Кристина как раз вышла из ванной с распухшим покрасневшим носиком, когда в дверь аккуратно, верноподданнически постучали. «Кто?» – гаркнул Богоявленский. Раздался голос дворецкого: – Влада Александровна просит пожаловать всех в гостиную. Прибыли правоохранители. Поэт отметил для себя: если раньше все в доме делалось как бы именем Андрея Грузинцева, то теперь власть перешла не в руки тещи (хотя именно на ее деньги, скорее всего, был куплен и обставлен этот дом), а к ее дочери, новоиспеченной вдове. Все время, прошедшее после того, как поэт избавился (удачно ли?) от пробирки и дубликата перстня, он занимался самовнушением. Уговаривал себя: «Я ни в чем не виноват. Да и правда! Что я натворил?! Я ведь не убивал артиста! Не крал его печатку!» Но все равно от чувства вины отрешиться было сложно. Кристина, хоть и не говорила ничего, одним своим видом подливала масла в огонь. И впрямь: она производила странное и даже подозрительное впечатление. Почему с такой неизбывной скорбью принялась оплакивать чувака, которого видела второй раз в жизни?! Только пару недель назад познакомилась с ним в театре – оказавшись там не по своей прихоти в роли поклонницы, навязанной ей поэтом? Или покойный успел за сегодняшний вечер распространить на нее свое бешеное обаяние? Влюбить в себя, увлечь? И еще один важнейший вопрос: где реальный перстень? Куда исчез с пальца Грузинцева? Кто и зачем его украл? Когда Богоявленский со своею возлюбленной спустились на первый этаж в гостиную, там уже вовсю совершались следственные действия. Труп по-прежнему лежал на полу, вокруг полыхали вспышки фотоаппарата. Эксперт снимал погибшего и опустелый стол с разных ракурсов. Другой эксперт собирал в пластиковые коробочки пробы торта, варений разного рода, а также (что особо отметил для себя поэт) чая – из заварочного чайника и всех чашек. «Вот тут-то они мой ленозепам и найдут… И что узнают? Что докажут?» Для себя Богоявленский решил: ни в чем не признаваться. Во всяком случае, не сейчас и не этим случайным полицейским из подмосковного райотдела. Уж этих-то он, со своим длиннющим жизненным опытом (в том числе умением врать), сумеет обвести вокруг пальца. А вот и они: двое парней в гражданском, которым явно подчинялись все правоохранители в комнате. Оба довольно молодые, от тридцати до сорока, невысокого роста, но уже с брюшками, наметившимися от неорганизованного питания. Оба – жесткоглазые, первый в костюме под водолазку, второй – в пуловере. Почему-то сразу было заметно, что они встречаются далеко не в первый раз, между собой «вась-вась» и хорошо друг друга понимают. «Кто они: оперативник из райотдела и следователь из Следственного комитета? Скорее всего, так». Кроме них и пары экспертов присутствовали также два полицейских в форме, бронежилетах и с укороченными автоматами Калашникова. Полисмены были чинов, впрочем, невысоких: один – старшина, второй и вовсе сержант. На периферии огромной гостиной пребывала пока бездельная команда в белых халатах: то ли медики, то ли похоронщики. И парочка соседей-понятых. Один из правоохранителей, которых Богоявленский определил как «главных», со всей вежливостью предложил ему и Кристине пройти на кухню. Там собрались уже все участники недавнего чаепития, завершившегося столь трагически. Отсутствовала только Лизочка-младшая – оно и понятно: ребенок, давно пора спать, да и какие потрясения ей пришлось пережить! Зато пригласили и дворецкого, и обеих служанок, что помогали сервировать ужин. Начался допрос. Дирижировал тот, что чуть повыше и в костюме с водолазкой. Второй, в пуловере и джинсах, записывал. Сначала – паспортные данные каждого. Затем – кто кем приходится погибшему. Потом – как провели вчерашней день в усадьбе Грузинцевых. И, наконец, кто где сидел, что видел и слышал в минуты, предшествовавшие смерти актера. Все с ходу, дружно и, как показалось Богоявленскому, злорадно показали, что Ольга Красная отсутствовала, когда зажегся свет. Та немедленно бросилась оправдываться: «Мне плохо стало! Не могла в туалет выйти? Вы что, думаете, я Андрюшку отравила? Серьезно? Зачем мне здесь Андрюшку убивать? Я с ним пятнадцать лет на одной сцене! Хотела бы, давно убила, и не при таком скоплении народа!» – Хорошая линия защиты, – шепнул поэт своей спутнице, – мне нравится. Как у руководителей партии и правительства. Хотела б, дескать, убить, – давно убила. Кристина только фыркнула. Когда до Богоявленского дошла очередь прилюдно рассказывать, он как бы обнулил в своем мозгу все, что случилось до нынешнего поздневечернего чаепития – стремление к знакомству с Грузинцевым, поддельный перстень, снотворное в колбочке – и выговорил только, как сидел за чаем и видел ужасное падение и умирание артиста. Тут вступила Колонкова-старшая, произнесла с иезуитской улыбкой: «Вы еще помогали мне здесь, на кухне, чай заваривать». – О да! – саркастически воскликнул поэт. – Помогал. Всыпал в чайник яд, который убил почему-то одного Андрея. Занесите в протокол. – И сам же испугался: зачем он наталкивает полицейских на мысль, что у него был доступ и возможность подмешать что-то в чай! Остальные ничего нового и/или интересного не рассказали. – А теперь, – сказал старший полисмен, – эксперты должны совершить следующее следственное действие. Так как налицо подозрение в совершении убийства путем отравления, необходимо произвести смывы с рук всех присутствующих. Я прошу вас по одному подходить к эксперту, которые будут осуществлять процедуру. Не бойтесь, это не больно. – Он попытался пошутить. В самом деле, экспертиза оказалась безболезненной и быстрой. Эксперт ваткой, смоченной в каком-то остро пахнущем растворе, проводил по ладоням и кистям каждого, а потом укладывал тампоны в полиэтиленовые пакеты. И снова Богоявленский испытал паническую атаку: «Что они у меня обнаружить смогут? Следы ленозепама? А дальше?» Когда мероприятие закончилось, следак провозгласил: – Прошу всех разойтись по своим комнатам, мы поговорим с каждым из вас наедине. Ропот прошел по кухне, но вдова Грузинцева зло охладила недовольство: – А вы как хотели? Убили моего мужа и спокойненько разъехались по своим делам? Чтобы не вступать в бессмысленную перепалку и не травмировать лишний раз Владу, Богоявленский не стал произносить вслух, но Кристине все-таки шепнул: «Всегда главный подозреваемый при убийстве одного из супругов – вторая половинка, оставшаяся в живых. Это все, что надо знать о браке». Спутница его невесело усмехнулась, как бы говоря: я и сама о супружеской жизни знаю многое. Продюсер возразил во всеуслышание: «Допросы в ночное время запрещены». Старший из правоохранителей (в костюмчике) немедленно ответил со всею внушительностью. – Согласно статье 152-й Уголовно-процессуального кодекса РФ в данный момент мы производим предварительное расследование по месту совершения деяния, содержащего признаки преступления, – выдал он как по писаному. – Поэтому мы вправе произвести здесь любое неотложное следственное действие. – Случай, не терпящий отлагательств! – столь же важно заключил второй. И все подчинились. Может, сей покорности помогло присутствие в смежном помещении двух автоматчиков. Богоявленский и Кристина вернулись в свою комнату. Он неотступно думал, что свалял большого дурака, так оплошно оставив пустую пробирку прямо на виду в ванной, а поддельный перстень – в собственной сумке. «Надо было разбить флакон этот несчастный, спустить в унитаз, а перстень, черт с ним, в окно выкинуть! Завтра, по светлому времени, нашел бы его, а нет – бог с ним, мне Ледницкий новый изготовит, со скидкой! Может, сейчас все и проделать? А Кристина? Не посвящать же ее в свою историю! И потом правильно говорят: никогда нельзя суетиться! Начнешь перепрятывать, будет выглядеть, как натуральнейшая суета, скорей попадешься! Нет, надо оставить, как есть». Время шло к трем ночи, и поэту страшно захотелось спать. Он бы закемарил тут, невзирая на «предварительное расследование» и «признаки преступления», но не прошло и получаса, как снова постучали. Уже не предупредительно, как дворецкий, а нетерпеливо, жестко – в своем праве. На пороге стояли тот, что в свитерке, а также автоматчик-сержант. Вошли, оглядели диспозицию, а потом следователь сказал, обращаясь к Богоявленскому: – Вы, пожалуйста, Юрий Петрович, немного погуляйте, вам товарищ сержант компанию составит, а мы тут с Кристиной Ивановной поговорим. – Хм. А я вас, что же, не интересую? – Очень, очень интересуете. Но вы у нас будете следующий. Он покорно вышел в сопровождении сержанта, оставив Кристину со штатским. Никуда идти и никого видеть не хотелось, поэтому Богоявленский дошел лишь до конца коридора, поглядел в окно – за ним чернота – и взгромоздился на подоконник. Сержантик последовал за ним. Снял с плеча автомат, поставил в угол, сдвинул на затылок фуражку, обнажив белобрысый чубчик. Изучающе осмотрел своего подопечного, а потом вдруг спросил: – А вы тот самый поэт Богоявленский? – Тот самый, – вздохнул литератор. – А что? – У меня мама вас очень любит. Может, оставите ей автограф? – А где расписаться? У меня и книжки-то под рукой нет. То, что сержант узнал его, сразу подняло настроение. Хотя поэт и понимал: опознали его не в лицо, а по фамилии из протокола – но все равно было приятно. – А вот здесь, к примеру. – Сержант достал из кармана сложенный вчетверо листочек из тетради в линейку. На одной стороне имелись записи крупным детским почерком. Сержант перевернул его чистой стороной и протянул. – Маму как зовут? – Вера Николаевна. Поэт черканул: «Вере – удачи» и размашисто подписался. «Может, обойдется все? – подумал он. – Но кто же настоящую печатку с пальца артиста снял? И куда унес? А главное: зачем? Неужели еще кто-то из гостей знает о пушкинском перстне? Подозревает о его сверхценности?» Чтобы скоротать время, он начал расспрашивать сержанта: «А кто мама? А чем занимается? А откуда родом?» Тот отвечал: «Из Гороховца. Работы там нет. Мужики в Москву ездят, вахтовым методом, на неделю, две. Мама у меня там в частной гостинице, уборщица, хотя по образованию инженер, на судоремонтном работала всю жизнь. Мне повезло, после армии в полицию взяли, учусь заочно в юридическом». Наконец, из комнаты выглянули сыщик и Кристина. Девушка сразу пошла по коридору к поэту, а правоохранитель сделал ему издалека знак: мол, давайте, заходите теперь вы. На полпути Богоявленский повстречался со своей возлюбленной. Ему хотелось по ее лицу понять, как все прошло, но та отвернулась от него. В комнате чувак в свитерке предложил ему сесть в кресло, а сам умостился за письменным столиком орехового дерева. Достал из кармана видавший виды блокнот и стал в нем какие-то пометки делать. – Что ж, давайте познакомимся, Юрий Петрович. Меня зовут Александр Иванович, фамилия Поджаров, я являюсь следователем по особо важным делам следственного отдела по городу Одинцово ГСУ СК по Московской области, майор юстиции. – А что за зверь такой ГСУ СК? – переспросил поэт. – Главное следственное управление Следственного комитета, – отчеканил правоохранитель. – Для начала такой у меня вопрос: вы зачем так хотели с убитым познакомиться? Даже сдружиться с ним? «Гад Петрункевич! Продал меня! Всё сдал!» – Кто вам это сказал? – буркнул он в ответ. – Как это в детективных кино говорится? – хохотнул сыскарь в свитерке. – Которые вы же и снимаете? Сценарии для них пишете? «Вопросы здесь задаем мы», так ведь? Итак: почему вы хотели встретиться и вступить в приятельские отношения с убитым? – Понравился он мне. Как актер, – отозвался поэт. – Хотел я, чтоб он в фильме по моему сценарию снялся. – Да ведь нет же в природе никакого сценария! – воскликнул в ответ майор юстиции. – Как это нет? – пробормотал Богоявленский. «Вот сволочь Петрункевич, по всем статьям меня заложил!» – Есть! И фильм будет! – Как же теперь, без Грузинцева? – Ну, мало ли смазливых актеров нынче. – Чего ж вы тогда хотели именно Грузинцева снимать?.. А? Зачем тогда вам с ним знакомиться? Ох, не убедили вы меня, дорогой Юрий Петрович. Совсем не убедили. Не верю, как говорил ваш собрат Станиславский. – Станиславский был режиссер, – угрюмо поправил поэт. – А никак не автор. – О, срезал, что называется! – хохотнул Поджаров. – Но вы, похоже, не хотите разоружиться перед следствием. Не желаете, значит, начистоту. Ладно, еще вопрос. Почему вы именно Кристину Красавину пригласили на сегодняшнее торжество в качестве своей спутницы? – А почему нет? – И в театр именно с нею ходили на спектакль с участием Грузинцева?