— По неосторожности? Или… — Он убивал его! Убивал! — в ярости выкрикнул Михаил. — Но не получилось! Сначала бил по голове! Вот здесь и здесь! — тыкал пальцем в голову безвольному Стасу. — А потом бросил в воду, чтобы наверняка! Он утопил его! Понимаешь?! Брата своего! Ты понимаешь?! Несчастный случай! Какая жалость, гадство! Бедный Стас! Лицо Михаила исказилось. Ненависть его была беспредельной. — И он бы умер! Но Господь милостив! Уберёг! — сказал Михаил. — Воистину Господь уберёг! Там был священник. Случайно! Он ехал по дороге, а это вдоль реки. И батюшке вздумалось рекой полюбоваться. Конечно, это Божий промысел! Так было Ему угодно! Батюшка вышел из машины, смотрел на реку, и увидел странное. Снизу, от уреза воды, не видно, а сверху, где батюшка стоял — там видно. Батюшка туда пошёл и Стаса вытащил. Он уже утоп, он в воде какое-то время пролежал, а батюшка стал его спасать. Из лёгких воду прочь, дыхание и сердце запускал — и получилось! Только он был уже не человек! — сказал Михаил и посмотрел на Стаса скорбно. — В воде пролежал без кислорода, мозг местами умер. Батюшка свёз его к врачам, те не помогли, потому что ничего уже не сделаешь. И только на следующий день он позвонил нам. — Вы были с ним знакомы? — спросил Китайгородцев. — Нет. — Откуда же он знал, куда звонить? — Он подобрал на берегу мобильник Стаса. Стас обронил, а Глеб и не заметил. В мобильнике был список номеров. И там был номер «Мама». Батюшка набрал. Мы сразу же туда помчались. Я, когда увидел Стаса, понял, что его убивали. Били по голове. И так совпало, что когда мы были со Стасом, Наталье Андреевне позвонил Глеб. Безобразно пьяный. Плакал и что-то плёл про несчастный случай. Рассказывал, что накануне Стас буквально на его глазах упал в воду, а он ничем не смог ему помочь. Он же не знал, что Стас с нами. И что мы видим, в каком он состоянии. — И он не догадался даже? — усомнился Китайгородцев. — Он был пьян, — повторил Михаил. — Ему Наталья говорила, что Стас жив, а он, наверное, подумал, что это такая материнская истерика. Что она никак не может поверить. И он в ответ ей — это на моих глазах, мол. А там уж я забрал у Натальи телефон. — Вы сразу поняли, что к чему? — Я понял. А она — нет. — Почему она не поняла? — В шоке была. Стас выглядел ужасно. Она за него испугалась. Я пробовал говорить с нею. И в этот день. И на следующий день тоже. Она не верила мне. Глеб не мог — и точка! И это продолжалось, пока не приехал Глеб. — В больницу приехал? — Нет, в наш дом. Я уговорил Наталью Андреевну молчать пока и про больницу, и про то, что Стас жив. Глеб приехал. Снова сильно пьяный. И всё нам повторил — про несчастный случай. Там был полный бред. Концы с концами не сходились. Даже Наталья уже видела, что он врёт. — И что она ему сказала? — Ничего. Сделала вид, что поверила. — Почему? — изумился Китайгородцев. — Заторможенность такая. Спрятать голову в песок и ни о чём не думать. Потому что не укладывалось в голове. Брат — брата! Матери в такое поверить невозможно. — А ты? — Я всё понял, — сказал Михаил. — Этот подонок спьяну о чём стал болтать? О том, что теперь будет с делами Стаса, с бизнесом его. Что надо что-то срочно предпринять, а не то его растащат. — Значит, открытым текстом? — Вот-вот! — зло щурился Михаил. В нем клокотала ненависть. — И тогда она предложила… — Мать предложила? — уточнил Китайгородцев. — Да! Мать предложила сделать вид, будто со Стасом всё в порядке. Это ей такой выход виделся. Опять же — голову в песок. С врачами договорились. Чтобы ход делу не давать. Отец Алексий обещал молчать. Ну, с Константин Фёдрычем пришлось решать проблемы… — Кто такой? — Он у Стаса всеми делами заправляет. Стас ведь только владелец, он лично никаких бумаг уже давно не подписывает, всё делает этот Константин. Надо было с ним договориться. Чтобы он сдуру не поднял тревогу. Предъявили ему Стаса. Стас сам видишь в каком состоянии. Константин покумекал и решил, наверное, что ему лучше ни во что не вмешиваться. — А риски для него? — Он исполнитель, с него спроса нет. А зарплата будь здоров. Мы ему ещё накинули. Договорились, в общем. — Теперь боишься Глеба? — спросил Китайгородцев. — Он что-то почувствовал, — скривился Михаил. — Такое, видно, не скроешь. И стал шнырять, вынюхивать, где Стас. Привык уже к хорошей жизни, подлец. Хочет, наверное, на всё добро лапу наложить. Уже Станиславом Георгиевичем себя зовёт. В роль вошёл, и его оттуда за уши не вытащишь. Их взгляды — Китайгородцева и Михаила — встретились. — Зачем же ты выбрал именно меня? — вырвалось у Китайгородцева. Почему, мол, с этим Глебом должен рассчитаться я, а не кто-то другой? Михаил понял, о чём речь. — Ты убивал уже! — сказал он и на Китайгородцева дохнуло холодом. — Я с тебя не слезу, пока ты не исправишь это! — Ты ничего не сможешь изменить! — покачал головой Михаил. — Я тебя прошу! Но сам Китайгородцев видел, что это бесполезно. Тогда он вцепился Михаилу в горло. Задушил бы, но видевший всё Потёмкин выскочил из машины, повис на Китайгородцеве, умоляя его: — Не надо! Прошу, не надо! Китайгородцев очнулся, отпустил захрипевшего Михаила. Ты ничего не сможешь изменить. Ничего. Даже если его убьёшь. — Я донесу на тебя! — пробормотал Китайгородцев. — Давай-давай! — хрипел и кашлял Михаил. Всё бесполезно. Ты ничего не сможешь изменить. Михаил взял за плечо невозмутимого Стаса и повёл его к дверям больницы. Последний, единственный защитник Стаса. Он Стаса не даст в обиду. Сам выдержит всё, сам примет смерть, если будет угодно Богу, но врагам Стаса по земле не ходить. Пока была жива Наталья Андреевна, у Китайгородцева ещё сохранялся шанс. Теперь уже не то. Не на кого рассчитывать. Что бы ни предпринял сейчас, поправить ничего уже нельзя. Ты ничего не сможешь изменить. * * * Китайгородцев вёл машину и видел только небольшой участок шоссе перед собой — весь мир для него сейчас перестал существовать. Он очнулся, только завидев впереди знакомый силуэт монастыря. Повернул голову. Потёмкин сидел рядом с ним. — Я уже как робот, — пробормотал Китайгородцев. Он даже не заметил, как вернулся туда, где был сегодня ранним утром. Это его ужаснуло. Он заподозрил, что к нему вплотную подступило безумие, наступления которого он со страхом ожидал все последние дни. — Я могу довезти вас до какой-либо станции, — предложил Китайгородцев. — А вы? — спросил Потёмкин. Китайгородцев пожал плечами. — Не знаю, — сказал он. — Возможно, я останусь здесь. Заночую, если монахи не прогонят. Он с тоской смотрел куда-то вдаль. — Как думаете, что можно сделать? — спросил он внезапно. Потёмкин понял, что это про завтрашний проклятый день. — Возможно, что наши страхи преувеличены, — сказал он неуверенно. Китайгородцев посмотрел на него тяжёлым взглядом и Потёмкин смешался, устыдившись собственного лукавства. — Я тоже думаю, что ничего не сделаешь, — сказал Китайгородцев. — Остаётся ждать, чем всё закончится. Сейчас в деревне спросим, в какой стороне станция… — Я никуда не поеду! — запаниковал Потёмкин.