Анне Катрине приходилось нелегко – тяжело было мало-мальски удерживать машину на дороге. Потом ветер резко стих, как сначала прекратился дождь. Через несколько метров наступил полный штиль. Машину занесло налево. Веллера впечатало в ремень безопасности, но он был вынужден признать, что Анна Катрина хорошо владеет ситуацией. Если такой ситуацией вообще можно владеть. Обычно они доезжали до Вильгельмсхафена примерно за полтора часа. На этот раз понадобилось больше трех. Вильгельмсхафен выглядел относительно спокойно, словно ураган пощадил город. Ветер еще не совсем утих, но к нему остфризцы давно привыкли. Анна Катрина припарковалась на противоположной от пиццерии стороне улицы. Пока они выходили, Веллер бегло оценил ущерб, нанесенный машине. Анну Катрину подобные вещи не занимали. Царапины на лаке не имели для нее никакого значения. Перед дверью стояли трое сотрудников. Девушка лет двадцати пяти, с прической, напомнившей Анне Катрине о давно умершей бабушке, вышла с двумя коробками и загрузила их в машину. За ней бежал парень примерно ее возраста, с арабской внешностью и характерным носом, густыми бровями и большим красивым ртом. На нем был костюм цвета шампанского, и он так быстро тараторил на нижненемецком, что Анна Катрина не поняла, что он сказал, хотя он почти кричал. Веллер с легкостью перевел: – Она не должна так себя вести и делать из мухи слона. Анна Катрина заметила, что у обоих на одежде были маленькие траурные повязки. – Их шеф мертв, – сказала она Веллеру, – но они продолжают работу и скорбят по нему. Кто теперь управляет делами? Веллер пожал плечами. Анна Катрина с Веллером перешли улицу и направились к машине, доставляющей пиццу. Девушка села внутрь. Анна Катрина жестом попросила ее не уезжать и показала свой полицейский значок. Араб, говорящий на нижненемецком, встал, широко расставив ноги, перед Анной Катриной и вызывающе на нее посмотрел. Он двигал челюстью, будто жевал жвачку, но она была уверена – он пребывает в крайнем смущении и никакой жвачки у него во рту нет. – Хотите купить пиццу? Или ищете работу? – Вы отличный актер, – похвалила его Анна Катрина, – но я отчетливо слышала, как вы говорили на нижненемецком. Вы здесь выросли и, могу поспорить, прекрасно учились в школе. Он сменил позу. Девушка с бабушкиной прической сидела в машине, но оставила дверь открытой. Анна Катрина встала так, что она не смогла бы закрыть дверь, не отодвинув Анну Катрину. – Что еще вы обо мне знаете? – вызывающе спросил молодой человек. Анна Катрина услужливо сообщила: – Какое-то время вы занимались боксом, но теперь это в прошлом, – она указала на слегка искривленную переносицу. К тому же у него над бровью был шрам, явно после наскоро обработанного на ринге ранения. Анна Катрина могла поставить на это свою месячную зарплату. Она знала такие шрамы. – Вам пришлось бросить. Дальность удара – ваша главная проблема. Ваши руки слишком коротки для боксера, сантиметров на пять-десять. Вы не можете компенсировать это даже силой удара. Вам приходится пробиваться сквозь град встречных ударов, прежде чем вы сможете атаковать. Он восхищенно присвистнул красивыми губами, протянул ей руку и представился: – Кхалид Мариус Ляйстер. Ну, это говорит вам о чем-нибудь еще? – Что ваш отец из Вестернхагена. – Ошибка. Моя мать. Но отец настоял на том, чтобы назвать меня Кхалидом. Но в остальном вы прекрасная гадалка. – Меня зовут Анна Катрина Клаазен. Я из криминальной полиции. Это мой коллега Веллер. Мы расследуем смерть господина Тумма. Кхалид кивнул и жестом пригласил их войти, но Анна Катрина хотела сначала поговорить с девушкой. Она показала на черную ленту на ее дождевике. – Это траурная повязка по случаю гибели вашего шефа или у вас были с ним более личные отношения? Прозвучавший ответ был, по мнению Анны Катрины, неподобающе ядовитым: – Да мы все здесь их носим! Каждый, кто развозит заказы, – посол от всей фирмы. Он нам целый день это рассказывает, – она показала на Кхалида. – Вы ведете дела с тех пор, как умер господин Тумм? – спросила Анна Катрина. Девушка ответила: – Так он делал это и раньше! Тумм здесь практически не бывал, только… – Он мог полностью на меня положиться, – с гордостью сказал Кхалид. – А теперь нам нужно отпустить Гретхен, иначе пицца остынет, а холодная пицца повредит нашей репутации. Мы – самые быстрые, самые лучшие и самые выгодные. Гретхен захлопнула дверь и уехала. Анна Катрина выразительно посмотрела на Веллера, и он взял допрос на себя: – Вы только что назвали ее Гретхен? Кхалид кивнул. – Да. – Ее действительно так зовут? – Это, – ухмыльнулся Кхалид, – вопрос Гретхен [14]. Его так рассмешила собственная шутка, что он прижал ладони к плоскому животу. – Нет, – уже серьезнее ответил он. – Ее зовут Маргарета Брандт. Но все называют ее Гретхен. Из «Фауста» Гёте. Какие отношения были у Гретхен с Фаустом? Вы знаете, господин комиссар? Веллер не любил, когда свидетели задавали ему вопросы, но ему почему-то не хотелось выглядеть перед Кхалидом дураком, и он ответил: – Кажется, Гретхен напоила мать снотворным, чтобы провести ночь с Фаустом. – Точно, – подтвердил Кхалид, – но вы упустили кое-какие мелочи. Гретхен забеременела, а ее мать умерла от снотворного. На самом деле этот «Фауст» – страшный роман. Потом она убивает своего внебрачного ребенка, от отчаяния, что Фауст ее бросил. И за это ее публично казнят. Гёте придумал все это не просто так, во Франкфурте действительно была казнена за убийство ребенка некая Маргарета Брандт. Гёте стал свидетелем казни, и так у него появилась идея «Фауста». Веллер выразил свое восхищение. Анна Катрина спросила: – Вы изучаете литературу или управляете пиццерией? Кхалид ухмыльнулся. По нему было видно, что он думает. Он об этом не говорил, но из-за арабской внешности его интеллектуальные способности частенько недооценивали. Некоторые считали себя умнее его только из-за другого цвета кожи и его кривого носа. И он с удовольствием доказывал им обратное. – Мы не просто служба доставки. У нас лучшая пиццерия в городе. – Вы очень хитрый мальчик, – заметила Анна Катрина. – Говорите просторечиями и ошеломляете глубокими знаниями. Кхалид подмигнул. – У меня есть подруга, которая изучает литературу. Она может говорит о подобных вещах целыми днями. Она так очаровательно картавит. У меня каждый раз замирает сердце, когда слышу ее голос. Люблю, когда она рассказывает про книги, находит связи и рассказывает о них. Тогда мир кажется мне не таким безумным, не таким беспорядочным. Веллер показал на Анну Катрину, словно хотел ее отрекламировать: – Она собирает детские книги. Потом показал большим пальцем на себя: – Я предпочитаю криминальные романы. – Ну, тогда вам понравится «Фауст»! – рассмеялся Кхалид. Они зашли в пиццерию, и Кхалид им все показал. Голос, вполне уместный на хеви-метал-концерте, прогрохотал: – Две пиццы с тунцом, одну без лука, вторую с двойным луком. Гавайскую с паприкой, большую грибную, две «Четыре сыра», одну «Наполи». Анна Катрина обратила внимание, что в пиццерии работают красивые девушки. Возможно, поэтому Кхалид так элегантно себя вел в своем дорогом костюме. Она представила, как на нем будут смотреться жирные пятна или капли жидкого сыра. Не похоже, чтобы Кхалид собирался паковать пиццу или вытирать со стола. Он полностью исполнял роль босса. Возможно, он был рад, что Тумма больше нет? – После смерти Тумма вы будете управлять фирмой? – спросила Анна Катрина. – Вы что, из промышленной инспекции или здравоохранения? – Кхалид задал встречный вопрос таким голосом, словно там могли работать только слабоумные. – Нет, но меня интересует юридическая ситуация. Кхалид повернулся к ней и объяснил: – Я вложил сюда деньги. Мне с самого начала доверили дела этой фирмы. Мы с Туммом были партнерами. Он понятия не имел о кулинарном деле. Вы что, думаете, мы теперь от всего откажемся? Оставим всех этих людей без работы? Шесть человек работают в постоянном штате, еще шестеро – на полставки. Наши конкуренты только этого и дожидаются. Но с чего бы? – Есть наследники? Завещание? Кхали ударил себя по груди.