В помещении раздался звук широких шагов Андерсона – он легко пересек небольшое пространство офиса Маунт-Плезант за три шага. – А, доброе утро, – сказал Андерсон, плюхаюсь за стол напротив Кирби. – Ты рано. Это по особому рецепту Андерсона? – он кивнул на полусъеденный сэндвич на столе Кирби. – Я думал, что ты скорее любитель бирхер-мюслей[23] – пытаешься оставаться стройным ради твоей новой девушки, – взгляд Андерсона упал на записи в блокноте Кирби, и он показал на них. – Что это? – Позвонили из ГРО насчет Сары Карсвелл, – ответил Кирби, радуясь тому, что можно уйти от темы бирхер-мюслей. Андерсон испытывал иррациональную ненависть к подобной еде и без конца задевал Кирби на этот счет с тех самых пор, как Кирби, не подумав, сказал, что ему нравятся мюсли. – У нее была сестра, Хелен Лайнхен. – Подожди-ка, Хелен Лайнхен… Напомни-ка мне… это мать Палмера? – Да и нет. Андерсон нахмурился. – Бекон повредил твой мозг, ведь твои слова не имеют смысла. – Да – потому что он сказал, что она его мать, и нет – потому что у нее не было детей. – Возможно, Палмера усыновили. – Может быть. – А что насчет сына Сары, есть какая-то информация о нем? Кирби кивнул. – Ян Томас Карсвелл, – Линда прислала информацию, детектив быстро пробежался глазами по документам Дункана и Миранды, затем сразу же открыл свидетельство о смерти Сары Карсвелл. Как Линда и сказала, причина смерти Сары не была указана, а подписал документ Алистер Брейн. Потом Кирби взглянул на свидетельство о рождении Яна Томаса Карсвелла и улыбнулся: – Если он в Великобритании, то все еще жив. Нет свидетельства о его смерти. – Лью? – позвали его. Это был Хамер; он открыл дверь в свой кабинет достаточно широко, чтобы детектив его услышал. – На пару слов. Кирби встал, обменявшись взглядами с Андерсоном. – Проверь Яна Карсвелла в системе, хорошо? – попросил он Андерсона по пути в кабинет Хамера. Когда Кирби зашел внутрь, Хамер даже не взглянул на него. – Закрой дверь, хорошо? Кирби сделал, как просили, и присел. – Что случилось? – Я только что говорил по телефону с Патриком Колдером. Снова, – сказал начальник. – Что ты имеешь в виду под «снова»? – Он звонил мне вчера вечером. После твоего короткого визита, – Хамер смотрел на него с таким видом, словно остальное было и так понятно. – Чего он хотел? – Кирби не помнил, чтобы чем-то досадил Колдеру. Разве что тот упустил столик в «Плюще». – Ему хотелось знать, почему ты буквально обвинил его в убийстве Эны Мэсси. И что я собираюсь с этим делать. – Что? Я только заставил его рассказать о том, что он знает об Эне Мэсси. И должен заметить, я ни в чем его не обвинял. Буквально или нет. – Нужно было сказать, что едешь туда, – тихо произнес Хамер. – Зачем? Он один из подозреваемых. Ему чертовски повезло, что я не привез его сюда, – вскипел Кирби. Хамер наклонился вперед и постучал по столу указательным пальцем. – У него есть алиби, нет мотива. Знаю, он тебе не нравится, но, пожалуйста, с этого момента предоставь Патрика Колдера мне. С ним нужно быть осторожным, потому что он может доставить нам – мне – много неприятностей, – и он принялся перекладывать бумаги на столе, избегая встречаться с Кирби взглядом. Детектив встал. – Это все? Хамер кивнул, якобы погрузившись в отчет криминальной сводки. Кирби ушел, не проронив ни слова, гадая, что, черт возьми, происходит. Вернувшись за стол, он ничего не сказал Андерсону насчет предупреждения Хамера. – Ты нашел связь между Колдером и Эной Мэсси? Андерсон покачал головой. – Ничего. Насколько я понимаю, они встретились в первый и последний раз в хосписе в тот день, когда он вручил ей награду. Да и сотрудники подтвердили, что бабушка Колдера была их пациенткой задолго до появления там Эны. Их ничто не связывало. А что? – Ничего. Просто жаль. – Он был убит горем после смерти бабушки. Ах да, Яна Карсвелла нет в системе, так что он чист. Если он, конечно, в Великобритании. На мгновение Кирби задумался. – Чарльз Палмер. Сколько ему, пятьдесят с чем-то? Примерно столько же, сколько и Карсвеллу. Андерсон кивнул. – Думаешь, это он? – Это возможно, – сказал Кирби. – А если это он, то значит, он становится подозреваемым номер один. Глава 32 Взгляд Рэймонда скользил по рассыпающимся кирпичам; плющ, ползущий вверх по стене над входом, словно бы пытался засосать здание в недра земли. Мужчина поежился. Его взгляд постоянно возвращался к арочному окну на первом этаже, по которому из одного угла в другой проходила трещина. После просмотра того видео вечером в четверг вместе с миссис Муир, а также последующего допроса в полиции стали всплывать фрагменты воспоминаний, и они становились все навязчивее. Рэймонд вспомнил Грегори и то, что произошло с ним за тем арочным окном, но было и кое-что еще, что-то, что он держал в себе. Это не было связано с лечением, оно ему почти не запомнилось… Нечто другое. Смерть Эны что-то высвободила в его памяти, он это чувствовал… а теперь, когда он знал, что оно там, ему нужно было понять, что это. Вот почему впервые за несколько десятков лет он решил зайти в отделение Китса. Рэймонд взошел по крутому берегу озера к старому корпусу с палатами и остановился, чтобы перевести дух. Вход перекрывала полицейская лента, вызывавшая воспоминания о каком-то наполовину забытом событии. Он продолжил путь, думая о своих друзьях в «ящике с костями», особенно о Грегори. Нагнувшись, чтобы пройти под лентой, Рэймонд ступил во мрак внутри, добрался до лестницы и начал подниматься по ней. Он не остановился, чтобы заглянуть в помещения на первом этаже: они его сегодня не интересовали. Его влекла комната наверху. Теперь, когда он оказался внутри здания, в нем шла борьба; какая-то часть его хотела уйти, но Рэймонд знал, что у него нет другого выбора, кроме как отправиться дальше в палату, где нашли тело Эны. В палату, где его вводили в сон на несколько месяцев и где умер Грегори Бут. Добравшись до верхней площадки, Рэймонд остановился и огляделся. Краска на стенах и потолке облупилась, расположенные в ряд двери, ведущие в небольшие помещения, были приоткрыты, металлическая сетка на них стала коричневой от ржавчины. Рэймонд не помнил, что раньше стены были розовыми, но это и неудивительно, ведь он вообще мало что помнил о том, как попал сюда. С потолка свисали почерневшие искореженные лампы, которые раньше ярко светили, даже сквозь веки, когда его провозили под ними в полубессознательном состоянии. Впереди находилась полуоткрытая дверь, а за ней виднелось арочное окно. Рэймонд почувствовал спазм в теле и едва не развернулся, чтобы сбежать отсюда. На коже выступил горячий пот. Мужчина медленно, дюйм за дюймом, шел вперед, и лавка старьевщика в его сознании начала открываться. На пороге комнаты он замешкался, но потом ступил внутрь. Первое, что он заметил, – свисающий с лампы мертвый голубь. Рэймонд быстро отвернулся: отчего-то ему не нравились птицы, особенно мертвые. У него ушло мгновение на то, чтобы собраться с духом, и он обвел комнату взглядом. Все кровати были сдвинуты в одну сторону, на некоторых все еще лежали прогнившие, покрытые пятнами матрасы. Рэймонду вспомнился запах пота и мочи. Сквозь грязные окна пробивался солнечный свет, и мужчина заметил, что рамы кроватей покрыты черным порошком. Это порошок для отпечатков пальцев? Он видел такое по телевизору и отпрянул, не желая оставлять следы своего присутствия. Его взгляд блуждал по остальной части комнаты, хотя сам мужчина неподвижно стоял на месте, готовясь к тому, что может произойти. Но ничего не произошло. Рэймонд снова оглядел комнату, на этот раз задержав взгляд на арочном окне. Оно тоже было покрыто тонким слоем черной пыли. Но было и еще кое-что… Он подошел чуть ближе. Угол падения лучей света на грязную, потрескавшуюся поверхность изменился, и Рэймонд совершенно отчетливо увидел грубо нарисованное в пыли улыбающееся лицо. Оно ему подмигивало. Сначала Рэймонд просто смотрел на него, сбитый с толку. Как одно из его лиц перебралось сюда? Он его не рисовал, и, насколько Рэймонду было известно, никто после убийства сюда не заходил, кроме полиции, а они вряд ли рисовали улыбающиеся лица. И тут до него дошло: здесь побывал Проныра. Лицо Рэймонда вспыхнуло, как всегда, когда он сердился: везде, куда бы он ни пришел, Проныра побывал раньше него. Словно это происходило у него в голове. Он настроился, или как там это называлось, вернуться в отделение Китса, и что он обнаружил? Лишь то, что привидение – если это действительно было привидение, в чем он начал сильно сомневаться – опередило его. Теперь он ничего не вспомнит… Словно бросая противнику слабый вызов, Рэймонд подошел к окну и стер рукавом улыбающееся лицо. Немного успокоившись, он развернулся, чтобы уйти, но сделал всего несколько шагов и застыл на месте. Теперь вместо горячего прилива гнева проступил холодный пот от потрясения. На полу перед ним лежало маленькое белое перо, и на него моментально обрушилось столь яркое воспоминание, что мужчина ахнул вслух. Спотыкаясь, он подошел к двери, оперся о нее – не думая о том, оставит ли следы, – и на мгновение закрыл глаза. Открыв их, Рэймонд прямо-таки увидел, как в его голове загорается лампочка. Снова и снова этот образ вспыхивал перед ним, так быстро, что он не успевал сосредоточиться, а потом снег, очень много снега, заполонил его взор, вот только это был не снег, а перья. Сотни перьев, маленькие белые перья в его глазах и в носу, дно попало в горло, и Рэймонд стал задыхаться. Он выбежал из комнаты и спустился по лестнице со всей скоростью, на которую только был способен. Обезумев, он вылетел из здания, зацепившись за ленту пуговицей пальто; потянул за пальто, и пуговица отлетела. Рэймонд упал в снег. Солнце слепило его, и он лежал, уставившись в голубое небо. Его лицо было измазано черным, а образ Эны, душившей медсестру Эбботт, отпечатался в его мозгу, словно фотография на негативе. Глава 33 Конни почти не спала предыдущей ночью. Сейчас она уже несколько часов гуляла по улицам. Ее лицо покраснело от холода, а слезы, пролитые по Эду, смешивались со слезами от сильного ветра. Пальцы на руках и ногах окоченели, внутри все казалось таким хрупким, что чудилось, будто резкий порыв арктического ветра мог сломать ее. Эд мертв – как такое возможно? Как «Блэквотер» могла забрать второго человека из ее жизни? Она была на Клэпхэм Коммон и дошла до теннисных кортов – пустых, если не считать одинокого снеговика; за ними располагался многоквартирный дом, построенный в 1930-х, под названием «Дом с видом на парк». Именно сюда она и направлялась: этот адрес был нацарапан на записке в комнате Эда. Когда прошлым вечером к Гарри приехал детектив Андерсон, Конни была наверху и успела убрать записку в карман. Она не сказала о ней детективу, когда позже показывала ему комнату Эда. По правде говоря, она и не вспоминала о ней до того, как этим утром нашла скомканный листок бумаги в кармане пальто. Внезапно этот листок превратился в самую важную вещь в мире. Ее последний шанс узнать, с кем была Сара в тот день, потому что Эд ей уже ничего не расскажет – ни сейчас, ни потом. Конни поднялась по ступенькам крыльца и зашла в многоквартирный дом. От теплого воздуха у нее закололо лицо. Адрес на записке гласил: «Дом с видом на парк, 45». Она решила не подниматься на лифте, а пройтись пешком. Ей следовало бы переживать, ведь она ждала этого момента почти пять лет: наконец-то она встретится с человеком, который бросил ее сестру мертвой или умирающей в «Блэквотер»… но теперь, когда этот момент настал, Конни испытывала противоречивые чувства. Она все это представляла себе совсем не так. Дверь в квартиру 45 находилась в середине коридора. Все двери тут шли в ряд и были выкрашены в бледно-зеленый цвет. Здесь было пусто и тихо – либо жителей не было дома, либо двери были звуконепроницаемыми. Она остановилась у двери с номером 45 и позвонила в нее. Должно быть, она выглядела ужасно, с красным и опухшим лицом. Конни попыталась немного пригладить волосы, чтобы чуть меньше походить на полоумную незнакомку. Наконец она услышала звук открывающейся двери и приготовилась к встрече. – Да? – спросил хриплый голос. – Кто это? – Дверь открылась настолько широко, насколько позволяла цепочка, показав Конни половину бледного лица. – Я ищу Тома Эллиса. Меня зовут Конни Дарк. Дверь закрылась, и Конни услышала, как кто-то снимает цепочку. Когда дверь снова открылась, в проеме появился мужчина лет семидесяти, если не старше: из-за искаженного болезнью лица определить возраст было трудно. В нем не было и намека на цвет, даже черных кругов под глазами: кожа была гладкой, словно плоская серая маска. Даже щетина была серой. – Том Эллис – это я, – ответил мужчина. Конни не знала, чего ожидала, но точно не этого. – Мне… мне жаль, – произнесла она смутившись. – Кажется, я ошиблась. – Ну, здесь есть только один Том Эллис, – прокашлял он.