Та молчала, холодно рассматривая меня, а затем спросила: – Что ты, дитя, вообще, знаешь о ненависти? – склонила она голову к плечу, введя подобным вопросом в ступор. – Ничего, – ответила она на свой же вопрос и ледяным тоном добавила: – И пока ты в полной мере не узнаешь это чувство, нам не о чем с тобой разговаривать. Помогай себе сама. В этом месте каждый сам за себя. Иначе не выжить. Пора бы это уяснить. – Нет! – завизжала я, смотря женщине в спину, когда она уходила, пренебрегая своей магией. – Стой! Не бросай меня тут! *** Клетку я открыла только спустя два дня под палящем солнцем днями и ледяным ветром по ночам. И да… еды не было никакой, если не считать уже заплесневелый сухарь и кувшин, которые были одновременно и далеко, и близко. Я стерла пальцы в кровь, переломала ногти и почти не чувствовала пальцы, но необычный замок мне не поддался. Потому я пошла в обход и стала разбирать вполне привычную клетку. Из последних сил я смогла открутить несколько винтов от петель на дверце, а затем, забыв не только про осторожность, но и ржавый крюк, и бездну подо мной, ногами выбила угол дверцы, в который едва ли не вывалилась, когда клетка раскачалась и опасно накренилась. Каким-то чудом я ухватилась за прутья, вывернув себе один сустав, и повисла над пропастью уже вне стен клетки. Плечо онемело, но я переборола боль, понимая, что счет идет на секунды. Раскачалась с помощью своего веса вместе с клеткой, и в момент, когда крюк отломился, прыгнула на крышу. Расстояние не позволило приземлиться на ровную поверхность, и, памятуя свое везение, упала прямо на ребра, едва не соскользнув за край выступа, отправляясь вслед за слетевшей в пропасть клеткой. Воздух из легких выбило, сделать новый вдох не позволила боль, а рука с выбитым суставом повисла плетью, отказываясь слушаться. Ухватилась за какой-то камень одной рукой и с отчаяньем посмотрела себе за спину, где меня поджидала смерть. Хотелось сдаться… так хотелось… было больно, просто невыносимо больно, страшно и обидно. От отчаянья и несправедливости хотелось выть и звать на помощь, но я знала, что никто не придет. Никто не поможет. У меня есть только я и только мне решать сейчас, бороться дальше или… сдаться. С каждой секундой, с каждым мгновением, в котором растворялись не только силы, но и воля, так заманчиво было думать, что, стоит лишь разжать пальцы, и я окажусь свободной… Несколько секунд свободного полета и… все. Конец всему: страданиям, унижениям, боли, непониманию. Всему моему ущербному и жалкому существованию. Я смогу, наконец, сбежать от своих страхов, мыслей, себя и… от него. А затем я вспомнила те месяцы, которые уже пережила в этом аду. Я выжила. Вопреки всему – я выжила и стала сильнее. И, даже сейчас я перешагнула новый рубеж, переиграла даже этот чертов замок и почти освободилась! Я могла бы раскачаться еще в клетке и упасть вместе с ней. Столько сил было бы сэкономлено. Но я проделала большой путь, пожертвовала кровью и потом, вытерпела и сейчас терплю невыносимую боль, от которой в глазах темнело, а легкие горели в потребности кислорода. От этой маленькой, очередной победы меня отделяют не метры. Сантиметры. Немного, совсем чуть-чуть, и я взберусь на крышу, подтянусь достаточно, чтобы сделать нормальный вздох и не бояться свалиться. А еще… там ждала вода. Подумалось, что я готова умереть сейчас не за эту эфемерную свободу, а за глоток воды. И я могу его сделать. Нужно только немного, совсем немного потерпеть. Выносить боль я уже привыкла. Потерплю и сейчас… Напрягла мышцы на здоровой, но окровавленной руке, и заработала ногами, пытаясь найти достаточную опору. Перебирала так несколько секунд, вдруг поняв, что от напряжения мои пальцы вновь закровили и стали соскальзывать с камня, за который я держалась. Единственная опора, которая отделяла меня от поражения в этой маленькой войне с самой собой. – Нет… – процедила я в ужасе, что это все. Все напрасно! – Нет! – закричала, и откуда-то взялись силы. Безвольная рука зашевелилась, и мне удалось инерцией забросить ее на крышу, а там, слабыми пальцами вцепиться в мокрый от крови камень. С новым криком не только воли, но и боли, я все же подтянулась на руках и забросила ногу на каменный край, найдя нормальную опору. Слегка ослабив хватку на руках, я встала на колено и втолкнула себя подальше от края. Приходя в себя от шока и переживая ноющую боль в плече и ребрах, от которой болели, кажется, даже волосы на голове, я с облегчением улыбнулась, а затем и несмело засмеялась, прерываясь на кашель и стоны боли. Пока не задохнулась в испуге, услышав: – Я уж было думал, ты все же рискнешь научиться летать. Но, видимо, ты не готова… – стоя ко мне спиной и рассматривая закатное солнце, негромко произнес Доминик. Его слова были едва различимы из-за ветра, но мне все равно казалось, что он кричит, потому что я не пропустила ни одного слова. Ни звука. Ни интонации. И сейчас я знала, что он улыбается. – Мы снова на крыше. Но только с тобой бывает тихо. Если бы ты не хрипела, стало бы вообще замечательно. Мужчина обернулся и лукаво улыбнулся, растянув губы еще шире. – Ты схитрила. Я хотел, чтобы ты открыла замок. – Я импровизировала, – огрызнулась я, с тревогой смотря на мужчину, который стоял в опасной близости от кувшина с вожделенной водой. – Разве смысл был не выбраться из клетки? – Похвальный навык, но я настаиваю, чтобы замок ты открыла, – хмыкнул Доминик. Казалось, он даже не пошевелился, но, скрипя покореженным металлом, сбоку в воздухе зависла испорченная и разбитая клетка, которую Доминик поднял со дна пропасти. Едва не оглушив меня скрежетом и повинуясь чужой воле, из кучи металлолома вырвался тот самый замок и упал перед моими ногами, пока уже ненужная клетка вновь рухнула вниз. – А смысла я не помню… Возможно он был в замке, возможно в том, чтобы ты выбралась… Не хочу ошибиться, потому закрепим сразу все. Даже с первого взгляда было понятно, что механизм безнадежно испорчен и сломан. – Он искажен. Механизм не поддастся, – заметила я, решив, что Коллекционер мог просто не принять данный факт во внимание. Тот пожал плечами, а затем замок стал расправляться, а после и вовсе каким-то образом оказался врезан в металлическую дверь, ведущую в крепость. – Приступай, – слегка рассеяно потребовал мужчина и сделал несколько шагов по краю обрыва. – Нет! – слабо выдохнула я, видя, как он задевает кувшин, который падает на бок и катится по склону, разливая воду на пыльный камень. В следующее мгновение кувшин рухнул за край крыши, упав в пропасть. – Какой я неловкий… – издевательски вздохнул Доминик в нарочитом сожалении, а затем просто повалился на спину, чтобы броситься головой вниз вслед за кувшином. Судорожно вздохнув, я подползла к обрыву, боясь поверить, что его безумия хватило на такой отчаянный шаг. В груди боролись страх, неверие, слабая надежда… но что меня больше всего огорчило: облегчения я не ощутила. Когда я выглянула за край, меня встретила лишь дымка у изножья скалы, в которой невозможно было ничего разглядеть. Ни радоваться, ни огорчаться сил не было. Посмотрела тоскливым взглядом на мокрый песок, который успел впитать в себя всю влагу… а затем побрела к двери, вновь возиться с ненавистным замком… Внутрь я попала лишь на следующий день. Но замок мне поддался… Еще одна маленькая победа. Глава 4 Вероятно, сжалившись надо мной после очередного фиаско с моими навыками взломщицы, Лирана как-то бросила в меня справочником разных типов замков. Судя по разнообразию, замки также являлись небольшим фетишом Коллекционером. «Приятно» знать, что он коллекционирует не только живых существ. Сама высшая аргументировала эту «доброту» тем, что после моих «взломов» от механизма замка ничего не остается, из-за чего приходится менять их на новые, так как хозяин любит замочки. Причем – рабочие. Если дословно: – Ты у меня уже в печенках сидишь, мразь! Мало мне обычных проблем с тобой, еще и прибирать за тебя? Еще раз поймаю тебя на том, что ты ломаешь замок – я тебе палец оторву. Хозяину нужна твоя жизнь, а не мизинец! И так каждый раз, пока не научишься! Коллекционера, может, и забавляет наблюдать за твоими потугами, а мне исправлять твои косяки – нет, – шипела она зло, пока я вытирала разбитую губу, после того, как Лирана запустила толстым справочникам мне в лицо. Судя по тому, что прежде она не особенно проявляла эмоции, то сейчас было заметно, что возня со мной ее действительно достала. Помня о том, что я для нее – также что-то сродни вредителя, многое в ее отношении ко мне становилось понятно. И эта нервозность только возрастала в женщине с каждой моей неудачей, словно это ее, а не меня ждало физическое наказание за неудачи. Хотела бы позлорадствовать, но не получалось, даже зная, что она исполнит свою угрозу. Кстати о вредителях. В другой энциклопедии оказались главы и о вредителях Эдема. Там и обнаружилась сноска со смутно знакомым названием «Хитины». Вчитавшись, я ощутила одновременно и страх и досаду, потому что тот зверек, которого я приняла за безобидную крысу. Оказалась действительно паразитом. Очень токсичным, как я поняла до этого. Но главный вред заключался в способности одним своим прикосновением выделять этот токсин, который замедляет активность организма живого существа и приводит к отказу органов. А уже после смерти «хитины» спокойно пожирали несопротивляющуюся жертву. Вспоминала подавленное состояние, когда «крыса» спала на моем животе и осознавала, что вовсе не умиротворение было причиной моего спокойствия и сонливости. Признавать правоту Дома было сложно, а затем, вспомнив, что тот заставил меня сожрать хитинку, любой намек на благодарность тут же исчез. Потому в ту ночь я вновь почти не спала, изучая пособие по механическим замкам. И это принесло свои плоды – более я не только не попалась на взломе, но вскрыла даже самые сложные замки, не повредив механизмы. Таким образом я смогла глубже изучить саму крепость и… не найти ничего. Казалось, что в нем не живет никто, помимо хозяина, Лираны и меня. В таком случае, почему одним из правил, которые, в первые дни моего появления, озвучила Лирана, был строгий запрет на общение с остальными проживающими в крепости? Ответ был очевидным: мне позволили взламывать замки, забавляясь моими неудачами и зная, что я все равно ничего или никого не найду. А позволяли мне это, потому что все ценное было спрятано там, где я не могла достать – за магическими замками. Так как магии во мне не было, единственное, что мне оставалось, это бессильно смотреть на одну из таких дверей, которую, казалось, толкни, и она откроется. Но стоило к ней приблизиться, как мое тело болезненно чесалось и покалывало, не позволяя даже приблизиться и рассмотреть дверное полотно или просто заглянуть в щель под ней. – Бедная-бедная Птаха. Совсем потерялась в пространстве… – в один из таких дней бессильной злости, появился возле меня Доминик, ехидно усмехаясь. Лицо его, казалось, осунулось, оттого улыбка больше походила на оскал. – Глупая птичка… тебе нужно смотреть в окно, на небо, а ты ищешь свободы в очередной клетке… – Что там скрыто? – Где? – как будто растерялся он и изумленно огляделся. – Оу… я не помню! – хмыкнул он, словно и сам удивился запертой двери в своем замке. – Наверное, мы никогда этого не узнаем… – Ты даже не проверишь? – растерялась я. Высший безразлично пожал плечами, а затем сменился в лице, а его взгляд заострился. – Раз ты попалась на глаза, иди за мной. Пора кое-что проверить. Ты ведь видишь? Хорошо видишь? – Куда? – занервничала я, совершенно не понимая его слов, но уже зная, что это – очередная проверка моих возможностей. И почему-то при упоминании им моего зрения, в мыслях возник образ выжигания глазных яблок… – За мной, Птаха… за мной… – насвистывая веселый мотивчик, последовал он дальше по коридору, вынуждая следовать за ним. Потому что… «Правило второе». Привет он меня в подземелье. Но в другое, а не то, в котором держали меня. Он ненавязчиво свистел и, кажется, наслаждался каждой секундой, спускаясь все ниже и ниже. Я же, напротив, с каждой ступенькой ниже ощущала, как волоски на теле поднимаются, а тело словно немеет от напряжения и потребности сбежать. Вначале я услышала едва различимый звук, который исказился, ударяясь об стены узкого лестничного прохода, но с каждым шагом звук становился не просто шумом, а… стонами и криками боли. Затем стали различаться и слова мольбы… Веселый мотивчик в исполнении Доминика не изменился: он не затихал, но и не ускорялся. Высший шел легкой слегка шатающейся походкой, не сбиваясь с шага, насвистывал мелодию из детской считалки, идеально попадая в ноты, несмотря на то, что путал слова и звуки, изредка прерывая мелодию на само пение. Лишь зловеще мерцающие глаза в полумраке прохода сияли все ярче и ярче, пока не приняли восторженный, почти звериный блеск хищника перед загнанной добычей. В нос ударил знакомый соленый запах крови и чего-то… такого тонкого, едва уловимого, но пряного, теплого. Как легкий флер изысканных духов или дух свежей и теплой выпечки, прилетевший по ветру, который перебивал резкий и тошнотворный запах крови. Этот запах становился все гуще и плотнее. Настолько, что его солоноватый вкус ощущался на губах. Я сбилась с шага и едва не рванула наверх, подальше от этого места, наполненного запахами и звуками боли и мучения, которыми Доминик, кажется, наслаждался. Он ловко перехватил меня, вцепившись в мой локоть до боли, на которую я практически не обратила внимания, забившись в его руках. – Тебе понравится, Птаха, – пообещал он с маниакальной улыбкой. – Почему ты этого не понимаешь? – нахмурился он в недоумении. – Пусти! Не надо, пожалуйста, не надо! – взмолилась я, цепенея от ужаса, но вскоре забилась в панике, напрочь забыв о том, что спорить – бесполезно. Напротив – чревато. – От меня не убежать… Раз… два…три, четыре, пять, от меня не спрятаться… – не обращая внимания на мои попытки вырваться, буквально тащил он меня по коридору к повороту в основное помещение, где и концентрировались и звуки, и запахи, и… ощущение обреченности, страха, боли и… смерти. А Доминик, смотрел вперед и пел, продолжая улыбаться во все клыки, пока желтые глаза светились как два факела на бледном, посеревшем лице, под которым проскользнула костяная маска… чудовища. – Я буду послушной! Не надо! Доминик, не надо, пожалуйста! Я больше никогда тебя не ослушаюсь! Я не хочу туда! Нет! – Врешь, Птаха… Обманывать меня так же бесполезно, как и бежать… – хихикнул он, а затем толкнул меня вперед, прямо в освещенное помещение, которое было… пыточной? Бойней! Я упала на колени, выставив руки вперед, но это не спасло из-за мокрого камня, и я растянулась на каменном полу в полный рост. Ударилась скулой и ощутила уже привычный соленый привкус на губах. Но открыв глаза, поняла, что кровь не моя, а я лежу в настоящей луже чужой крови. Взвыла, судорожно отползая спиной вперед, так как взгляд был прикован к тому, что творилось передо мной. Но лучше бы я смотрела, куда двигаюсь, потому что спиной уперлась в чужие ноги. От Доминика отшатнулась с еще большим страхом, но он положил мне на плечо когтистую руку, прорывая одежду и впиваясь острыми когтями в кожу, а затем дернул меняв вверх, поднимая на ослабевшие ноги и прижав меня спиной к себе. Если бы он этого не сделал, я бы непременно упала. – Смотри, Птаха, как выглядит призрак свободы, – второй ладонью сжав мой подбородок и щеки, вынуждал он меня смотреть вперед, прямо на узников этой пыточной. Существа разных возрастов и полов были подвешены за руки к крюкам, торчащим из потолка и стен. Кто-то еще жив, кто-то – нет. И на них я старалась не смотреть, боясь, что образы обезображенных тел будут преследовать меня в кошмарах. Многие из выживших, точно дикие звери, сидели в ржавых металлических клетках. Не камерах – КЛЕТКАХ, в которых было невозможно даже встать в полный рост. Они были истощены, грязны и запуганны, особенно появлением хозяина замка. Вдоль стен замерли четверо существ в черной одежде. И в одной из них я увидела… Лирану. Она стояла с окровавленным серпом в руке, а лицо выражало готовность внимать хозяину. Так же, как и у остальных… палачей. – Охота прошла на славу, – довольно осмотрелся Доминик, вздохнув душный и густой запах крови полной грудью, пока я в отчаянии и ужасе смотрела в разные лица тех, кому не посчастливилось стать добычей жестокого хищника. Зрелище было невыносимым, потому я отвела взгляд, но сделала только хуже, потому что у противоположной стены увидела прикованного ребенка. Маленькую девочку в тряпье и грязи, на чьих худеньких ручках висели настоящие кандалы на массивной цепи. Она сидела в углу, обнимая свои колени, сжавшись и трясясь, а яркие, огромные фиалковые глаза блестели от слез и ужаса, которые катились по испачканному личику.