— Мне говорили, что тебя чуть ли не убили и что ты скрываешься. — Кто меня убить хотел? — Стас. Но это же неправда? — Нина Петровна пытливо посмотрела собеседнику в глаза. — А кто говорил такое? — Один человек. — Кто он? — Я даже имени не знаю. — Хромой? — потерял терпение Лисицын. — Ой, значит, это правда! — ужаснулась женщина, обнаружив, что Глеб знает о существовании того парня, и многое, следовательно, здесь стыкуется. — Когда ты его видела? — Сегодня. Да, этот Китайгородцев его опережает. Всё время рядом, но недосягаем. — Зачем он к тебе приезжал? — Он ищет Михаила. — Сказал — зачем? — Михаил якобы велел ему убить Стаса. — Кому велел? Этому парню? — Глеб чувствовал, как в нём закипает ярость. — Да. — Чем Стас Михаилу не угодил? — Михаил думает, что Стас хотел убить тебя. Ой, Глеб, а это правда? — всполошилась Нина Петровна. — Что там случилось на рыбалке? Это вы со Стасом? Стас там был? — Что тебе ещё хромой рассказывал? — вместо ответа спросил Глеб. Он был мрачен. Сразу видно, что у человека проблемы. Нина Петровна догадывалась об этом своим женским чутьём. — Он говорил, что у Михаила есть виды на то, что нажил Стас. — Да? — заинтересовался Лисицын. — Так и сказал, — подтвердила женщина. — Наследство, говорит, отойдёт матери и сыну. Ну, это в случае смерти Стаса, разумеется, — упавшим голосом произнесла Нина Петровна, испугавшись того, какие ужасные дела они с Глебом сейчас обсуждают. — А Михаилу что за интерес? — то ли спрашивал, то ли размышлял вслух Лисицын. — Он как к этим деньгам подступится? Через мать? Или через Алёшу? Едва он вспомнил об Алексее, в его голове сразу же известные ему факты замкнулись в логическую цепочку: и Алёша, и виды Михаила на наследство, и то, что Китайгородцев приезжал к Нине Петровне. — Через Лёху? — криво улыбнулся Глеб. Улыбка у него была — как звериный оскал. Очень страшно. Нина Петровна не решилась что-либо ему ответить. — Михаил приезжал к тебе? — продирался к истине Лисицын. — Да. — Когда? — В прошлую зиму. И ещё весной. А он тебе не говорил? — Не говорил, как видишь, — пробормотал было Лисицын, как вдруг до него дошло, что это женщину сильно удивляет — то, что он с Михаилом не заодно. Что-то здесь было. Какая-то схема в башке у этой Нинки выстроилась. Надо понять. Михаил против Стаса. Такая версия, и Нина Петровна, даже если в эту версию не верит, или верит, но не до конца, то хотя бы в курсе. А про Глеба — что? Какие сведения? Она сказала, что Стас его хотел убить. И если Стас Глебу — враг, и Михаилу Стас тоже враг, тогда Глеб и Михаил… Ну, не враги они друг другу, это уж как минимум. И едва всё это выстроилось в голове у Глеба, Нина Петровна его умозаключения тут же подтвердила. Она сказала: — Мне парень этот, который приезжал, говорил, что тебя Михаил прятал. То есть никак я не пойму, ты с Михаилом, или нет. Во взгляде застыл вопрос. — Прятал, — коротко подтвердил Глеб. Увидел, что его ответ не удивил Нину. Значит, не оплошал. Услышанное совпадает с тем, что она знала. Вот так и дальше надо. Не вдаваясь в подробности. Осторожно, чтобы не напортачить. Но как же трудно сдерживать эмоции! Как не взвыть от ярости, когда получаешь очередное подтверждение самым ужасным и убийственным своим подозрениям! Михаил, видите ли, его прятал! Да не его он прятал, а Стаса, чёрт возьми! Там действительно недобиток этот жил! Тот, кто должен был сдохнуть давным-давно! Это невероятно, что он остался жив! — Сначала прятал, — сказал Глеб будто бы в раздумьи. — А потом уехал. И я его теперь ищу. И хромой этот тоже ищет Михаила? — Да, — бесхитростно подтвердила женщина. — А где он ищет? — спросил Глеб, боясь спугнуть удачу. — Куда поехал? — В обитель. В монастырь. — Ты знаешь — в какой? Глеб уже понимал, что вот оно — сложилось! Священник, которого он дома не застал. Теперь ещё и монастырь. — Знаю, — сказала Нина Петровна. Нашёл! Он их нашёл!!! ПЯТНАДЦАТОЕ НОЯБРЯ. ОДИН ДЕНЬ ДО УБИЙСТВА Монастырские ворота были заперты. Ночь. Вокруг снежная пустыня. Где-то далеко лаяли продрогшие собаки. Мороз крепчал. Салон машины выстуживался так быстро, что Китайгородцеву приходилось раз за разом запускать двигатель, чтобы согреться. Потёмкин ворочался на заднем сиденье, ему не спалось. Китайгородцев, обнаружив, что его спутник бодрствует, решился заговорить. — Я не могу до конца поверить в то, что это правда, — сказал он. — Что можно заставить человека сделать что-то против его воли. Он говорил о себе. Потёмкин понял. — Можно, — ответил он. — А вы не готовы в это поверить потому, что говорите — «против воли», как будто это будет ваша воля. На самом деле она не ваша, а чужая. Это не вы будете делать. Вы — только физическая оболочка. А мысли, желания, стремления не ваши будут, а чужие, привнесённые извне. Вот этот парень, который выходил на сцену… Не помню его фамилию… — Саша Бобков? — У вас хорошая память. — Не жалуюсь. — Так вот этот Бобков — он разве боцман Торопыгин? Нет. Он никогда им не был. А хотел ли он выйти на сцену на посмешище? Нет. Ещё за час до представления, да даже за пять минут до случившегося знал ли он, что выскочит на сцену? Снова ответ — нет! Сплошные «нет», а он всё равно вышел на сцену и сделал то, чего не хотел бы делать и даже не подозревал о том, что будет так чудить! Потому что это не он сам, это чужая воля им руководила. — Значит, и вы так можете, как Михаил? — Как? — не понял Потёмкин. — Внушить кому-то, чтобы он убил. — Кого убил? — Вашего врага, — ответил Китайгородцев. — Или врагов. У вас ведь есть враги? У Потёмкина были враги. И Китайгородцев знал об их существовании. — Я никогда об этом не задумывался, — пробормотал Потёмкин. — Чтобы решать свои проблемы таким образом. Нет-нет, это невозможно! — Но почему? — Это ужасно! — А Михаилу не ужасно? Его ведь это не остановило! Вот у вас есть враги. Вы от них натерпелись… Вы простите меня, что я с вами так откровенно.