Когда Богоявленский вышел от адвоката, ему снова пришлось пройтись по Газетному переулку в сторону Тверской. Напротив почтамта его внимание привлек газетный киоск с выставленными в витрине изданиями. Он остановился, пригляделся. Заголовок на первой полосе газеты «ХХХпресс» кричал: ПОСТЕЛЬНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ АКТЕРА ГРУЗИНЦЕВА! А чуть ниже: Зять самой богатой женщины России был в интимной связи с юной красавицей! Содрогаясь, поэт купил грязный листок. На первой странице, под кричащими шапками размещалось фото, явно сделанное с того самого видеофайла, который он (а также Кристина и ее муж) получил вчера. На нем совершенно голый молодой Грузинцев обнимал нагую юную Кристинку. Слава богу, интимные детали были, как говорят киношники, заблюрены, то есть размыты до неузнаваемости. Неопределимо оказалось также и лицо девушки. Уф, и на том спасибо! На второй и третьей полосе был и современный Грузинцев во всей красе, топлес в качалке, и он же целующийся с Ольгой Красной (подпись – эпизод спектакля такого-то), и другие пикантные кадры из видео с Кристи. Ну и текст, разумеется. Сдерживая тошноту, Богоявленский пробежал глазами пасквиль. Ничего нового: «Говорят, часто изменял своей супруге… В качестве любовниц Грузинцева называют… – в перечислении имен, порой известных даже Богоявленскому, значилось имя Ольги Красной. – До женитьбы вел, как утверждают, совершенно разнузданный образ жизни… В распоряжение редакции попала… На видео, датированном 2002 годом, актер демонстрирует свои интимные умения с пиарщицей Кристиной К.»… «Какие мерзкие твари! – подумалось поэту. – Как опустилась наша журналистика по сравнению со свободой, что царила в девяностые! Теперь писарчуки заняты в основном тем, что власть имущим все возможные места вылизывают, или неприкрытой пропагандой занимаются, или грязь о знаменитостях раскапывают. Другого не дано. Но кому понадобилась эта кампания против мертвого актера?! Уже вторая публикация! Меня походя позавчера задели, теперь Кристину и самого Грузинцева. Какая мерзость! Не успели артиста похоронить, а его уже всюду полощут! Не иначе, чей-то заказ. Но чей?» И тут, словно отзываясь на его мысли, у Богоявленского зазвонил телефон. Он глянул на определитель: «Боже мой! Как странно! Может, это как раз и есть ответ на мой вопрос: кому выгодно?» * * * Когда Богоявленский в восемьдесят шестом поступил на журфак, он уже был звездой. Подборка в «Юности» и готовящийся стихотворный сборник в издательстве «Молодая гвардия», к которому писал предисловие сам Вознесенский, дорогого стоили. Девушки, не исключая распоследних мажорок, наперебой предлагали юному поэту свою дружбу – невзирая на то, что жил он в хрущобе в Люберцах и папа его был «всего лишь» главным инженером районного УДХиБ (управления дорожного хозяйства и благоустройства). Вот и Милка, одна из его тогдашних пассий, оказалась внучкой (как говорили) чуть ли не кого-то из членов политбюро. Когда они с нею прогуливались за ручку в районе журфака: Никитских, Спиридоновки и Поварской (улицы те, впрочем, именовались тогда Герцена, Воровского и Алексея Толстого), она открывала ему секретную Москву, о которой не писали в путеводителях. Показывала целый этаж на углу с Садовым, где помещается семейство Михалковых. Рассказывала, что в церкви Большого Вознесения у Никитских ворот, где венчался Пушкин, ныне изучают высокое напряжение и пытаются приручить молнии – под куполом там установлены гигантские медные шары, откуда бьют вниз громовые разряды. И та же Милка однажды обратила его внимание на один из современных (в ту пору) кирпичных домов для тогдашней элиты. Шестой этаж в нем (если присмотреться) был выше, чем все другие. Девушка, смеясь, пояснила: там находилась квартира одного из членов политбюро (Богоявленский сразу забыл, кого именно). Настоящий роман меж ними так и не случился, а вскоре, курсе на четвертом, Милка, на волне перестройки, умотала учиться в Штаты, да так там и осела. А теперь, как оказалось, именно в ту квартиру направлял свои стопы Богоявленский. Потому что там проживала (или снимала это помещение) владетельная теща покойного актера – капиталистка Елизавета Васильевна Колонкова. Почему она вдруг позвонила и пригласила его? Да еще в тот момент, когда он находился неподалеку – что называется, в пешей доступности? Впору разыграться паранойе: «За мной следят! Адвокат сливает инфу богатейке!» Однако долгие и непростые годы жизни научили поэта, что случайности происходят довольно часто – значительно чаще, чем можно предположить. И порой действует странный закон парности: у тебя, к примеру, возникло дело в центре Москвы, ты едешь туда, и – бац! – появляется другая надобность побывать в тех краях, и ты, так сказать, одним махом двух убивахом. Всякие неловкости по поводу того, что незамужняя (формально) дама принимает в своей квартире одинокого мужчину ее лет, оказались сметены с порога. Да, дверь открыла сам Елизавета Васильевна – ухоженная, в домашнем кимоно и со светящимся лицом без единой морщины. Однако в прихожую тут же заглянул ее тщедушный спутник по роковой вечеринке – кажется, его звали Игорь Борисович: в спортивном костюме и домашних туфлях, как бы намекающих, что он тут человек более чем свой. Игорь Борисович глянул на него острым взором, разулыбался (глаза не улыбались), пожал руку своими руками, проговорил нечто вроде: «Чрезвычайно рад и польщен визитом лучшего поэта современности». От него пахнуло дорогим одеколоном и застарелым перегаром. После рукопожатия «бойфренд» хозяйки исчез где-то в недрах гигантской квартиры – и больше Богоявленский его не видел. – Пойдемте в мой кабинет, – звучно предложила богатейка. Квартира и впрямь оказалась огромной и роскошной – как это понималось теми людьми, что в начале девяностых получили именование «новых русских». Потолки вздымались на три с лишним метра (не обманула Милка тридцать лет назад!) В убранстве царил стиль «бешеное рококо»: позолота, красное дерево, завитушки. Кабинет хозяйки, площадью метров сорок, оказался весь от потолка до пола отделан дубовыми панелями – в стиле английского замка или приемной главного редактора газеты «Правда». На полках громоздились подобранные дизайнером по цветам собрания сочинений. Над столом в золоченной раме возвышался огромный портрет самой Колонковой в образе Екатерины Второй – в старинном платье и с орденом на ленте. – Можно осмотреться? – с ходу спросил поэт и, не дожидаясь ответа, подошел к окну. Оттуда открывался прекрасный вид на центр: высотка на Краснопресненской, та самая церковь Большого Вознесения и беспорядочное нагромождение домов разных эпох и стилей. Потом он подошел и разглядел портрет, чуть не два на три метра. – Это Сапрыкин написал, – сказала богатейка с придыханием. На это поэт выдал, что думал: – Плохой художник. И портрет плохой. В жизни вы гораздо лучше. Ему нравилось играть с ней роль «инфан терибля», и он почему-то знал, что это сойдет ему с рук. Капиталистка предложила присесть на красно-бархатный диван в углу, позвонила в колокольчик. Немедленно возникла асексуальная девица – однако одетая, натурально, в белый передничек и наколку. На журнальном столике она сервировала легкий журфикс: тарелки и чашки с золотом, от Армани, тяжелые серебряные приборы; кофейник, сливки, булочки, конфеты, фрукты. – Не было случая выразить вам свои соболезнования по случаю кончины вашего зятя, – не без умысла сразу же поднял болезненную тему поэт: интересно, как Колонкова отреагирует на упоминание о покойном? «Получила ли гранд-дама то же послание с порнухой, что пришло мне и Кристине? Читала ли сегодняшние газеты? А может, это она сама зачем-то инициировала весь, говоря по-современному, хайп?» Богачка с легкой скорбью молча склонила голову. – Поэтому, – продолжил Богоявленский, – приношу вам мои самые глубокие соболезнования. И прошу передать их, по возможности, вашей дочери. Как она? – Держится, – кивнула мадам. – А ваши внучки? – Маленькие – они еще совсем ничего не понимают. А Лизонька – да, она переживает, конечно. – Но Андрей ведь был не родной ее отец? – Нет, отчим. Она от Безбородкина, первого мужа Влады. Но Андрюшу очень уважала. Даже, можно сказать, любила. Папой, правда, не называла. Порой ругал он ее, обижалась она на него, но он был для Лизоньки большой авторитет. Богоявленский вел разговор, Колонкова отвечала ему с почтением. Он давно заметил, что отечественные нувориши относятся к нему, как правило, с пиететом – сколько бы там ни было у них денег. Видимо, большое значение имело само наименование «поэт», а также воспоминание о том, что под песни на его стихи они, возможно, сиживали в первых ночных клубах или же декламировали их на студенческих вечерах. – А у вас какие отношения были с зятем? – О, Андрюшка! Милый мальчик! Вы, наверное, знаете: актеры – они как дети. Иной раз расшалятся, разбалуются. А в остальном – милые, непосредственные создания. – Дети не пьют обычно алкоголя и наркотики не принимают, – глубокомысленно заметил поэт. – О нет! Всякие вещества – это не про Андрея. Категорически не о нем. Он вел исключительно здоровый образ жизни. Шесть дней в неделю в качалке, ходил в бассейн, предпочитал здоровое питание. Он как-то по-современному был воспитан, это не таланты былых времен, типа Высоцкого или Даля. Понимал, что тело и лицо – его капитал, он ими деньги зарабатывает, поэтому всячески их берег и совершенствовал. Я иногда для них с Владой готовила, так не дай бог свинину пожарить на сковородке. Нет, он предпочитал паровую индейку, тушеные овощи – вот это все. – Фу, как скучно. А говорят, богема… Но ведь промискуитет-то в жизни Грузинцева был! – Вы тоже читали, – поджала губы хозяйка. – Я вас уверяю: девяносто процентов того, что накалякано в пасквиле в той ужасной газетенке – полное вранье. А то, что действительно имело место, – относится к временам, когда Андрей и моя Владочка даже не были знакомы. Как, например, его роман с вашей нынешней девушкой. Узнать Кристину по фотографии, что напечатала газетка – обнаженной, с затененным лицом, да еще двадцатилетней давности, было явно затруднительно, поэтому Богоявленский сделал вывод: – Вы тоже получили то письмо? – Да. Как и Игорь Борисович. И Влада. – Какая гадость. Кто же это сделал? Как вы думаете? И кому это нужно? – Хотела бы услышать ваши предположения. – А я – ваши. Я первый спросил. – Раз так: у меня такое впечатление, уважаемый Юрий – мы ведь с вами без отчеств? – что кто-то хочет уничтожить моего зятя не только физически, но и стереть из памяти людской его доброе имя. Опорочить. Кто-то, вероятно, сильно ненавидит его. И гневается на него, даже мертвого. – Это не вы ли сама? – быстро спросил поэт, глянув исподлобья. Дама усмехнулась. – Помилуйте! Я вложила, если говорить откровенно – но строго между нами! – столько сил и средств в эту пару (имею в виду свою единственную дочь и зятя), что мне совершенно не интересно построенное рушить. Я что, похожа на суицидника или Герострата? – Может, актер сильно провинился перед вами? Не оправдал высокого доверия? – Передо мной-то как он может провиниться?! Какие у тещи бывают обычно претензии к зятю? Тещам вообще (и в данном случае мне) главное важно: чтобы дочь была по жизни довольна. – А она была довольна? – Вы разве сами не видели? – Ну, на первый взгляд не разглядишь, какие там могут быть у пары скелеты в шкафу. – Так я вам скажу сама: у Влады и Андрея все было хорошо. – Может быть, вас не во все посвящали? – Он продолжал поддразнивать, провоцировать женщину. – Да, – вздохнула богачка, – возможно, вы правы: в последнее время из-за моей большой занятости у нас не слишком много оставалось времени на задушевные разговоры с Владочкой. Но я уверена, если бы что-то между ними случилось неприятное, она бы мне тут же сказала. – А я бы, кстати, хотел с Владой встретиться. – Да? Зачем? – Меня в чем-то подозревают, я не понимаю в чем, и хочу оправдаться. – Подставив меня или мою дочь? – Если вы невиновны, как я могу вас подставить? Какие у меня есть рычаги и возможности? Я ведь не какой-нибудь продажный коп. – Логично… Думаю, ваше с нею рандеву можно устроить. Я сама позвоню дочери и сговорюсь. Мы ведь с ней по соседству проживаем – там, в пригороде, на Николиной Горе. Вы когда свободны?