Она смотрела на него с задумчивостью во взгляде: — А ты заботливый. — По службе стараюсь, — буркнул Анатолий. — Нет, ты и в жизни надёжный, мне кажется. У тебя жена есть? — Нет. — Странно. — Ничего странного. У меня образ жизни — как у моряка. Месяцами не бываю дома. — Так ты берись охранять только тех, кто постоянно живет в Москве. — А что толку? — засмеялся Китайгородцев. — Его в Москве охраняешь, потом у него начинаются проблемы, он уезжает куда-нибудь в Лондон, чтобы отсидеться и переждать смутные времена… Ну, и ты с ним, естественно, мигрируешь. — Все-таки Лондон — это круто. — Но мы же с тобой не про Лондон сейчас, а про семью? — Да, я помню. А как ты в телохранители попал? — Курсы закончил, и меня взяли. — Другой работы не было, что ли? — Не понял? — Почему именно в телохранители подался? — А почему идут именно в учителя? В пекари? В машинисты? В футболисты? У каждого ведь жизнь как-то складывается. У меня сложилась вот так. — Нравится? — Вполне. — Чем же нравится? Зарплатой? — Ты когда-нибудь видела людей, которые своей зарплатой были довольны на все сто? — усмехнулся Анатолий. И Рита — тоже. Кажется, страхи понемногу ее оставляли. — А чем же тогда? Тем, что это круто? — Разве круто? — Конечно! — убеждённо сказала Рита. — Пистолет за пазухой, приёмчики там всякие, чуть что — всем лежать лицом в асфальт… Я бы тоже так хотела, если бы была мальчишкой. — В жизни все гораздо иначе, как говорит один мой знакомый. Ни стрельбы, ни приёмчиков… — Да-а-а уж! — недоверчиво протянула девушка. — Ты мне не рассказывай, пожалуйста! Видела я! — Ну, это — редкий случай, — пожал плечами Китайгородцев. — Обычно все намного будничнее. — А по-моему, очень романтично, — сказала Рита и повела рукой вокруг. А вокруг плавал сумрак, едва разгоняемый неярким светом притаившегося в углу торшера, да пел свою заунывную песню ветер за окном. Горячий чай на столе, тёплый плед, тишина в доме — загадочная и пугающая одновременно… И никого постороннего в комнате. — Ты когда-нибудь охранял одиноких женщин? — Да. — А они пытались тебя соблазнить? Ого! С коньячком он сегодня переборщил, наверное. Надо было бы ограничиться одним лишь чаем… — Нет, — ответил Анатолий. — Неужели? Выражение лица кроткое, а в глазах — это явственно угадывается — прыгают озорные чёртики. — Действительно ничего не было, — развел руками Китайгородцев. — Это, наверное, старые были женщины? Очень старые? Мама какого-нибудь олигарха, да? Бедная старушка боялась оставаться по ночам одна, и ты был вынужден играть с нею в карты. Угадала? — Да. К тому же она была неподвижна, мне приходилось возить её в коляске, а ещё у нее всё время барахлил слуховой аппарат. — Всё ты врёшь, — засмеялась Рита. Щеки у неё раскраснелись, и вообще она, судя по всему, чувствовала себя великолепно. — A у меня был когда-то парень, — совершенно неожиданно призналась она. — С ним было весело. Знаешь, как его звали? — Как? — Джек. — Американец, что ли? — Нет, наш, русский. — Имя не настоящее, наверное? — Конечно. Просто я его знала как Джека. Так он представился, когда мы с ним познакомились. Знаешь, это очень здорово — когда в человеке есть тайна. Когда ты не знаешь, как его в действительности зовут, чем он в этой жизни занимается, кто его предки и как он думает жить дальше… Ты с ним просто общаешься, понимаешь? Он интересен тебе как человек, вот в эту самую секунду, когда он рядом. Это здорово! — Неужели не хочется узнать человека получше? — удивился телохранитель. — А зачем? Ты разве не замечал, что в людях всегда только разочаровываешься, и никогда не бывает так, чтоб наоборот? Чем больше ты человека узнаешь, тем больше в нем обнаруживается недостатков. — Не всегда. — У меня — всегда, — сообщила Рита об итоге собственных жизненных наблюдений. — И что же Джек? — вернул ее в русло разговора Китайгородцев. — Ничего, — пожала она плечами. — Сначала было весело, потом появился мой отец и всё испортил. Джек ему не понравился. И он Джеку — тоже. Обычная история. Люди встречаются, люди прощаются, как поётся в одной песне… — И Джек исчез? — Да. Естественно, что не она была инициатором разрыва. Ей слишком одиноко в жизни, чтобы она могла разбрасываться друзьями… Послышались шаги в коридоре, затем раздался стук в дверь. И сразу разрушилось ощущение покоя и уюта. — Кто? — спросил телохранитель. — Толик, это я, — прозвучал голос Богданова. Китайгородцев открыл дверь. Андрей Ильич выглядел расстроенным. — Ты понимаешь, с собаками этими неувязка получается, — произнес он. — Почему, как оказалось, Ромка начал стрелять? Осерчал на псину за доктора своего! — Виталия Степановича? — Ну! Тот вышел прогуляться, — кто ж знал, что он по потёмкам будет шастать, — а мы уже собак спустили, как ты велел. Ну, вот один пес и прихватил доктора — хорошо ещё, что тот недалеко от жилья шел, смог отбиться, да убежал. Ромка об этом прознал, взбесился, пошел бить собак. Одну вот застрелил. Вторую я на цепь посадил. — Спустить с цепи! — Толик! — Немедленно! — жестко приказал Анатолий. — И всех предупредить, что с наступлением темноты — никакого хождения по территории! Как хочешь им это объясняй! Комендантский час, чрезвычайное положение — но чтобы ни один человек, кроме охранников, не перемещался по территории в тёмное время суток!