Я натягиваю на плечи серый плед. Он шерстяной и хорошо смотрится на диване, но сейчас колет шею и заставляет почесываться. Не стала зажигать люстру – она жужжит, и наверху этот шум слышно. Еще одна вещь, которая нуждается в починке. Разумеется, Саймон и дети уже крепко спят, но я решила не рисковать. Гостиную освещает только экран моего айпада, отчего она кажется темнее, чем есть на самом деле. За окном завывает ветер. Где-то хлопает калитка. Я пыталась заснуть, но вздрагивала от каждого звука. В конце концов сдалась и спустилась вниз. «Кто-то меня сфотографировал и использовал снимок в рекламе». Это единственный достоверный факт, который у меня есть, и я без остановки прокручиваю его в голове. «Кто-то меня сфотографировал». Констебль Свифт тоже так считает. Она сказала, что работает над этим делом. И знает, что ее слова звучат как отговорка, но она действительно работает. Хотелось бы ей верить, но я не разделяю романтические представления Саймона о мальчиках и девочках в синей форме. Я росла в непростое время, когда, завидев полицейскую машину, мы убегали прочь, даже толком не зная, почему бежим. Касаюсь экрана айпада. На странице Тани Бекетт в «Фейсбуке» есть ссылка на блог – дневник, который они с мамой вели в преддверии свадьбы. Частые посты Тани полны практических вопросов: «Что лучше положить в свадебные подарки: миниатюрные бутылочки джина или шоколадные сердца с именами?», «Выбрать белые или желтые розы?» Элисон написала всего несколько постов, и каждый из них похож на письмо. «Моей дорогой доченьке. До великого дня осталось десять месяцев! С трудом могу в это поверить. Сегодня я пошла на чердак, чтобы найти свою фату. Не жду, что ты ее наденешь – мода так переменчива, – но подумала, что, возможно, захочешь пришить маленький кусочек к подолу платья. Что-то взятое взаймы. Я нашла коробку со всеми твоими учебниками, поздравительными открытками, рисунками. Ты часто смеялась надо мной за то, что я все это храню, но, когда у тебя появятся свои дети, ты меня поймешь. И тоже спрячешь их первые башмачки, чтобы в один прекрасный день, забравшись на чердак в поисках фаты, изумиться тому, какие крошечные ножки были когда-то у твоей взрослой дочери». Перед глазами плывет, и я моргаю, чтобы смахнуть слезы. Читать дальше – неправильно. Но не могу выбросить из головы Таню и ее маму. Прежде чем спуститься вниз, я пробралась в комнату Кэти. Хотела убедиться, что она все еще там, все еще жива. Вчера вечером репетиции не было, у дочки выдалась обычная субботняя смена в ресторане, но Айзек все равно проводил ее до дома. Они прошли мимо окна гостиной, затем остановились, чтобы поцеловаться, а после я услышала, как повернулся ключ в замке. – Он тебе на самом деле нравится? – спросила я. И ждала, что Кэти начнет выкручиваться и все отрицать, но она посмотрела на меня сияющими глазами. – Да, он мне на самом деле нравится. Я на миг замолкла, не желая портить мгновение, но слова сами вырвались наружу: – Он же несколько старше тебя. Ее лицо тут же окаменело. Кэти ответила так быстро, что я поняла: она предвидела мои опасения: – Ему тридцать один, у нас с ним разница в двенадцать лет. А Саймону пятьдесят четыре, значит, он старше тебя на четырнадцать лет. – Это другое. – Почему? Потому что ты взрослая? – На секунду я почувствовала облегчение от того, что она наконец поняла, но тут в ее глазах вспыхнул гнев, а вкрадчивый тон голоса сменился резким. – Я тоже, мама. У нее и раньше были парни, но сейчас все иначе. Я уже ощущаю, как она ускользает от меня. Когда-нибудь Айзек – или другой мужчина – станет первым человеком, к которому она будет обращаться, на кого обопрется в тяжелые моменты жизни. Неужели и Элисон Бекетт чувствовала то же самое? «Люди постоянно напоминают мне, что я не теряю дочь», – написано в ее последней дневниковой записи. Но она потеряла. Делаю глубокий вдох. Нет, свою дочь я не потеряю. И не позволю ей потерять меня. Не могу сидеть сложа руки и надеяться, что полиция отнесется к этому делу серьезно. Я обязана что-нибудь сделать. Рядом на диване лежат объявления. Я вырезала их из «Лондон Газетт» и аккуратно проставила даты. Получилось двадцать восемь штук, они разложены на диванной подушке, словно художественная инсталляция. Лоскутное одеяло из фотографий, автор Зоуи Уокер. Ради чего-то подобного Саймон сходил бы в галерею «Тейт Модерн». Свежие номера я каждый день собирала сама, а старые получила в пятницу в редакции газеты. Казалось бы, достаточно прийти и попросить, но, разумеется, все не так просто. За каждый выпуск они вытряхнут из вас почти семь фунтов. Надо было снять копии с тех выпусков, что я нашла в кабинете Грэхема, но идея слишком поздно пришла в голову – газеты уже исчезли. Наверное, Грэхем отправил их в переработку. Наверху раздается скрип, я замираю. Но дальше ничего не происходит, и я возвращаюсь к поискам. К счастью, запрос «Женщины, убитые в Лондоне» дает мало результатов, и лежащие рядом со мной фото не подходят ни к одному сообщению. Я быстро догадываюсь, что заголовки едва ли помогут, зато поиск по изображениям гораздо полезнее и намного быстрее. Целый час просматриваю фотографии полицейских, мест преступлений, рыдающих родителей и ничего не подозревающих женщин, чьи жизни оборвались. Моих среди них нет. Моих. Все эти женщины стали «моими». Интересно, видел ли кто-нибудь из них свою фотографию в газете? Пугает ли их – как меня – мысль о том, что кто-то наблюдает за ними, кто-то преследует их? На глаза попадается блондинка. Она щеголяет в мантии и квадратной академической шапочке, улыбается в камеру, и во мне вспыхивает проблеск узнавания. Смотрю на вырезки. Успела настолько к ним привыкнуть, что точно знаю, какую именно ищу. Вот. Это та же девушка? Я прикасаюсь к экрану и перехожу со снимка на страницу новостей. По иронии судьбы это страница сайта «Лондон Газетт». «ПОЛИЦИЯ РАССЛЕДУЕТ УБИЙСТВО МОЛОДОЙ ЖЕНЩИНЫ, ТЕЛО КОТОРОЙ НАЙДЕНО В ТЕРНЕМ-ГРИН». Западный Лондон. «Окружная линия», – думаю я, пытаясь представить себе остановки. Таню Бекетт убили на противоположном конце Лондона. Могут ли они быть связаны? Девушку зовут Лора Кин. Внизу статьи три ее фотографии. На одной она в мантии выпускницы стоит между мужчиной и женщиной. Должно быть, своими родителями. Другая не такая постановочная: Лора с улыбкой протягивает к камере бокал. «Студенческая квартира», – думаю я, замечая на заднем плане пустые винные бутылки и узорчатое покрывало вместо занавески. Третья фотография, похоже, была сделана на работе: на Лоре рубашка и жакет, а ее волосы аккуратно собраны на затылке. Я увеличиваю снимок, затем беру объявление и подношу его к экрану. Это она. Я не позволяю себе зацикливаться на том, что это может значить. Сохраняю страницу в закладках и отправляю ссылку на рабочую почту, чтобы потом распечатать статью. Затем изменяю запрос в поиске на «Изнасилования в Лондоне». Но скоро понимаю, что попытка напрасная. Экран заполняют изображения преступников-мужчин, а не ставших их жертвами женщин. Те остаются безликими и безымянными, даже если кликнуть по ссылке и перейти на сайт. Анонимность их защищает, но меня она расстраивает. Мое внимание привлекает заголовок, под которым изображена камера наблюдения: «ПОЛИЦИЯ ОХОТИТСЯ ЗА ИЗВРАЩЕНЦЕМ, ИЗНАСИЛОВАВШИМ ЖЕНЩИНУ В УТРЕННЕМ ПОЕЗДЕ МЕТРО». Подробностей почти нет. «Двадцатишестилетняя пассажирка ехала по Окружной линии от “Фулхэм Бродвей”, когда к ней начал неподобающим образом прикасаться мужчина. Британская транспортная полиция опубликовала взятое с записи камеры наблюдения изображение того, кого они разыскивают в связи с данным инцидентом». Я перевожу взгляд на газетные вырезки и спрашиваю вслух: – Это случилось с кем-то из вас? Изображение с камер наблюдения до сих пор просто отвратительное: мужчина на снимке настолько нечеткий, что невозможно даже сказать, какого цвета у него волосы. Родная мать вряд ли его узнала бы. На всякий случай я сохраняю статью в закладках и снова смотрю на экран. Это бессмысленно. Как будто играешь в «Снап» без половины карт. Услышав шаги на лестнице, я выключаю айпад и начинаю складывать фотографии. Некоторые из них соскальзывают на пол, и, когда Саймон, протирая глаза, входит в гостиную, я все еще собираю свою коллекцию. – Проснулся, а тебя нет. Что ты делаешь? – Не могла уснуть. Саймон смотрит на объявления в моей руке. – Это из «Лондон Газетт». – Я снова начинаю раскладывать их на подушке рядом с собой. – Появляются каждый день. – Но что ты с ними делаешь? – Пытаюсь выяснить, что случилось с женщинами из этих объявлений. Я не называю ему настоящую причину, по которой скупила столько старых выпусков «Газетт». Произнести это вслух – значит признать, что подобное действительно может произойти. Что однажды я открою номер газеты и увижу лицо Кэти. – Но ты же ходила в полицию. Я думал, они этим занимаются? У них есть информационные системы, отчеты о преступлениях. Если это серия, они найдут связь. – Мы уже нашли связь. Это объявления в газете, – упрямо отвечаю я, хотя в глубине души понимаю, что Саймон прав. Играю тут в Нэнси Дрю. Жалкое и бессмысленное занятие, которое стоит мне сна и мало что дает. «Если не считать Лоры Кин», – напоминаю себе. Я нахожу объявление с ней и протягиваю Саймону. – Эта девушка была убита. – Открыв сайт, передаю ему айпад. – Это ведь она, верно? Некоторое время Саймон молчит и как-то странно морщит лицо, пока подбирает слова. – Думаешь? Полагаю, это возможно. Но у нее такой… вид. Понимаешь, о чем я? Так сейчас все выглядят. Я понимаю, что он имеет в виду. У девушки длинные светлые волосы, продуманно зачесанные назад и собранные во взъерошенную гриву. Брови темные и старательно очерченные, а на коже ни одного изъяна. Так может выглядеть любая из тысяч лондонских девушек. Так могла выглядеть Таня Беккет. Или Кэти. Но я уверена, что это Лора. Что это одна из моих. Я убеждена, что в объявлении именно она. Саймон передает мне айпад. – Если ты тревожишься, снова сходи в полицию, – говорит он. – А сейчас пойдем спать. Три часа ночи, тебе нужно отдохнуть. Ты все еще болеешь. Я неохотно кладу айпад в чехол, снова собираю газетные вырезки и отправляю их туда же. Очень устала, но мой мозг продолжает лихорадочно работать. Заснуть удается только на рассвете. Около десяти я просыпаюсь с тяжелой головой. В ушах звенит, словно после шумной вечеринки. От недосыпа едва не падаю в душе. Наши ежемесячные воскресные обеды с Мелиссой и Нилом стали традицией с тех пор, как мы с Кэти и Джастином сюда переехали и Мелисса пригласила нас к себе. Наш дом был забит коробками – из съемной квартиры, в которую я съехала от Мэтта; из хранилища, где остальные вещи пролежали два года, – и по сравнению с ним чистый и белый дом Мелиссы казался огромным. С того времени мы попеременно собираемся то за длинным блестящим столом соседей, то за моим – из красного дерева, купленным на рынке Бермондси почти за бесценок, поскольку у него шатается одна ножка. Дети часто делали за ним уроки, и на одном конце по-прежнему заметны следы, которые Джастин процарапал шариковой ручкой в знак протеста. Сегодня моя очередь устраивать воскресный обед, и я посылаю Саймона за вином, а сама начинаю готовить овощи. Кэти хватает кусочек сырой морковки, и я шлепаю ее по руке. – Ты уберешь на столе? – Сейчас очередь Джастина. – Ох, вы стоите друг друга. Можно же и вдвоем это сделать. Я зову Джастина и слышу невнятные возражения из его спальни, которые не могу разобрать.