Перед ним – крошечная грязная раковина, сверху – мигающая лампочка-неонка, на стене – зеркало. Он рассматривает отражение. Высокий мускулистый мужчина средних лет, без рубашки, на груди и плечах набита очень реалистичная татуировка в виде папоротника: длинный стебель обвивает все тело, от него отходят колючки и почему-то увядшие цветки. Мужчина с короткой стрижкой, на подбородке – двухдневная щетина, зеленые глаза, кажется, горят в мигающем свете лампочки. На зеркале справа кто-то оставил надпись черным маркером. В правом верхнем углу написано: «Одна пуля из шести. Попробуй – и обменивайся дальше». Ниже написаны цифры от единицы до шести. Первые три пересекает черта. И только сейчас он заметил, что в правой руке держит пистолет. Он перечитывает надпись на зеркале и начинает понимать, что к чему. Кто-то играет с ним в русскую рулетку. Он должен приставить пистолет к виску и нажать на спусковой крючок. Троих до него уже взяли «на слабо» – и они сделали, что написано. Значит, его шанс сейчас один к трем. Так себе. Он отводит взгляд от пистолета. Можно смухлевать. Здесь никого. Можно открыть барабан и посмотреть, где находится пуля. Он может ничего не делать и просто прочертить линию дальше, до цифры четыре. Ко всем чертям, он может просто бросить пистолет, надеть какую-нибудь рубашку, выйти из этой тесной ванной комнаты наружу и посмотреть, где он. Он медленно поднимает пистолет и приставляет к виску. Так? Нет. Не надо заходить слишком далеко. Это приключение. Да, все понятно. Но это его приключение. Он кладет пистолет у раковины, смотрит прямо в зеркало и нажимает на кнопку браслета. Он лежит. Горит свет. Он не спит. Он слышит голоса и замечает суматоху вокруг. Открыв глаза, он понимает, что лежит на койке в приемном покое. Вокруг ходят врачи и медсестры. – Miss. – Он вдруг понимает, что кто-то обращается к нему. – Miss, can you hear me?[25] Он смотрит на медсестру. Это я – мисс? Он разглядывает свое тело. Да, оказывается. Теперь он в женском теле. Покрытом ссадинами и ранами. В его сознание просачивается боль. Поначалу слабая, но потом все сильнее и сильнее. – Miss, you were in an accident. Do you remember your name? – Медсестра смотрит на него, пытаясь истолковать выражение его глаз. – Can you hear me, miss?[26] – переспрашивает она. Интересно, обмен произошел только сейчас или он обменялся с этой женщиной, пока она ехала? И как, в самом деле, его зовут, то есть ее? Он лихорадочно разглядывает свое тело. Что именно пострадало в аварии? На запястье дамы он замечает браслет. О, то, что нужно, отсюда пора валить, пора… – Holy shit![27] Что это было?! – кричит кто-то. На полу в приемном покое что-то горит – у кровати, вокруг которой собираются врачи. Один из них затаптывает огонь. Туда же прибегают еще несколько врачей. – Что там случилось? – спрашивает медсестра рядом с ним. – Во время обследования загорелся чей-то браслет, – отвечает ей медбрат. – Oh God, how is this possible?[28] Кто-нибудь пострадал? – спрашивает она, но медбрат уже ушел. Вокруг койки с высоким мужчиной собирается толпа. Он извивается от боли. С пола все еще поднимается дым, запах горелого проникает в его сознание. Медсестра рядом с ним что-то бормочет: мол, она сейчас вернется, мисс. Она бежит к койке, окруженной толпой. Там, очевидно, что-то происходит. Он медленно двигает рукой, это больно; нажимает на кнопку на боку браслета. От него дурно пахнет. В плотной кожаной куртке жарко, он потеет. Он поднимает руку и ощупывает свое лицо. Борода. Длинная борода. Он сидит в кафешке на заправке. Снаружи в рядок стоят мотоциклы. Слышится рев мотора, и рядом паркуется еще один мотоцикл, огромный, красный. С него слезает женщина в бордовой кожаной куртке и красном шлеме. По другую сторону от кафешки – компания мотоциклистов в черных кожанках, все крупные, суровые, стоят вокруг одного высокого мотоциклиста, который еще не снял шлем. Он играет в видеоигру, какую-то викторину, а все остальные выкрикивают правильные ответы. Он не обращает на них внимания и жмет на кнопки. Мотоциклистка в красном заходит в кафе, подходит к прилавку и просит у официантки стакан чаю и сэндвич с сыром. Тут ему нечего делать. Это тело ему велико, а ездить на мотоцикле он не умеет. Он жмет на кнопку. Он на балконе. С балкона виден бассейн. Бассейн окружен большим садом. В углу сада видны ворота. Он одет в белый костюм. Солнце садится, легкий ветер играет его волосами. Он закрывает глаза и подставляет себя ветру. За спиной он чувствует легкое покашливание. В проеме балконной двери стоит роскошно одетый дворецкий, в руке у него блюдце с кусочком пирога и вилкой. Дворецкий подходит, ставит пирог на столик в углу балкона, легко кланяется и возвращается в дом. Он медленно приближается к столу. На блюдце, похоже, чизкейк. Он отрезает кусочек и пробует. Действительно чизкейк. Пирог – не фикция. Когда он снова протягивает руку к пирогу, то замечает, что на тыльной стороне ладони у него что-то написано. Он откладывает вилку и рассматривает руку. На правой кисти, между большим и указательным пальцем, татуировка маленьким шрифтом: «Здравствуйте, члены коллектива. Мой дом – ваш дом». На левой кисти, в том же месте, написано: «Времени мало, используйте его». Миллионеры-чудаки. Что бы мы делали без них. Он доедает пирог и отправляется осматривать дом. У него в запасе как минимум двенадцать часов. Интересно, есть ли тут винный погреб? 12 – Я требую позвать заведующего! – сказал я. Сотрудница справочной смотрела на меня как баран на новые ворота. Она наклоняла голову, считая, что это проявление умеренной учтивости, и белый проводок ее наушников слегка двигался. До меня доносились приглушенные звуки баса, которые лились в нее, пока она говорила со мной. Куда ни пойдешь, повсюду эта новая группа, «Дибон спот». Я был готов поспорить на деньги, что она сейчас слушает именно это. – Сожалею, боюсь, что у нас тут такого нет. – Кто-то обчистил мою ячейку, – сказал я. – Вы должны нести ответственность за ячейки. – На самом деле, если честно, это не так, – сказала она и указала на большую белую вывеску над стойками с ячейками. На ней было написано: «Дирекция станции не несет ответственности за утрату или порчу имущества, складируемого в ячейках камеры хранения». – Дирекция просто прикрывает свою задницу, – ответил я. – Эти ячейки должны охраняться и быть под наблюдением. В своей рекламе вы говорите о «годах охраны». Я ежемесячно плачу вам за свою ячейку вот уже четыре года и требую, чтобы кто-нибудь объяснил мне, почему она пустая и где то, что в ней было. – А что в ней было? – Это… это личное, – ответил я. – Номер ячейки? – Четыреста восемьдесят. – Есть следы взлома? – спросила она, быстро щелкая мышкой. Не представляю, как они управляются с компьютером с таким умопомрачительным маникюром, честное слово. Изумительное умение. – Нет. – Вы уверены, что не забрали вещи сами? – спросила она. – Вы думаете, что я совсем тупой? – Послушайте, – сказала она, уходя от ответа, который, видимо, был бы мне неприятен, – у нас система охраны ячеек компьютеризована. Каждое открытие документируется. Вашу ячейку открывали две недели назад. – Это был не я. – Может быть, вы дали кому-то код ячейки? – Нет. – Мне очень жаль. По данным в системе, ячейку открыли правильным кодом, это было в среду вечером, в десять сорок одну, две недели назад. – Бред, – ответил я. – Дайте посмотреть записи с ваших камер, сделанные тем вечером. – Для этого нужно распоряжение полиции, – сказала она. – И в любом случае записи хранятся только неделю. Более старые записи переносятся на выносные диски, которые отвозят на склад в Бат-Ям[29]. – Вы смеетесь надо мной? – Боже упаси, – сказала она. – Может быть, вам можно помочь чем-нибудь еще? Это утро началось слишком рано. Перед сном я забыл закрыть жалюзи, и первые лучи солнца стали атаковать мое лицо в час, когда люди еще не оживают. Я проснулся, прислушался к пению пробуждающихся птиц на улице и к своей спине – она жаловалась на неудобную позу, которую тело приняло во сне. Я сел на диван и попробовал потянуться. Спина, шея и что-то глубоко в правой голени, о существовании чего я и не подозревал, бурно протестовали. Я сказал им: заткнитесь. Пошел в ванную и умылся. Из зеркала на меня смотрела знакомая физиономия, только усталая и при свете дня как будто постаревшая. Иногда по утрам кто-то во мне надеется, что увидит в зеркале кого-то другого… Я подошел к двери спальни Тамар и постучал. Ответа не было. Подождал пару секунд и постучал снова. На этот раз услышал шорох одеяла, после чего дверь слегка приоткрылась. Тамар облокотилась на нее и посмотрела на меня полусонными глазами: – Чего? – Отличная пижама, – сказал я. – Щеночки, все такое. Она посмотрела на свою пижаму: длинные штаны и кофта ярко-голубого цвета, повсюду миниатюрные изображения щенков, играющих в розовые мячики… – Да, – сказала она, – это то, что нашлось у нее. – Я пойду, мне нужно сделать пару дел, кое-что проверить. Не выходи из дома.