Подождал чего-то, а когда не дождался, как будто расстроился и терпеливо вздохнул: – Похоже, тему упрямства с тобой Лирана не затрагивала. Придется вновь все самому. Твоя гордыня рано или поздно тебя погубит. – Так вот что тобой руководит, когда ты уничтожаешь мою гордость изо дня в день? – Не благодари, – не понял иронии мужчина и склонил голову к плечу. – Мы еще далеки от нужного результата. – Так ты боялся, что менс может пролезть в твои мысли и узнать потаенные страхи? – решила я сменить тему. – С чего бы мне этого опасаться? – Ты сам сказал, что страх – это слабость. А слабости нужно скрывать. – Верно, я так сказал, – задумчиво покивал он, словно пытался такое припомнить. – Но вынужден тебя огорчить. Менс для меня не опасен. – Он считал иначе. Доминик не ответил, будто уйдя в свои мысли, и образовалась тишина, которая давила на, и без того, болящие уши, потому через силу заставила себя говорить, чтобы нарушить это затишье: – Что произошло после того, как маг меня вырубил? Как закончилась Охота? – Ты меня позвала, и я пришел… – пожал он плечами. – Значит, я вновь проиграла? – с горечью опустила я голову, борясь с головокружением. – Ты победила, – помолчав, произнес Дом негромко, а когда я вскинула на него удивленный взгляд, криво усмехнулся: – Когда я пришел на зов, ты сидела под корнями Древа и билась в бреду видения, – пожал он плечами. – Это засчитывается. Хотя ментальные блоки следует подучить. Ты разбила Лиране губу, когда она пыталась тебя привязать к постели. Она расстроилась. – А менс? – растерялась я, силясь понять, как маг мне это позволил. – А менс горел, – растянул он губы шире, отчего на красивом и изможденном лице появился оскал. – Как это произошло? Он же проник в мои мысли, я была беззащитна… Доминик улыбнулся совсем неприлично широко, неестественно, а под его глазами стали проявляться тени. Но одновременно я поняла, что прямого ответа не получу, впрочем итак было понятно, что здесь не обошлось без помощи. Верить в доброту высшего совершенно не хотелось. От смерти бы оградил, не позволив менсу меня убить, а вот позволять мне выиграть Охоту – вряд ли. – Так, я выиграла? – заметила я осторожно. Мужчина в моей постели едва заметно кивнул. – Что мне это даст? – Тебе понравилось убивать? – вместо ответа задал Дом свой вопрос, который застал меня врасплох, и я вздрогнула. – Нет? – поднял он брови, словно удивился. – Ты была так прелестно жестока в своем упорстве прикончить химеру собственными руками, – тоном, словно говорил мне комплимент, заметил мужчина, пока я едва сдерживала слезы от воспоминаний. – Оно того стоило? – Разве ты не этого желал? Ты отправил меня на убой и запретил умирать самой. У меня был выбор? Нет, ты мне его не оставил… – Ложь! – внезапно рявкнул он так, что, казалось, затряслись стены и уже страшный монстр опрокинул меня на кровать, нависнув сверху, чтобы замереть, пугая еще сильнее костяной маской вместо лица. Впрочем, она скоро прошла, возвращая Доминику привычный облик. Но успокоило это меня? Ни капли. Дышать было страшно. – Упрямая, глупая дрянь, – певуче заметил он, слегка отстранившись. – Тебе ведь нравится винить меня во всем? Не так ли? Настолько, что ты готова страдать, лишь бы казаться жертвой и не замечать очевиднейшего. У тебя был выбор. Но ты предпочла от него отмахнуться, теша свое самолюбие и гордость. Потому, повторю вопрос. То, что могло случиться, то, чего могло стоить тебе твое упрямства, – негромко и нарочито спокойно говорил он, отшвырнув покрывало в сторону и порвав бинты на моей груди, чтобы обвести шрамы, ссадины и следы от зубов химеры. – Это стоило того? – заглянул он мне в глаза, а затем спустился ладонью по животу, к бедрам, там, где химера царапала и рвала кожу в желании надругаться и подмять под себя. Прикосновения высшего душили, мучили, заставляли пытаться увернуться и сдерживать слезы и мольбы. Но ни вывернуться, ни дернуться. Страх и отвращение вернулись. В том числе и к себе. – Хватит, – прохрипела я, в последней попытке отстраниться и избежать прикосновения к внутренней стороне бедра, где был наиболее глубокий порез от когтей. – Теперь-то ты просишь. Что же мешало просить помощи тогда, в лесу? Если бы тебя трахнули, а затем убили, тебя бы это устроило? Такую смерть ты для себя желаешь? Или ждала очередного повода для того, чтобы обвинить меня? Так тебе удобнее меня ненавидеть? – Да! – выкрикнула я в отчаянии. – Да! – завизжала и почувствовала, как слезы бегут по щекам. – Да, так мне легче. Когда я страдаю, это не дает мне повода забыться. Это не дает времени на то, чтобы вспоминать, каким ты был, когда-то и кем мог бы быть, или, хотя бы, остаться! Я считала тебя другом! – шипела я ему в лицо, пока Коллекционер замер и более не мучил, просто слушая меня. – Так мне легче помнить, насколько я ошибалась. Лучше сдохнуть в мучениях, чем просить тебя о помощи и вновь позволить себе забыться. Потому что разочарование больнее. Ты – больной ублюдок, тварь и садист. Думаешь, я еще хоть раз поверю в то, что ты бескорыстно поможешь и придешь на помощь? Никогда. Никогда! Тем более, после того, как сам создал мне условия, в которых я вынуждена молить тебя об этой помощи. Засунь свою помощь подальше! Мне она не нужна! – Надо бы еще поработать над умением вовремя заткнуться, – заметил он невзначай, а после вернулся к теме: – Кто говорил о бескорыстии? – Твои услуги дорого стоят, – едва не выплюнула я ему в лицо обвинения. – За последнюю услугу я уже год расплачиваюсь собственными мучениями, теша твое больное самолюбием и жалкое чувство мелочной мести. – Так ты думаешь? – моргнув, спросил он. – Да, так, – тяжело дыша, кивнула я. – Я не знаю, как можно ненавидеть тебя больше… – Я знаю. Не ты одна можешь быть упрямой, – криво усмехнулся Доминик, а затем поднялся с меня и с постели. – Пойдешь со мной. – Разве победителю Охоты не полагаются привилегии? Позволь хоть отлежаться. – Ты не можешь считаться победителем, пока не завершишь начатое, – загадочно заметил он, прищурив глаза. – В лес вошли четверо. А выйти живым должен только один. Лирана придет за тобой… Когда мужчина собирался выйти, я крикнула ему в спину: – Ты был там? – задала я вопрос, вспоминая момент с химерой и странным поведением воронов. Кто-то их вспугнул. Прежде думала менс, но теперь… – А тебе хочется так думать? – вместо ответа, спросил Доминик. – Не боишься разочароваться, если это окажется не так? *** – Спасибо за то, что обработала раны. В этот раз мне досталось сильнее обычного. И прости за губу, – произнесла я, когда Лирана неторопливо вела меня коридорами. Помощь не предлагала, но не торопила, давая возможность отдышаться и ловить равновесие, когда накатывало головокружение и тошнота от резкой боли в голове. Серьезная уступка с ее стороны, как ни посмотри, ибо церемониться она не любила. – Что? – нахмурилась она. – Доминик сказал, что я тебя ударила, пока была в бреду… – Он так сказал? – вздернула она бровь, странно улыбнувшись. – Что ты ударила, пока я за тобой ухаживала? – Ты знаешь, он – немногословен. Я повредила тебе не только губу? – Нет, только ее, – кивнула она. – Для полуживой девки в истерике лягалась ты довольно чувствительно. Это одна из причин, почему я не занимаюсь раненными. Никогда не искала себя в роли сиделки, – добавила она, но не дала возможности уточнить. – За губу прощаю. Признаться, я до последнего не верила, что ты выберешься оттуда живой. Да, ты была в бреду и в плачевном состоянии, но живой…Сильно. Для человека, – своеобразно похвалили меня с полуулыбкой, отчего захотелось улыбнуться, потому что хвалила меня Лирана нечасто. – Повезло… – прохрипела я, вспоминая последнюю реплику Доминика сегодня и поняла, что сама не верю в везение. Лирана не ответила, но судя по ее растянувшейся улыбке, мы обе поняли, что она также в это не верит. Но комментировать не стала, и на том «спасибо». Я едва не истратила последние силы на то, чтобы добраться до этого проклятого подземелья. К моменту, как я вошла в помещение, меня лихорадило и било в ознобе, а ноги грозили подогнуться. Зрение то и дело темнело, мутнело, а голова раскалывалась настолько, что даже редкие капли конденсата, что разбивались о каменный пол, казались оглушающими. В нос бросился запах, от которого меня парализовало в ужасе, и отчего я сбилась с шага, едва не запнувшись. Пахло так же, как из моего видения недавно. Вот только к запаху гари примешалась сырость подвала и гниль. Омерзительный коктейль. И вскоре обнаружился источник: у стены валялось обезображенное тело со следами жутких ожогов, которые никто даже не потрудился обработать. Опаленная одежда прикипела к воспаленной коже, которая в особо глубоких повреждениях кровоточила и начинала гноиться. Меня замутило с новой силой, и если бы я успела поесть, меня бы непременно стошнило. Но рвать мне было нечем, чему я в тот момент огорчилось. Быть может, так бы желчь не застряла в горле. Возле обожженного, но живого мужчины невозмутимо стоял Доминик и радостно улыбался. – А вот и наша победительница! – заметил он с задором. – Давай-ка по-быстрому закончим с этим. Я устал, – вздохнул Дом и посмотрел на Лирану. Та протянула мне непонятно откуда взявшийся кинжал, пока высший наклонился и поднял застонавшего человека с пола, посадив его на колени. Мужчина застонал и принялся ругаться хриплым, но знакомым голосом. В месиве обгоревшей кожи, волдырей и кровавых разводах, с выжженными глазами, я вдруг заметила знакомый узор на лбу мужчины. На том, что осталось ото лба. Передо мной сидел на этот раз совершенно слепой менс, и я пыталась понять, как он выжил после таких травм. – Хочешь, чтобы я его убила? – коротко спросила, с неприязнью посмотрев на Доминика. – Сообразительности тебе не занимать, – сыронизировал высший. – Приступай. – Зачем? Он и без того недолго протянет… – И ты хочешь продолжить его мучения? – вопросил он с издевательской усмешкой и шутливо пожурил: – Твоя жестокость вскоре может сравниться с моей, – издевательски покачал он пальцем, но в секунду серьезно потребовал, забыв про иронию: – А теперь хватит шуток. Убей. – Нет, – упрямилась, смотря на покачивающегося менса. Зрелище было в равной степени отвратное, как и жалкое. – «Нет»? – переспросил Дом, и в воздухе почудилась угроза. – Птаха, ты испытываешь мое терпение. Почему ты пропускаешь мои слова мимо ушей? Тебе разбили голову, но это не повод забывать наши редкие беседы. Менс знает твои страхи. От него нужно избавиться, это просто очевиднейшие вещи! Ты саботируешь мне весь педагогический процесс. – Я не стану убивать беспомощного человека. Он неопасен. И он меня не убил, хотя мог. Почему я должна? – А, ты про это! Не смотри на его рожу, – посоветовал Доминик. – Менсы не могут утратить способности из-за такого пустяка, как поврежденная оболочка. Он и сейчас способен на свои манипуляции. Просто ты ему не интересна, а мы с Лираной слишком крепки для него. Он даже сейчас пытается обойти наши блокировки, вот и бормочет. И скоро ему это удастся. Так что пошевеливайся, – выразительно посмотрел он на нож, который Лирана упорно протягивала мне. – Вот как? – спросила я. – То есть, ты хочешь моими руками устранить того, кого опасаешься? Тебе надо, ты и убивай. Я тут причем? – Ты так прелестна в своей наивности, что меня сейчас стошнит, – оповестили меня. – Наивность дорогого стоит и усложняет процесс обучения, – весело и глумливо засмеялся высший. – Тебе обязательно нужен повод для убийства? Мне казалось, мы прошли этот этап. Ты убивала. – Только того, кто пытался убить меня. И если думаешь, что я этим горжусь, то это не так. Со своими врагами разбирайся сам, – холодно отчеканила я. – Для меня важна причина, чтобы отнять жизнь, в отличие от тебя. – А он мне, значит, враг, и лишь поэтому я хочу чтобы ты его убила? – поднял Доминик брови и был до омерзения ироничен, указывая взглядом на обезображенного человека. – Он хочет твоей смерти, и у него есть для этого причина. – Это какая же? То, что его желания не оправдали надежд? – переспросил Дом. – Ты отнял мою семью… – прохрипел менс. – Ты – чудовище… – Меня называли и похуже. Лучше быть монстром, чем недальновидным глупцом, который не может оценить риски. Ты хотел силы – ты их получил. Ты знал, что на кону что-то, что для тебя очень ценно, но наивно полагал, что знаешь эту цену, – хмыкнул Дом, а затем перевел взгляд на меня. – Птаха, ты знаешь меня давненько. И должна знать, что я всегда держу данное слово. Я дал ему ровно то, чего он просил. Спрашивал ли он меня о цене своего желания? Нет. Так в чем моя вина?