Ее лицо не отражает ничего, кроме радости. Они кивает, улыбается и спрашивает, откуда я знаю Кита. — Он встречается с моей подругой, — объясняю ей. — Я не очень хорошо его знаю, до того, как я уехала, они не слишком долго встречались. — Как Кит? — интересуется она. — Он в один момент взял и уехал в солнечную Флориду. — Вроде как, хорошо. Часто носит фланелевые рубашки, — выдаю я, а Грир смеется. — Ну что ж, Элена. Я с удовольствием буду жить с тобой, если тебе еще нужна комната. Я слегка в шоке. Мы легко проскочили часть, где я знаю ее бывшего жениха, как будто это ничего не значит. Она даже не стала больше ни о чем меня расспрашивать. Мы обмениваемся номерами телефонов, и Грир протягивает мне папку со всей информацией о консервном заводе, правила и договор об аренде, который мне нужно подписать и вернуть ей. Она говорит, что раз мы знаем друг друга, то можно обойтись без депозита. Когда мы выходим на улицу, она обнимает меня, и я лицом утыкаюсь в ее серебристые волосы. — Увидимся завтра, — говорит она, а потом добавляет: — соседка. Я еще даже не видела места, но уже очень счастлива. Я не делаю того, что свойственно старой Элене. Вместо этого сворачиваю и иду своей дорогой. Это важно. Я учусь магии. Глава 24 #войнахудожников Историческое здание завода по консервации моллюсков, построенное в 1873 году на набережной Куинси-стрит, представляет собой двухэтажное кирпичное строение площадью 6482 квадратных фута (1976 метров). Когда я подъезжаю на арендованной машине, Грир ждет меня снаружи. — Вау, классная машина, — восхищается она. Я краснею. — Я взяла ее в аренду. Внутри она не очень большая. Мне действительно нужно вернуть ее в Сиэтл и купить машину. — Здесь тебе машина не нужна, — говорит она. — И ты всегда можешь воспользоваться моей. — Спасибо. Эта доброта заставляет меня чувствовать себя неловко. Обычно это я оказываю всем помощь. Оказавшись внутри, мне требуется минута, чтобы глаза привыкли. — Вау, — восклицаю я. Засмущавшись, Грир опускает голову. Здесь много места, деревянные балки и бетонный пол. Мне кажется, или тут пахнет соленой водой? — Я ничего не делаю с этой частью. Подумывала о том, чтобы открыть ее для общества. Позволить им использовать это пространство для встреч и прочего. Я следую за ней вверх по лестнице в гостиную. К моему облегчению, я вижу, что здесь намного уютнее. Небольшая кухня освещена мягким светом, и там стоят три зеленых барных стула. Грир одержима свечами, фиолетовым цветом, и фиолетовыми свечами. Конечно, для меня это не новость. Я смотрю на ее татуировки и быстро отворачиваюсь, когда она поворачивается ко мне лицом. — Кухня и гостиная, — говорит она. — Знаю, знаю. Я просто люблю этот цвет. Из кухни/столовой коридор ведет к двум спальням. Грир открывает дверь слева, и я сдерживаю улыбку, когда вижу большие окна и люк в крыше. — Ух ты, — выдыхаю я, заходя внутрь. — Не спальня, а мечта. — Она твоя, — улыбается Грир. В комнате стоит двуспальная кровать и две тумбочки. Я собираюсь заполнить полки всяким барахлом: бумагой, жвачками, заколками для волос. Когда я оборачиваюсь, то вижу большой дубовый комод и дверь в мою собственную ванную. — Шкаф в ванной, — говорит она мне. — Я живу по соседству. Пожалуйста, не здоровайся со мной по утрам. Не могу представить ее себе иначе, как веселой и дружелюбной, но ладно. Грир не показывает мне свою спальню. Она тоже фиолетовая? Или вопреки всем правилам она синего цвета? Если ли там гигантский плакат с Китом или огромные плюшевые медведи? Она ведет меня в читальный зал, который на удивление заполнен красками. — Почему она не называется покрасочной мастерской? — спрашиваю я. Грир выглядит смущенной. — Не знаю. После этого говорить особенно не о чем, потому что ее картины прекрасны. Действительно, нечестно быть такой красивой, как Грир, и к тому же обладать таким талантом. Я теряюсь во всей этой воде, в этой ряби. В них так много мотивов и вариаций. На одних картинах вода прозрачнее, чем на других. Под поверхностью виднеются гладкие белые камни или немного песка. — Вау, Грир. В них так много скрытого смысла. Они прекрасны. — Грир смущенно опускает голову. Мне нравится в ней это. Скромные художники всегда производят на меня впечатление. Она выглядит очень неловко, поэтому я прошу показать остальное. Закончив экскурсию, она помогает мне отнести чемоданы в дом, и я выписываю ей чек. — Почему ты рисуешь рябью? — спрашиваю я, когда она идет к холодильнику. Грир спотыкается. Не сильно, но заметно. Она отвечает, но стоит спиной ко мне, а я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы заметить изменение в ее голосе. — Причина и следствие, — отвечает она. Когда оборачивается, в руке у нее бутылка воды. Она отвинчивает крышку и делает глоток. — Мы думаем, что можем контролировать свою жизнь, но наша жизнь контролирует нас. И все, что касается нашей жизни, управляет нами. У людей меньше власти, чем они думают. Это просто реакции, которые мы контролируем. Она говорит это с такой убежденностью. Отчасти я в это верю. — Значит, мы все просто сидим и ждем, когда что-то начнет покрываться рябью? — спрашиваю я. Что заставило меня увидеть этот сон? Конечно, это была не я. И все же этот сон перевернул мою жизнь. Он заставил меня все изменить. — Думаю, да, — произносит она. — Но в наших силах выбирать, как реагировать. Это кое-что значит. — Я расстраиваюсь, и не знаю почему. Грир пожимает плечами. — Так ли это? Или прошлые переживания управляют нашим выбором? Но я знаю, это страшная мысль. — Мне нравится математика, — выпаливаю я. Грир смеется. — Мне не нравится думать, что у меня нет права выбора, — признаюсь я. — Это возможно и правда, но она пугает меня. — Поэтому мы и занимаемся искусством, Элена, — говорит Грир. — Искусство — это война против того, что мы не хотим чувствовать. Это битва цвета, слов, звука и формы, и она бушует за или против любви. Боже, Кит, ты чертовски глуп. Дэлла? Я хочу, чтобы Грир мне все рассказала. Как будто мне нужно знать, кто я и почему я не очень хорошо рисую. И я хотела бы узнать в чем смысл жизни, потому что думаю, что у нее есть ответ. Она спрашивает, не голодна ли я, и я вру, говорю да, хотя только что поела. А потом наблюдаю за тем, как она готовит Панини в модном прессе. Она выжимает апельсины вручную и протягивает мне чашку сока. Он сладкий и с мякотью. Никто еще не выжимал для меня апельсины, разве что парень из «Джамба Джус». За эти две минуты я узнала от Грир больше, чем за всю историю человечества. — Я бы хотела, чтобы ты научила меня всему, что знаешь о жизни, — прошу я. — Ты готова сделать это? Она оборачивается и бросает мне апельсин. Он бьет меня по лбу. — Я ничего не знаю о жизни, — смеется она. — Ладно, но я пытаюсь найти себя. Грир ухмыляется. — Это, моя дорогая, самая страшная вещь, которую ты когда-либо сделаешь. — Почему это? — Потому что тебе может не понравиться то, что ты узнаешь. Глава 25 #мэрроустоун Я переезжаю с малым количеством вещей: в основном это одежда, обувь, и фотографии. Из моей спальни открывается вид на воду, и впервые за шесть недель, я просыпаюсь каждое утро в страхе, что эту новую жизнь у меня отнимут так же, как и ту, что я любила.