–– Первая партия новейших модернизированных Т-90С, – уже третий динамик, снова на русском, начал хвастать. – Прибыла на перевалочный пункт в Волгограде. Совсем скоро, новейшая техника, не имеющая аналогов во всем мире, вступит в свой первый бой! Командование прямо сейчас просчитывает направление выгодного контрудара, после отвода войск с неудобных для обороны рубежей. И место старых Т-72Б и Т-80У займут эти… грозные боевые машины… –– Почему их не было с самого начала там? – спросил себя вдруг Среда, заходя в двери распахнувшегося лифта. – Бред. Но в лифте, на удивление, играла легкая музыка, которая была передышкой от того роя мушек, что вещала про бои, и отступления, героические контратаки, и все это про одно и то же событие. Разные стороны, разные дикторы, разные языки, кому было верить? Не было объективной информации. Все прекрасно понимали, все прекрасно знали, что не было расчёта на войну на Каспии, что войска там не были готовы к удару, что их оттесняли, как только могли, сбрасывали в море и окружали. Но заявление об «оставлении неудобных позиций» все сыпались и сыпались на голову народа, пытаясь его сдержать, утихомирить, заверить, что все, что не шло по плану, тоже было в этом самом плане. Но… ведь и плана не было! Мир завертелся, закрутился и сорвался в пропасть в одночасье, не дождавшись, когда гегемоны отставят от губ бокал шампанского и займутся своей профессиональной работой. Испарились у них умения, испарился у них страх к ошибкам, испарился и стимул к их несовершению. Остался последний шанс и дальше продолжать пить свое чертово шампанское, заедая его икрой – заверять, что все под их строгим контролем. Но им бы стоило быть честными, рассказать, что сейчас их волнует внутренний трон, который пытается отбить у строптивой Вирховой Громов, что их – тех, кто платит за пропаганду и войну внутри – интересует огромный финансовый базис. Их интересуют деньги, которые можно наварить до, во время, и после войны. Их не интересуют жизни солдат, жизни людей, что остались без работы и средств, их не интересуют забастовки, разгоняемые танками. Их внимания стоит только выгодный союз, прорыв на самую вершину капиталистической цепочки. Они рвутся к деньгам, к неслыханным масштабам грабежа, которые им предоставит, беззащитная уже, раздираемая изнутри, когда-то огромная Родина. Кто устроил все это? Те, кто хочет больше, те, кому всегда мало! Но в словах своих, в пропаганде, они все вывернут наизнанку. Будто бы виноват кто-то другой: –– …Нам досталась старая промышленность. – ворвалось в уши, как только двери лифта открылись с легким звоночком. – …Нам достались неэкономичные заводы, которые были созданы в СССР таким образом, чтобы получать совершенно не подходящее сырье, на крайне неэкономном топливе. Экономика, построенная на этом базисе, оказалась не гибкой, и сейчас мы активно ищем пути решения этой проблемы. –– Русский человек справится с этой проблемой! – будто бы в тон, воскликнули другие динамики. – Не стоит забывать наших побед! Не стоит забывать Невского, Донского, Колчака! Мы защитим нашу землю, потому что победы в нашей крови. Мы победим и на этот раз! А те, кто думают, что мы не способны, просто изменники, твари и предатели! Сейчас нельзя видеть ошибки, сейчас нельзя слушать тех, кто пытается сдвинуть нас к коммунизму, потому что нельзя объединяться со всеми подряд! Мы окружены кольцом врагов. Кто, как не коммунисты постарались над этим?! Посмотрите на Германию, на ту же… Коммунисты построили стену, и теперь один народ воюет друг с другом! Кто создал ГДР? Да Сталин создал ГДР! Когда русский сапог вошел в Берлин, нужно было двинуться дальше, забрать себе все, что было положено! –– …это ведь не правда. – вдруг высказала Моргана, тоже вырвавшись из фона слов, прислушавшись. – Сталин был за единую Германию. Ведь Союзники объявили о «Железном занавесе»! –– Не слушай их. – ответил ей Среда. – Учебники истории – чтиво явно не для них. Они будут кричать, будут доказывать, лишь бы обвинить кого-нибудь, кроме себя –– И Афганистан! Афганистан! – в сердцах кричали откуда-то из студии на том конце сигнала, надрываясь до свиста из глотки. – Вошли! Ну вошли, почему вошли? Черт-е разберет, но вошли. Навоевали, вышли? И теперь только русским все приходится расхлебывать, за украинцев, белорусов, узбеков, таджиков, литовцев! Все беды, все беды свалились на нас только из-за этих… Дальше слушать было бессмысленно. Никто уже давно и не помнил, сколько было положено в Афганистане судеб и жизней юных парней и девушек, которые стойко стояли за свою идею и флаг, за русских, за украинцев, белорусов, узбеков и таджиков – за всех, кто был их Родиной. Теперь Родина определялась кровью, нацией, тем, какие сигареты куришь, и Вирхова оказалась сурово права. Дима даже не знал, выдержала бы она сейчас такой шматок слюны в ее сторону, как участница. Выдержала бы она столько передергиваний, фальши и лжи, или бы стерпела, уже наслушавшись этого за тридцать длинных лет? Наверное, отлично только то, что в Кремле не было всего этого гомона, увеличившего свою громкость и тембр с началом всей этой заварушки. Все винили внутри страны одного единственного врага. Все говорили только об одном единственном враге! А им оказался никто иной, как давно умерший предок из прошлого. Коридор все шел по дуге. Здесь практически не было солдат. Только трудились передатчики, радио. Редкие постовые зевали. Начальство сюда нечасто забредало. Когда группа Димы, вместе с капитаном проходила мимо них, только тогда она подрывались и выпрямлялись, отдавая воинское приветствие. Здесь уже не было разбитых стекол. Не было треснувших телевизоров. Экраны на стенах трудились не переставая. Какие-то немо, только заставляя диктора в плоском широком экранчике открывать рот, а какие-то дико, напористо, с кричащими и явно не голодающими лицами внутри. Бежали строчки, выливались тонны слов, имен и выражений. Афганистан, Каспийское море и Кавказ, Германия, НАТО, естественно перебарывающая всех и вся Россия. В репертуаре были: войны, конфликты, оставление позиций, прорывы, баталии, ракетные удары, обмены дипломатическими нотами, военные преступления, резня! Очаги горячей войны все более ощутимо подавали жар через экран, а журналистика усиливала его натиск. Фантомным, но очень неприятным теплом, не то от ненависти, не то действительно от ожесточенности боя, разливалось по телу ощущение гнева, ненависти. Но, не на действие, а на бездействие. –– …Это страшное преступление. – заявлял один полковник на интервью. На фоне него был Кремль. И именно это заставило Диму на мгновение остановиться и всмотреться. И он его не узнавал, он был другим. Не было того, смешанного с грязью кремлевского кирпича. Не было пачек сгоревших танков на площади. Не было практически ни чего. На кадрах нет следов тех боев, которые развернулись в центре столицы. Это показали мельком, крепость почти не засветилась. Но функцию она исполнила верную – показала простому народу, что символ России их «защитники» не уродуют. В то время, как реальный держался уже на честном слове. Его не было видно из-за смольных столбов дыма, из-за гари и копоти оператор постоянно тер бы слезившиеся глаза, от запаха бы там было не продохнуть, а фокус нельзя было бы поймать из-за ярких вспышек разрывов танковых снарядов, что испаряли защитников, будто бы тех и не было. Телевизор не показывал страшного, сглаживал краски. Дима почувствовал, как по спине прокатываются мурашки, к сердцу подступает чудовищная злоба. –– Что касается Кремля, Москвы… – сюжет сменился на задумавшегося для кадра Громова, который сидел на каком-то из заседаний штаба в палатке. – Сейчас разрабатываются все оперативные действия по нейтрализации угрозы. Есть существенный риск перехода к штурму, если действительно подтвердится, что иностранные государства спонсировали захват крепости. Часть таких данных уже есть. Есть подтверждения об иностранных вооруженных формированиях, но мы пытаемся не навредить инфраструктуре и зданиям внутри периметра. Ни о какой потере нашего ракетного арсенала не идет и речи. Все ракеты готовы к запуску, и в случае необходимости мы сможем их применить, как по странам НАТО, так и по Гардезскому Блоку и Афганистану, в частности. На мой взгляд, это было бы решением справедливым и тактически верным. Мы, как власть, обязаны обеспечивать интересы русского мира, как внутри, так и за рубежом нашей страны. А сейчас есть прямая военная угроза, знаете, на Каспии, и со стороны НАТО. Возвращаясь к вопросу о Москве – в городе временно ведено военное положение. Под мой контроль переведены все стратегически важные объекты. Так же разрабатывается план по недопуску провокаций на предприятиях… –– Что это значит? – скосилась на Диму неслышно подошедшая Моргана. – Значит, они будут давить любую забастовку. – ответил тогда ей тот. – Как ту, что мы видели. –-…Сейчас у нас нет шанса на допуск любых революционных настроений. – продолжал с выдохом, явно вспомнив в этот момент Вирхову, Громов. – Свой лимит на революции Россия уже исчерпала. Ведем плавную политику, не прибегая к смене курса. Мы, как уже было сказано, будем бороться с арабским национализмом на нашей земле, отстаивать интересы русской нации, русских. Не побоимся использовать и крайний козырь по врагу. Среда уже, наслушавшись и в мыслях стряхнув лапшу с ушей, высмеяв двойную позицию нового командующего по вопросу, хотел было уходить, идти дальше, покуда задание еще было не сделано. Как тут, вдруг, глаз зацепился за небольшой экранчик, что стоял на алюминиевом столике. Рядом с пузатым телевизором, который и показывал, были сложены снопы каких-то кабелей, выдранных с корнем из стены, где была ниша с алюминиевой дверцей. Сорванная с петель, последняя валялась рядом. Хрустела под ногами, изгибаясь, как последний осенний лист на ветру. И на экранчике том были уже не российские, западные новости. На них официальную позицию представлял не президент, нет… Глава Разведуправления. Некая Элис Купер, которая и появилась в кадре. Статная, достаточно высокая и обаятельная дама, с неестественно белыми, практически седыми волосами, туго завязанными в пучок японскими палочками. Она была молода и красива. На белом, но не бледном лице не было ни одной морщинки. Фактически, как Ульяна, каменное изваяние, невероятная по искусству статуя. В ней не было изъянов. Синяя форма с медалями и звездами сидела как влитая. И вот, плавно, эта фигура подплыла к стойке с микрофоном, раскрыла синюю папку и начала зачитывать заявление: –– Пентагон располагает информаций, что к событиям в Берлине, к дальнейшему расколу немецкого общества, к начавшейся там кровопролитной бойне Москва имеет практически прямое отношение. По нашим сведениям, Россия желает не дать Восточной Европе свободного выбора в их политике. На фоне развернувшейся на Каспийском направлении войны с Гардезским блоком хочет вернуть Восточную Европу в социалистическое русло, снова создать… – на этом моменте девушка сглотнула, пробежавшись по листку глазами. – …марионеточные правительства и усилить контроль. Особенно над бывшими республиками СССР. По нашим сведениям, Кремль желает увеличить сбыт своей сибирской нефти в протектораты в Европе уже прямым путем, лишив их американского и собственного рынка энергоресурсов. Это было бы выгодно, особенно в условиях потери части нефтеносных районов Каспийского и Черных морей, Кавказских гор и предгорья. На совещании НАТО по вопросам безопасности поднимался вопрос о помощи Западной Германии американскими солдатами и вооружением. Соединенные Штаты Америки и Президент, в частности, не намерены отправлять части нашей Армии непосредственно на боевые действия, однако Пентагон согласен на поставку из регулярных частей Армии США до пятидесяти танков Абрамс М1А2, шестнадцати истребителей Ф-16, двух кораблей, и несколько сотен машин и грузовиков. Так же, Пентагон согласен отправить в страны НАТО, и ЕС, в частности, дополнительные силы для сдерживания вероятной угрозы со стороны России. На данный момент уже развернуто свыше пятидесяти пяти новых баз Армии США на территории Румынии, Венгрии, Эстонии, Литвы, Латвии, Болгарии, Чехии и Италии. Так же стоит отметить, что из-за недавних заявлений министра Громова, США заявляют о готовности применения ядерного вооружения, в ответ на агрессию в сторону стран НАТО или их союзников. В случае применения баллистических ракет Россией, мы так же ударим по Москве своими ракетами. В случае же вторжения на территорию суверенных стран Восточной Европы, мы сможем ответить Москве без применения ядерного вооружения и иных средств стратегического сдерживания. Аналогичными действиями, направленными в их сторону. –– Простите, директор! – поднял руку тогда один из журналистов в телевизоре. – Вы можете как-то прокомментировать события в Москве? Не кажется ли вам, что Российская Федерация не способна вести военные действия и погрязла в революции? –– У нас нет достоверных данных насчет происходящего в Кремле. – закрыв папку, заявляя уже более смело и глядя точно в глаза журналисту своими глубоко синими очами, девушка уперлась руками в тумбу. – Мы не располагаем какой-либо информацией касательно действий Громова в столице России. ЦРУ склонно считать, что на данный момент пока нельзя точно говорить о смене режима русскими. Однако, если вдруг в стране объявится демократичное политическое течение, способное на мирные урегулирования конфликта на Каспии и в Европе, которое может свернуть претензии Москвы на контроль над Восточным Берлином и бывшими странами Социалистического Блока, Вашингтон будет обязан поддержать такое течение, во имя мира на Земле. На данный же момент, Россия представляет наибольшую угрозу всем соседствующим странам. Но мы готовы помочь русским в смещении их правительства, если это будет народной волей. –– Много говорит. – Карпов с кнопки на корпусе выключил телевизор. Прошел вперед, и глянул на Диму. – Все вечно думают, что смогут одержать победу, но никогда не говорят, какой ценой она будет достигнута. –– И какая же цена у войны? – спросил, хмыкнув, Дима. –– Когда бьются два капиталистических гиганта, счет идет не на миллионы, а на миллиарды пострадавших. Но, пострадают не властители бункеров или горных комплексов, этой ценой будем мы. Мы – цена новой войны. Простые люди. –– Ульяна сказала, что агент считает единый мир возможным. Он явно питает симпатии к утопии Маркса. Ты… кем бы ты ни был, разделяешь и эту точку зрения? –– Утопия? Утопия может быть в голове. Утопия только тогда утопия, когда вера в то, что это достижимо, разбивается об собственные грехи. Да, люди меркантильны, люди корыстны и безжалостны. Да, они готовы грызть друг другу глотки за то, какого они цвета или происхождения. Но мир… Мир меняется. И если он не изменился эволюционно, не создал единую человеческую общность, где не смотрят на то, какой ты, то это сделаем мы. И сделаем это Революционно. Война уже идет, но у нас есть шанс все поменять. Глаза его в этот момент стали какими-то наивно добрыми. Он сам искренне верил в это, и частица от этой веры засела и в Среде. Тот тоже понимал, что идея эта здравая: мир без разделений по нации, и кошельку, где все живут в едином порыве и живут на благо друг друга, а не чтобы тешить собственный карман, или что похуже. Он видел Варшавский блок, Восточную Германию и последний, не самый легкий, вздох СССР, и верил, что те времена, когда на улицах не лежали трупы, не стреляли по зданиям из танков, не воевали на улицах собственных городов в невнятной гражданской войне, еще вернутся. Ульяна зажгла в нем эту идею, собственным упорством, характером и героизмом. И теперь этот загадочный человек, крайне проницательно дал понять, что есть люди, которые верят в это искренне и помогают только потому, что должны. Он видел в этом капитане родственную Вирховой душу, которая скорее сплюнет на предложенные деньги и чины, и будет жить ради ближнего, ради простого человека, что может оказаться рядом. И какая-то гордость разлилась по груди мужчины, фантомное, странное по своим ощущениям, тепло, которое стискивало сердце, щемило его к ребрам. Он и сам начинал верить, думать, что такое может получиться. Время было не простое. В такое время как никогда оголены нервы общества: забастовки, войны, победы и поражения. Простой народ вставал под штыки, вырываемый из уютных серых стен собственных квартир. И чем больше он напитывался информацией, чем больше понимал, что говорят эти поющие головы в телеэкранах, чем больше сравнивал это с действительностью, тем больше была вероятность, что этот, поражающий сердца революционный вирус вырвется в толпу, и от него будет уже не спастись никому. Его надо было культивировать, вкапывать в судьбы и в обыденную жизнь, как семечко в почву, и на собственном примере показывать, что он может прорости. Через боль, слезы и кровь, через потери и собственный стальной характер! Нужно было показать, что простой человек не может быть сломлен, если сражается за такого же, как он… Переглянувшись, они оба, синхронно отошли от небольшого экранчика и зашагали дальше по дуге. Туда, где в стене, перегородившей дальнейший проход, была стальная, на амбарном замке, дверь. На ней не было никаких меток, но ощущение было такое, что нужно именно туда. Это подтвердил и Карпов, указав на нее пальцем в перчатке. Вся команда повернулась на двери, а Моргана – на амбарный, массивный замок. Без лишних вопросов и шума, как только Дима встал на стреме, вздернув автомат на ремне, взялась за скобу и сжала ее в металлическом кулаке. Несколько секунд, и замок засверкал ярче солнца, а жар от него прокатился по всем. Даже Среда затылком под маской почувствовал тепло, что окутало его шею. Развалившись на части, замок упал на плиточный пол и разбросал искры. Дверь оказалась открытой, и все ломанулись в нее. Переступая замок, сперва вошел Кельт, Ганс, затем Моргана и Карпов, а следом, в роли замыкающего, осмотревшись, Среда. И взору предстало небольшое, по своим габаритам, помещение. Не больше средней однокомнатной квартиры, но полностью заставленное какими-то металлическими стеллажами, с пленками, папками, дисками, кассетами и всем тем, что, хотя бы в теории, могло переносить информацию. В середине комнатушки был крепкий дубовый стол, на котором стояла какая-то многочисленная аппаратура со шкалами, тумблерами, стрелками. Рядом со столешницей были сложены спиленные диски антенн и прочее радиооборудование. Стекол здесь не было. Все окна заколочены стальными, покрашенными в глянцевый черный, листами, на которых на магнитиках были прикреплены какие-то бумаги с написанными на них таблицами, тетрадные обрывки, с какими-то значениями. Все это создавало атмосферу радиорубки, коей помещение и было, за исключением лишь того, что это один из самых мощных передатчиков во всей России. Его и искали. Он должен был работать и на военных частотах, в отличие от обычных теле- или радиоканалов, которыми Останкино было напичкано под самую крышку. –– Работаем быстро. – оглянув аппаратуру высказал капитан. – Комплекс хоть и под Громовым, но все же сюда может забрести отряд. И сорванный замок их точно насторожит. –– Передатчик нужно будет перенастроить. – заявила Моргана, открыв крышку одного из приборов, заглядывая внутрь. – Он несколько поломан. Не думаю, что он самостоятельно сработает на нужные нам расстояния. Придется подключаться к общим информационным сетями, но я не гарантирую, что… –– Ты сможешь? – спросил Карпов. – Да или нет? –– А вы с Вирховой похожи. – девушка опустила глаза. —Да, смогу, но нужны руки и время. –– Ганс, вставай на проход. – ответил Среда, закидывая автомат на ремне за спину. Тот, чуть слышно ухнул о бронежилет. – Мы с Кельтом поможем им. Свинтив крышки со всех приборов, и выпотрошив их на стол, Моргана одним из титановых когтей безжалостно перерезала пару проводов, начав их наращивать. Отойдя от стола, выдернула пару кабелей из широкого металлического канала на стене. Оглянув их, так же когтем счистила резиновую изолирующую оплетку. Вернувшись к столу, наблюдая за приборами, вручила Кельту перекусанные кабеля, с приказом примотать их к тем, с которых счистила резину. Немец, крайне послушно и исполнительно, связал медные провода в канале и доложил о готовности. Моргана вручила еще две клеммы капитану, чтобы тот их привинтил к другой станции. Девушка пыталась создать сеть связей, которые бы действовали параллельно. Электронный чип в ее голове с легкостью подсказывал ей, что делать. Во всех этих набросанных проводах и приборах она видела смысл, чему Среда мог только подивиться. Она не ошибалась, не сомневалась, и резала четко, четко вязала и безошибочно определяла, что ей нужно. Шкалы дрогнули. Осциллограф начал показывать что-то, а охлаждающий контур из вентиляторов загудел. Вся эта вязанка из медных лоскутов под металлической рукой и искусственным интеллектом, в сопряжении с настоящим и гениальным человеческим, потихоньку начинала свою работу. –– Дима, последи за шкалой. – сказала Моргана тогда, указывая когтем на головной аппарат, что большое походил на большую коробку, с целой кучей крутилок и тумблеров. – Мне нужно, чтобы было не меньше вот этого значения. Среда прильнул к шкалам, и его голова заметно загудела. Шкал тут было с два десятка, и на мгновение он даже потерялся, глаза разбежались по всему этому сверкающему советскими лампами великолепию. Но собрался, и внимательно вцепился взглядом в то, что было указано. И вот, когда Моргана на дополнительной панели начала накручивать что-то, вертикальная перекладина стала, как на настоящем патефоне, смещаться вправо, медленно проплывая какие-то цифры, которые для мужчины совсем ничего не значили. И вдруг вернулась обратно. –– Есть? – спросила девушка. –– Нет, нету. Застыла! – повернувшись, ответил Среда. –– Черт, линии перегружены. – Моргана рукой причесала каре. Взволнованно посмотрела по сторонам и глянула на кабеля. – Мы не сможем подключиться к действующим линиям связи. Дима глянул на капитана, и тот явно задумался под своей маской. Глаза его были стеклянными, поднятыми вверх. Он смотрел в никуда, дальше этих железных листов на окнах, дальше Москвы и облаков над столицей. Размышлял внутри себя и вдруг снова ожил: –– Есть… есть старая сеть советских военных ретрансляторов связи. Они, как паразиты, живут за счет действующих линий, не оповещая о себе, но остаются свободными для самого крайнего случая. Через них можно выйти на старую частоту Варшавского блока, и мы сумеем добить и до Атлантики. На сколько помню карту, самая крайняя точка – Мюльхаузен. Это один из запасных каналов связи для атомных ракетоносцев, если вдруг спутниковая или иная сеть будет недоступна. Если в районе есть старые советские подлодки, они нас услышат. Но если в частях есть старые радиостанции – тоже может сработать. –– Советские подлодки… – скосился на него Среда, усмехнувшись. – Очень хорошо, что не все из них распилили и продали за газировку! Но остается вопрос, какая из них решится нам помочь. –– Помогут… нам помогут. – качнув головой, ответил тот. – Какая-нибудь решится. Я знаю частоту. –– Тогда выставь. – показала на приборы Моргана. – Мы займемся переналадкой. –– Ребят, у нас гости. – на распев вдруг вклинился Ганс. – Русский патруль, пять человек. Размеренно идут к нам. –– Сколько у нас времени? – спросил Кельт. – Плохо. Чертовски плохо! –– Думаю не больше полутора минут. – ответил тот, прильнув к глазку в двери. – Вальяжные. –– Да твою мать, вечно какая-то ху… – выругался через зубы Среда, в одно движение сблизившись с немцем. – Если припечет, мы попробуем их задержать. Главное настройте чертову аппаратуру! Моргана руками перемахнула кабеля. Перелопатила целую кучу проводов, и снова все настроила, быстро и очень качественно – не подкопаешься. Пока капитан возился с частотой на приемнике, что-то очень натужно вспоминая, видимо память все же подводила, Среда и Ганс уже были готовы к контакту с неожиданно появившейся группой солдат. А те все приближались и приближались к двери. Сердце начиналось биться быстрее, а нервы пошаливать. Палец сам мягко гладил спусковой крючок. Вдруг Дима отпрянул от двери и встал у стенки. Ганс сделал так же и жестом показал Кельту пригнуться. Рыжий, вскинув автомат, слегка присел, так же двинулся к двери. Моргана все еще в этот момент возилась с аппаратурой. –– Какого?.. – раздалось по коридору. – Прот… Возглас оборвала громыхнувшая очередь. Дима не выдержал и начал стрелять первым, выиграв несколько секунд на замешательство противника. Солдаты рассыпались по коридору. Двое грохнулось на пол. Одного срезало намертво, второй держался за разорванную ногу и, что было сил, кричал. Но из-за выстрелов его было не слышно. Дверь прорезала очередь, в ней добавилось дырок, и в комнатушке стало посветлее. Через пулевые отверстия просачивались лучики солнышка, показывая то, как медленно пикирует дымка от разрывов пороха в стволах, как качается в ее клубах практически невесомая пыль. Вздернув автомат, выстрел и Ганс. Не попал – из-за закрытых дверей точно было не пострелять. А открывать нельзя. На линии огня могли оказаться Моргана и капитан, которые все еще, поспешно, пригнувшись и присев, возились с аппаратурой станции, пытались ее настроить. –– Есть, есть!!! – воскликнула Моргана, отпрянув от передатчика с каким-то проводком. –– Тогда в стороны! – оторвался от автомата Среда, пихнув дверь плечом. Она не поддалась. Тогда, с маха дал в нее ногой. – Да давай, сука! Скинув с себя пыль, дернувшись как необъезженный жеребец, дверь скрипнула. Отошла на навесах в сторону, и теперь можно было бить более прицельно. Не собираясь выжидать, Среда подался вперед. Уперся плечом в косяк, выпустив весь магазин в коридор. Одного из стрелков там убило. Выкинув кровавую крошку из-под шлема, он упал на коврик башни, дернув руками в последних судорогах. Ударило в ответ. Едва успев спрятаться от шальной очереди, Дима со звоном дернул из автомата магазин. Пустая коробочка ухнулась об пыльный пол, а ее место заняла новая, полновесная, с тридцатью патронами внутри. Один после звучного хода затвора оказался в стволе. –– К ним подойдет подмога, нам будет не уйти! – дельно высказал Ганс. И то верно – по этажу уже слышался топот сапог. – Мы здесь в тупике! –– Держи, держи коридор! – оскалился Кельт. Поведя коленом, он упал на пол. Было видно, как брызнула бурая кровь. Его зацепило в бедро, но пуля вышла насквозь. Обильного кровотечения не было. Среда показал другому немцу, чтобы тот прикрыл, а сам рванул к раненному. Схватил его за шкирку и с трудом оттащил в сторону, за прочную бетонную стенку, по которой ухали очереди, вышибая крошку с той стороны. Оглядев рану, понял, что не смертельная. Рыжему немцу попросту повезло, и он отделался почти одним легким испугом. Скорее всего, сможет даже встать и похромать, но помощь все равно была нужна. –– Запускаю запись! – сказала Моргана, втыкая штекер себе в гнездо на металлической руке. –– Сильно зацепило? – тут около немца и Димы вдруг оказался капитан. Глянул сперва на одного, потом на другого. – Бери его на себя, я прикрою. –– А-с-с… – зашипел Кельт, как только Среда начал поднимать его с пола. – Жжется, жжется, гадина! А-а-а! –– Терпи казак, не сядешь в автозак. – с гаком перекинув руку через свою шею, Среда подхватил его за грудь. …Через мгновение, обычный, уже не обращающий на себя гомон из динамиков – извечная борьба здравого смысла с глупым словом – прекратился. Вместо него можно было бы услышать долгожданную тишину, если бы воздух не рвали хлопки Калашниковых, что с одной, что с другой стороны. И вдруг, среди этого всего, когда на мгновение, на долю секунды все затихло, из рупоров послышался знакомый голос Вирховой. Немного изуродованный, электрический, но все еще крайне узнаваемый. Такой родной и льющийся как свежая вода, для тех, кто боролся, чтобы его услышать сейчас: –– Товарищи солдаты, офицеры, и генералы, что еще не обронили в националистическую грязь собственные погоны и совесть! Я, Ульяна Евгеньевна Вирхова, обращаюсь сейчас к вам, с надеждой, что мое послание будет услышано. Наша страна чудовищно страдает, наш народ закабален тисками нашего же собственного, чудовищного эксплуатационного капиталистического строя. Наш враг на востоке страшен. Наш враг на западе страшен еще больше, и он зол, голоден до нашей крови. Но пока, настоящий наш противник – наши собственные ставленники, что должны были отвечать за нашу защиту, за наше спокойствие и за наше мирное небо над головой. Наши товарищи, изо всех уголков нашей необъятной Родины сейчас умирают у Каспийского моря и на Кавказе, наши танковые асы стоят щитом на пути НАТО, в то время как маршал Громов берет штурмом собственную столицу! Я обращаюсь к солдатам и офицерам, к генералам, которым не все равно на судьбу нашей страны и мира. Знайте! Три сотни десантников сейчас держат удар танковой армады. Мы держим Кремль, и мы будем его держать до тех пор, пока последний из нас не перестанет дышать! Мы будем ломать хребет буржуазной верхушке армии, и мы будем оказывать всяческое сопротивление всем тем, кто хочет отдать нашу страну на откуп деньгам и олигархам, на откуп собственному национализму! Мы будем сражаться за то, чтобы наши ядерные боеголовки не взмыли в воздух и не уничтожили наш хрупкий мир! Мы – это все, кто задумается после моих слов, кто придет к нам на помощь, и кто встанет в наши ряды… Мы все отстоим нашу многоликую и многонациональную Родину. Мы отстоим мир для наших потомков и сбережем наш ядерный кулак в шахте! Ведь кто, если не мы?! Кто, если не каждый из нас… сделает это?!! Враг силен, но он захлебнется в нашей крови! Я прошу каждого из вас, тех, кто слышит сейчас, доказать, что у народа есть выбор, что наш народ не будет слушать буржуа и прогнившую верхушку, которая лишь закручивает гайки. Я прошу, ведь не в силах приказывать… По спинам прокатились мурашки. Ульяна умела сложить слова так, чтобы, даже не говоря их в лицо, умудриться навести уважение и страх. Могла заставить трепетать какую-то мембрану внутри. Воздух в легких застыл, и время на эту секунду останавилось. Остановилась и баталия. Больше солдаты не стреляли. Они лишь переглянулись между собой, и с опаской посмотрели на радиорубку, явно что-то соображая. Были они такими же простыми солдатами, которые путались в новой геополитике, и служили стране, потому что считали это своим долгом. Не нужно было их винить, но нужно было понимать, что сейчас они пытались выбирать, осознавать, рушить построенную пропагандой Громова картину вещей в своей голове. Все считали, что истина этого титана информации и мнений непоколебима, что она не рушима и единственна. Но на сцену, на геополитическую арену выходил настоящий левиафан, что не словом, а делом уже ни раз доказывал собственную точку зрения, и не решался прогибаться кого-то. Ульяна была не сгибаема, и от нее такими же становились и все в вокруг, чувствуя силу. Так и сейчас – солдаты не могли пошевелиться. –– Вирхова… – сказал один из них в тишине. – Это же бред. – ответил ему другой, явно сглотнув перед тем. – Она мертва. Вся верхушка мертва! –– А вот и не бред! – вмешался тут Среда. – Чей голос, по-вашему, вы слышали?! Громов еще не был маршалом, когда министрам выписали билет под землю! –– «Главный», это «Вершина», какие приказы? – сказал в рацию один из солдат, все еще не опуская оружия. – Это «Вершина», какие приказания? Слышал генерала Вирхову, подтвердите.