— Кит из Вашингтона, — говорит она. — Ты встречалась с ним? ​— Ага. Хочешь еще воды? Я делаю ей массаж рук и расчесываю спутанные волосы. Она стонет и закрывает глаза, как будто это лучшее, что она когда-либо чувствовала. По большей части она просит, чтобы я оставалась с ней в комнате, настаивая, чтобы Кит приносил ей то, что понадобится. Кит и ее мама отстраняются, позволяя встать мне рядом с ее кроватью, призывая быть тем, кто ответит на все ее вопросы. — Мне рассказать ей об Энни? — Спрашиваю я. — Давайте дадим ей немного времени, чтобы наверстать упущенное, — говорит мне доктор. — Ее мозг еще приспосабливается. Мы не хотим перегружать ее. Поэтому, я рассказываю ей о Вашингтоне, Лонг-Айленде, Палуз-Хилле 5в Сиэтле, которые заставляют ваши ягодицы гореть, когда вы поднимаетесь по ним. Я описываю бар с шампанским, где подают клубнику, покрытую сахаром из страз. Рассказываю о бездомном парне, который дал мне сигарету и оценил мои воображаемые носки. И каково — стоять на верхней палубе парома, когда чистый воздух нежно обдувает твое лицо и шею, пока ты не закрываешь глаза от такой близости. Закончив рассказ, в ее глазах стоят слезы, и она протягивает бледную руку, касаясь моей щеки. — Ты такая храбрая, — говорит она. — Хотелось бы, чтобы мы все могли быть такими же храбрыми. Я отвожу взгляд, в собственных глазах стоят слезы. Я не такая, какой она меня считает. А потом она говорит что-то, от чего теряю самообладание. ​— Ты так напоминаешь мне Кита, Элена. Я встаю и, извинившись, ухожу в туалет. Когда оборачиваюсь, Кит стоит в дверях и наблюдает за мной. Не слышала, как он вошел. Мне интересно, как много он слышал, но мне не нужно удивляться, потому что, когда прохожу мимо него, он хватает меня за руку и сжимает. Вскоре после этого Дэллавспоминает, что мы не в лучших отношениях. Это происходит, когда Кит и ее врач рассказывают ей об Энни и экстренной гистерэктомии. Я стою у стены, опустив голову и сцепив руки на талии. Я никогда не чувствовала себя такой незащищенной и не ненавидела себя настолько сильно. Чувствую, как она смотрит на меня, не замечая доктора или Кита. Я держала на руках ее ребенка, кормила ее ребенка, заботилась о ее ребенке, пока она умирала в этой палате. Все, что осталось теперь, — это неприязнь. Но я готова к этому, и не виню ее. — Где мой ребенок? — Спрашивает она со слезами в голосе. ​— Они сейчас принесут ее, — мягко говорит Кит. Дэлланачинает рыдать, и я имею в виду по-настоящему рыдать. Я не могу этого вынести. Я выхожу из комнаты и бегу вниз по лестнице. В вестибюле чуть не сталкиваюсь с мамой Деллы, которая несет Энни к лифту. Энни сразу улыбается при виде меня, и начинает дрыгать ногами. Я не могу справиться с этим прямо сейчас. Слабо улыбаюсь ее маме и направляюсь в противоположном направлении. Это больно. Я хочу обнять ее. Она моя Энни. Она не моя Энни. Кит приходит домой около десяти часов. Без малышки. ​— Энни забрала бабушка к себе на ночь, — объясняет он. — Мне нужно поговорить с тобой. Я сажусь на диван, поджимая под себя ноги. Я готова. Мое сердце в броне. Он прислоняется к стене, скрещивая руки на груди. Он не смотрит на меня — плохой знак. — Ты не обязан ничего говорить. Я все поняла. Я как раз просматривала рейсы перед тем, как ты вошел. Страх превратился в гнев. Зачем я это сделала? Почему он позволил мне? Я должна была просто приехать повидаться с Деллой, остаться на несколько дней и уехать. Теперь я знаю каждый изгиб лица этой маленькой девочки, и никогда не смогу забыть ее. ​— О чем ты говоришь? — В недоумении спрашивает он. ​— Я уезжаю, — парирую я. — Теперь, когда Дэллаочнулась. Кит смотрит на свои ноги и качает головой. — Элена, это совсем не то, что я хотел сказать. Прошу, останься. По крайней мере, еще на пару дней. Пока Дэллаокончательно не поправится. Я знаю, это несправедливо, но все равно прошу тебя. От шока открываю и закрываю рот. Прежде чем Кит вошел в дверь, я допивала вторую порцию водки. Просто водка, без чего-либо. Теперь я расплачиваюсь за это, погруженная в мысли, которые с трудом вертятся в голове. ​— Ты хочешь, чтобы я что? ​— Осталась. Я знаю, что слишком многого прошу. Я отворачиваюсь; взглядом окидываю комнату в поиске стакана с водкой. Осталось ли там что-нибудь еще? Может, просто растаявшие кубики льда? ​— Она не хочет, чтобы я был здесь, Кит. Я видела ее лицо. ​— Боже, Элена. Перестань. Она только что вышла из комы и вспомнила, что у нее есть ребенок. Нам пришлось сказать ей, что она больше не может иметь детей. Я закрываю лицо руками. Я рада, что в тот момент меня там не было. ​— Знаешь, — говорю я. — Иногда ты меня удивляешь. Мне правда жаль. Его губы плотно сжаты, когда он смотрит на меня сквозь густые ресницы. ​— Кажется, ты видишь все и совсем ничего. Я медленно встаю, убеждаясь, что он видит, насколько я зла. На мне кожаные леггинсы, которые нашла в коробке Деллы для пожертвования. Они издают звук, когда пересекаю комнату и направляюсь к Киту. Он напрягается, и я наслаждаюсь этим, будучи непредсказуемой. ​— Я останусь, но только ради Энни, — говорю я, проходя мимо него в свою комнату. Жизнь — как карусель из четырех времен года. В основном непредсказуемая. Счастливая. Иногда нет. Полноценная. Испытывающая тебя на прочность. Нарушишь этот порядок, и она все равно отбросит тебя в тот или иной момент. Я поняла, что радикальные изменения могут быть внутренними или внешними. Объехать через всю страну, чтобы все прояснить. Изменить отношение к кому-либо, чтобы обрести душевный покой. Однако смысл в том, чтобы бунтовать, когда сменяются эти времена года. Хотя бы для того, чтобы утолить свою жажду. Глава 39 #ПОРАСПАТЬ Дэллабезвольно сидит в инвалидном кресле, руки на коленях сжаты в кулаки. Она говорит мне, что больше всего злится на свои руки, потому что из-за них она не может держать Энни. До этого момента я ни разу не слышала, чтобы она жаловалась на то, что весь день сидит в инвалидном кресле, а ее худые ноги становятся еще тоньше. И она никогда не упоминала о синяках, которые тянутся от ее живота до колен синевато-фиолетовыми пятнами. Однако, ее руки… Дважды я ловила ее сидящей на них, пытающейся использовать вес своего тела, чтобы расправить пальцы. Когда это не срабатывало, она плакала и начинала задыхаться. Тогда я думала позвонить Киту домой, чтобы он успокоил ее. Позже, она спрашивает об этом свою медсестру, выглядя смущенной, но в целом решительной. — Тело — не лист бумаги; не получится положить на него что-то тяжелое и ожидать, что оно выпрямится. Дай ему время, — говорит ей медсестра. Я вздрагиваю от такой бессердечности и пытаюсь притвориться, что не слушаю. Ночью, после того как Кит уходит на работу, а я остаюсь за главного, натираю ее руки кунжутным маслом. Ее кожа сухая и ломкая, как старое дерево. Она закрывает глаза и стонет, когда я выпрямляю ей пальцы, массирую суставы и аккуратно дергаю, пытаясь вернуть их в нормальное состояние. Изменилось не только ее тело, но и дух. Позитивная Делла, чирлидерша, оптимистка, девушка, поющая под дождем, исчезла. Теперь она — бесплодна. Скрюченная. Угрюмая, молчаливая, ее глаза из блестящих превратились в тускло-матовые. Мы с Китом шепчемся об этом по ночам и пытаемся придумать, как вернуть ее. Я договариваюсь, чтобы ее стилист пришел в дом, помыл и подстриг ей волосы. Поначалу она кажется взволнованной, но потом, через несколько часов, передумывает. Чтобы убедить ее, нужен Кит. Он скажет ей, что смена имиджа пойдет ей только на пользу. В день, когда должен прийти Джо, Дэллаведет себя еще тише, чем обычно. Когда я спрашиваю, не хочет ли она подержать Энни, она отказывается, качая головой. Джо звонит в звонок пораньше и приносит Делле ее обычный кофе и букет ярко-розовых пионов. Я обнимаю его и корчу гримасу, когда он спрашивает, как она. — Я позабочусь о ее ранах, — говорит он. Джо Бэй натурал; мы хотим, чтобы он был геем, но увы это не так. Он всегда был неравнодушен к Делле, вот почему он готов приезжать домой. Сегодня я благодарна, что он обычный парень. — Флиртуй больше, — шепчу я. — Посмотрим, сможешь ли ты заставить ее улыбнуться. — Он подмигивает мне и уходит к Делле. Все идет хорошо, пока двадцать минут спустя она не замечает себя в зеркале. Затем начинает плакать и просит Джо накрыть зеркало полотенцем. Она умоляет Джо коротко подстричь ее, а когда я начинаю спорить, просит меня уйти. Джо настораживается, когда я закрываю дверь. Он не знает, что делать. Когда они появляются час спустя, у Деллы стрижка «пикси». Я начинаю переживать за свою жизнь. Кит меня убьет. Джо корчит гримасу «заткнись, черт возьми», пока я продолжаю улыбаться и оставаться на позитиве. — Ты стала другой, более роковой! Хочешь немного творога с ананасом? — Мне все равно, что ты думаешь, — огрызается Делла, когда видит выражение моего лица. — Ты не почувствовала этого запаха, когда я была в отключке. Она права. Ее мать вымыла ее, когда она очнулась от комы. Она сказала нам с Китом, что потребовалось три шампуня, чтобы избавиться от запаха на волосах. Когда Кит возвращается домой с работы, он не упускает ни секунды, чтобы не потрогать ее волосы, как будто это самая красивая вещь, которую он когда-либо видел. Дэлласияет, выглядя облегченной. Я прячусь на кухне, снова и снова намывая одни и те же бутылки, пока он не появляется. Я жду, что он разозлится, но он говорит об ужине. ​— Ты не сердишься на меня? — спрашиваю я. — За то, что позволила ей отрезать волосы? ​— Нет. — Он зажигает конфорки на плите, зажав пончик между губами. — Она счастлива. Если счастлива она, то и я. ​— Хорошо, — говорю я. ​— Хорошо, — говорит он. — Завтрак на ужин? Дважды в день я готовлю ей коктейли, наполненные обещаниями. В интернете сказано: первоклассные фрукты осветлят вашу кожу; капуста заставит волосы расти. Льняное семя и Омега-3 избавят от хандры. Пить мои волшебные коктейли — единственное, что она делает с энтузиазмом, высасывая последние капли из соломинки, а затем почти сразу же протягивает руку, чтобы потрогать свои волосы. Пару минут она выглядит удрученной, когда понимает, что ее постригли, а потом на ее лице появляется решительное выражение. Мы с Энни смотрим на все это с оптимизмом. — Она скоро поправится, — говорю я Энни во время нашей дневной прогулки. — И тогда ты познакомишься со своей настоящей мамой. — Энни что-то бурчит, затем грызет свою ногу, ее волосы троля мягко развеваются на ветру. Я чувствую себя виноватой за то, что сказала Энни, что Делла, которую она знает, не ее настоящая мама. Может быть, это просто то, кем Дэлласейчас является, и это нормально. Так или иначе она все равно будет любить свою маму. Во время нашей следующей прогулки я рассказываю ей, что нужно принимать людей такими, какие они есть, а не использовать их в собственных целях. Энни плачет всю дорогу домой, и я говорю ей не быть эгоисткой. Единственный раз, когда Дэллане выглядит грустной, — когда Кит дома. Если честно, это, наверное, единственный раз, когда мне не одиноко. Широкоплечий, с улыбкой на лице, он входит, неся цветы, или подгузники, или еду на вынос, и мы с облегчением выдыхаем. Когда он входит в дверь, скидывает туфли и кричит: «Люси, я дома!» с поистине ужасным кубинским акцентом. Когда Энни слышит его голос, то начинает дергать руками и ногами и, когда он берет ее на руки, она забывает обо всем на свете. Все это вызывает у меня слезы — эмоции — тот факт, что я вторгаюсь в их жизнь. Кроме того, я ревную, потому что у меня никогда не будет такой жизни. Мне никогда не пережить подобного. Во всяком случае, не с Китом и Энни. Они не моя семья. Ненавижу сон, который заставил меня думать, что у меня все будет именно так. Вместе с Китом и Энни. Я теряюсь во всех этих неприятных мыслях, пока Кит не ставит свои пластинки. Когда музыка разливается по всему дому и маленькая семья — плюс один человек — встречает его, он направляется на кухню готовить ужин, держа Энни в одной руке и помешивая другой. Сегодня вечером я стараюсь не смотреть, как он напевает ей, насыпая что-то зеленое в кастрюлю и закрывая крышкой. Она такая маленькая в его объятиях, такая умиротворенная. Я хочу жизнь Деллы. — Иногда, когда ты смотришь на Энни, то начинаешь переживать, — говорю я Киту, пока мы моем посуду после ужина. Его глаза сосредоточены на воде, но он улыбается. Я не совсем понимаю, почему мы моем посуду таким образом, когда есть посудомоечная машина. Может быть, это потому, что это дает нам немного больше времени побыть на кухне. ​— Ты слишком наблюдательна, знаешь? ​— О чем ты думаешь, когда смотришь на нее так? Он протягивает тарелку, не глядя на меня. ​— Не знаю. Переживаю, смогу ли защитить ее. ​— От чего? От парней вроде тебя?