из интернета. И отмечены три женских имени. Таня Бекетт умерла за сто тридцать пять дней до своей свадьбы. Я смотрю на список ее друзей. На иконках лица однотипных девушек – сплошь светловолосых и белозубых. Мое внимание привлекает пожилая женщина с такой же, как у Тани, фамилией. У Элисон Бекетт тоже открытая страничка, и я сразу понимаю, что на фото мать Тани. Последний пост опубликован два дня назад. «Небеса обрели еще одного ангела. Покойся с миром, моя прекрасная девочка. Спи спокойно». Чувствуя себя непрошеной гостьей, я закрываю «Фейсбук» и задумываюсь об Элисон и Тане Беккет. Представляю, как они вместе планируют свадьбу, покупают платья, пишут приглашения. Вижу Элисон в ее доме, она сидит на том же темно-красном диване, что и на фотографии в профиле, поднимает трубку телефона, слушает слова полицейского, но не воспринимает их. Нет, только не ее дочь, только не Таня. В груди становится больно, я плачу, но сама не знаю из-за чего: из-за девушки, которую никогда не видела, или из-за того, что слишком легко могу вообразить на ее месте свою дочь. Мой взгляд падает на визитку, приколотую в углу доски для записок. «Констебль Келли Свифт. Британская транспортная полиция». По крайней мере, она слушала. Я вытираю глаза и нос. Делаю глубокий вдох. Беру трубку. – Констебль Свифт слушает. На заднем фоне шумят машины, затихает сирена скорой помощи. – Это Зоуи Уокер. Помните, с объявлениями из «Лондон Газетт»? – Да, помню. Боюсь, я ничего больше не выяснила, но… – Я выяснила, – прерываю ее. – Убита еще одна женщина из рекламы. И никого, похоже, не волнует, кто может оказаться следующей. Секундная пауза, а затем констебль Свифт произносит: – Меня волнует. – И твердо добавляет: – Мне не все равно. Расскажите всё, что знаете.