— Это здорово, значит, у нас с тобой одни учителя, — проговорил Санин. — Женя, я тебя поздравляю с очередным званием, и вот мой сувенир, — сказал Санин, обращаясь к Кудрину, и передал ему пузырек польского дезодоранта. — Спасибо, Серега, как это кстати, — ответил Женя, — а то у меня он закончился. — Ну, будь здоров, а практиканту удачи в работе, — завершил свой спич Санин и вышел из кабинета. — Евгений Сергеевич, да тут все понятно, — пробормотал Мышко, закончив читать материалы, — женщина, видимо, просто забыла, куда переложила ценности. По сути дела, взлома не было, все вещи на месте, следов никаких не обнаружено. — Ну, это, возможно, только на первый взгляд, хотя и мне также зацепиться не к чему, но ведь за неделю до обнаружения пропажи ценности лежали на месте, — задумчиво произнес Кудрин. — А может быть, она специально наговорила о краже, спрятав драгоценности в другом месте, или вообще вывезла их, — с запалом проговорил Мышко. — Да зачем ей это, а впрочем, надо встретиться с этой Рылеевой, может быть, что-то и прояснится, — ответил Кудрин. — Значит, так, — приказным тоном сказал Женя, — ты идешь в дежурную часть и делаешь выборку всех звонков в милицию по поводу кражи ценностей из квартир за последние три месяца. — Так таких звонков по Москве может быть большое количество, — пробурчал курсант. — Конечно, много, — ответил Кудрин, — но ты ведь прочитал материалы дела: взлома нет, значит, звонки по кражам со взломам отметаем; никакого беспорядка не обнаружено, значит, и это мы отметаем; следов не обнаружено — и это отметаем. Постарайся вычленить из всего количества звонков в милицию только те, которые как-то соответствуют условиям нашей задачи. Видишь ли, в учебниках все не пропишешь, жизнь сама зачастую пишет свою фабулу… — И еще, Рылеева сама написала, что никто кроме ее и мужа не знал о месте нахождения ценностей, — проговорил Мышко. — И это верно, — ответил Кудрин, — все эти непонятности и придется нам с тобой распутывать, друг мой Вася. Когда курсант вышел из кабинета, Женя набрал номер телефона квартиры Рылеевой. — Здравствуйте, Нина Николаевна, вам звонит капитан милиции Кудрин Евгений Сергеевич, — начал свой разговор Женя, — я по поводу кражи фамильных драгоценностей из квартиры, есть необходимость пообщаться по некоторым вопросам. Я хотел бы вас попросить подъехать часов в пять вечера на Петровку, 38. — Разумеется, заеду, — ответила Рылеева, — я уже думала, что про меня забыли, никто не звонит и не приглашает. — Ну что вы, мы продолжаем расследовать это дело, и веду его я по распоряжению руководства, — сказал Женя. — Хорошо, до встречи, — ответила она. Положив трубку телефона, Кудрин снова открыл папку и перечитал материалы дела. «Так, — размышлял он, — муж зайти в квартиру за ценностями не мог — он в Африке, дочь тоже не была в квартире, чего это ей инкогнито приезжать из Ленинграда. А тогда кто? Ну, предположим, если кто-то через окно залез на восьмой этаж, то следы должны были остаться, но в протоколе осмотра места происшествия четко указано, что ничего подобного не было выявлено, а шпингалеты фрамуг окон были закрыты изнутри. Эксперт-криминалист сделал заключение, что замок входной двери не был деформирован, и следов проникновения в замочное отверстие посторонним предметом не обнаружено. Значит, входная дверь была открыта ключом; какая-то ерунда получается, ведь ключи находились только у хозяйки и у ее мужа. А что если она сама решила изъять драгоценности и инспирировать кражу? Может быть, с мужем разругалась, ведь всякое в жизни бывает. Все может проясниться в разговоре с Рылеевой, надо будет продумать вопросы… В пять часов вечера в кабинет тихонько постучали. — Входите, — проговорил Женя, он знал, что придет Рылеева, и ждал ее. Она вошла в прокуренный кабинет, немного приостановившись в дверях, открыто взглянула на Кудрина, как бы ожидая его приглашения. Перед Женей стояла одетая в строгое темное платье немолодая женщина лет пятидесяти с тонкими чертами лица. На шее у нее был синий платочек с приколотой красивой брошью, а в руке — небольшая замшевая дамская сумочка. — Прошу вас, Нина Николаевна, присаживайтесь на стул и расскажите мне еще раз все по порядку, что произошло в квартире, — сказал он. — Я уже рассказывала другому следователю, — протяжно произнесла Рылеева, — но если необходимо, то повторю еще раз. Мой муж — дипломат и в настоящее время находится в длительной командировке в Африке, ну и я, естественно, с ним тоже. Один раз в год во время отпуска мужа мы приезжаем в Москву и, как обычно, едем к дочери в Ленинград. В этот раз муж не смог поехать из-за срочных дел, и я первого июля приехала одна. Видимо, в дороге простудилась, у меня температура поднялась очень высокая, и я сразу же вызвала на дом врача. Врач — молодая очень любезная девушка спортивного склада — осмотрела меня, сделала укол и выписала лекарства. Целых четыре дня я из дома никуда не выходила, а продукты мне привез брат мужа из Коломны Костя Рылеев. Он сам уже весь больной, почти за семьдесят лет ему, но держится молодцом. Ну а пятого июля я пошла на прием к терапевту в нашу поликлинику, и эта же милая девушка-врач Светлана Ивановна, осмотрев меня, закрыла бюллетень. А на следующий день, взяв билет прямо на вокзале, я уехала в Ленинград, а уже двадцатого июля я была в Москве. — А когда вы обнаружили пропажу ценностей? — спросил Женя. — Видите ли, когда я только прилетела в Москву, то свои рубиновые серьги положила в шкатулку, а надела простенькие, чтобы в глаза не бросались; я всегда так делаю, когда приезжаю, ну а когда приехала из Ленинграда, полезла в шкатулку, чтобы положить туда серьги обратно, и обнаружила, что шкатулка пустая… — А где хранилась у вас эта шкатулка? — тихим голосом продолжал Кудрин. — Шкатулку с фамильными драгоценностями мы прятали на антресолях, муж специально сделал небольшое углубление для нее, а сверху лежали книги и всякий хлам. Для того, чтобы ее найти, нужно точно знать, где это спрятано. Ума не могу приложить, как ее могли найти злоумышленники, это невозможно, тем более, что все было на месте, и не было следов, что кто-то рылся в этом хламе на антресолях, — проговорила Рылеева. — А кроме драгоценностей, что еще было в шкатулке? — продолжал Женя. — Там еще лежали деньги в размере трех тысяч рублей, муж копил их для покупки машины, — ответила Рылеева. — Нина Николаевна, хочу вам задать нескромный вопрос, — тихим голосом спросил Кудрин, — в деле я увидел опись пропавших ценностей, откуда они у вас, там даже царский орден фигурирует? Рылеева внимательно посмотрела на Женю, на мгновение закрыла глаза и, как бы встрепенувшись, таким же тихим голосом начала говорить: — Для того, чтобы ответить на этот вопрос, я должна немного рассказать о себе. Моя девичья фамилия — Истомина, и род наш очень древний. Мой прадедушка граф Петр Васильевич Истомин был одним из героев Отечественной войны с Наполеоном, он был командиром гусарского отряда в полку Петра Багратиона. В бою за Вильно гусары его отряда взяли в плен французского генерала и весь неприятельский обоз. За этот подвиг мой прадед был награжден орденом Владимира третьей степени. Такими орденами не всех награждали, и мне бабушка рассказывала, что кавалерами этого ордена были и Давыдов, и Сеславин, и Волконский. А после войны Петр Васильевич с семьей доживал в своем старом имении под Тверью. Мой дедушка — граф Дмитрий Петрович Истомин — входил в комиссию Сперанского по административной реформе России при царе Николае II. Дедушка очень гордился своим отцом, как участником войны с Наполеоном и кавалером такого ордена. — И этот орден был в шкатулке? — спросил Женя. — Да, конечно был, — сказала Рылеева, — так вот, наши фамильные драгоценности передавались из поколения в поколение, и часть их от моей мамы перешла мне по наследству. Женя старался не перебивать собеседницу и не задавать наводящих вопросов, он внимательно слушал ее, откинувшись на спинку стула. — Но самое главное, — продолжала Нина Николаевна, — когда мой прадедушка жил в своем имении, он познакомился с жившим по соседству в деревне Тропиха великим русским художником Алексеем Гавриловичем Венециановым. Во время Отечественной войны 1812 года он создал целую серию зарисовок по этой теме; его привлекали люди из народа, крепостные крестьяне, мужественно и героически сражавшиеся в войне с Наполеоном, сохранившие высокое человеческое достоинство и благородство. На этой почве они и подружились, и мой прадед, как герой той войны, по словам моей бабушки, пользовался большим уважением у художника. Так вот, в то время Венецианов писал свою знаменитую картину «На пашне. Весна» и эскиз этой картины со своей подписью подарил моему прадеду. Этот эскиз, как я вам говорила, по наследству перешел ко мне от родителей и хранился вместе с остальными фамильными драгоценностями у нас в квартире. В прошлый приезд в Москву мы с мужем пошли в Третьяковскую галерею, и когда экскурсовод рассказывал о творчестве Венецианова, мы поняли, что у нас в квартире подлинный, не имеющий цены раритет. Вот тогда мы с мужем приняли решение в следующий приезд в Москву передать эскиз в Третьяковку. А вот теперь он исчез вместе с орденом и другими ценностями. — Ничего себе расклад получается — это, видимо, самая ценная реликвия у вас находилась все эти годы, да что там годы — столетия, — воскликнул Женя. — Да, именно так и получается, — с грустью проговорила Рылеева, — это уникальный раритет, и место его не в нашей квартире, а в зале творчества Венецианова в Третьяковской галерее. Нина Николаевна достала из своей сумочки небольшой платочек, на котором мелькнула вышитая вязью буковка «И». — Не правда ли, какая хорошая погода сегодня? — проговорила она спокойным голосом, вытирая капли пота с лица. Женя был удивлен услышанным, ведь было достаточно жарко, а она это произнесла с такой легкостью, как мог бы сказать только интеллигентный человек, воспитанный в позитивном отношении к жизни. И все, что происходило перед его глазами в последнее время, вся муть человеческих дрязг и неурядиц, опустилась в глубину на дно, заилилась и остановилась. Он не сталкивался с такими людьми, а здесь впервые прикоснулся к другому, неизвестному ему миру, и повеяло флером изысканного, тонкого и давно забытого. Это глубоко сидело в его подсознании и до сих пор не проявлялось; захотелось просто остановить время!.. — Будьте любезны, — проговорила Нина Николаевна, — налейте мне, пожалуйста, воды. Кудрин мысленно засуетился: а есть ли в кабинете чистый стакан? Он обратил взгляд на подоконник, где стоял его одинокий термос, и лучшего стакана, как его колпачок, придумать не мог. — Благодарю вас, Евгений Сергеевич, — выпив воды, сказала она. — Ну, хорошо, если можно, продолжим разговор о вашей жизни. Я просто себе не представляю, как вам трудно было с таким происхождением, — проговорил задумчиво Кудрин. — Да всякое бывало, но в медицинское училище я все-таки поступила и закончила его с отличием, — продолжала Рылеева, — а в конце войны, в 1944 году, я уже работала в госпитале под Прагой, где и познакомилась со своим будущим мужем Владимиром Сергеевичем Рылеевым. Она медленно рассказывала, иногда поглядывая на свои руки, спокойно лежащие на коленях. Женя отметил красивые длинные пальцы собеседницы с необычным перламутровым маникюром ухоженных ногтей. — Он был летчиком-истребителем, — продолжала Нина Николаевна, — и в бою под Прагой, прикрывая бомбардировщиков, вступил в бой с пятью вражескими истребителями; четырех он сбил, а пятого таранил, и как жив остался, одному богу известно. За этот бой ему присвоили звание Героя Советского Союза. Вот в госпитале мы с ним и познакомились, я его выходила с большим трудом; он остался жив, но раны иногда дают о себе знать. Мужа демобилизовали по ранению, и мы уехали в Москву. Владимир Сергеевич — очень целеустремленный человек, и сразу же по приезду в Москву он поступил в педагогический институт на факультет иностранных языков. После окончания института его направили на работу в Министерство иностранных дел. Так мой муж стал дипломатом; мы были в командировках в разных странах, а сейчас — в Африке. А что касается моего происхождения, то, видимо, за спиной мужа я оказалась маленькой букашечкой и уже никого не интересовала. Мой муж очень порядочный и верный человек, я за ним как за каменной стеной, — закончила свой рассказ Рылеева. — Интересная у вас жизнь, полная впечатлений, — проговорил Кудрин. — Самое большое впечатление — это похищение наших фамильных ценностей, — с иронией сказала Рылеева. — Скажите, Нина Николаевна, — спросил Женя, — а ключ от квартиры вы никому не оставляли? — Да что вы, упаси бог, никому и никогда, — с раздражением ответила она. — Спасибо, Нина Николаевна, — сказал Кудрин, делая отметку на ее пропуске, — у меня больше вопросов нет, и как что-нибудь по этому делу прояснится, я вас поставлю в курс дела. Попрощавшись с Кудриным, посетительница покинула кабинет, а Женя какое-то время еще сидел на стуле, осмысливая встречу с необычной женщиной, складывая в мозаику эпизоды ее жизни, похожей на увлекательный роман. Его размышления прервал зашедший в кабинет Вася Мышко. — Ну что у тебя, Васек? — ласковым тоном спросил Женя. — Да как сказать, — начал курсант, — из всего количества звонков в милицию за несколько месяцев я бы выделил два интересных, на мой взгляд, звонка: один — десятого мая, звонила некая гражданка Пивнер Ольга Моисеевна, проживающая пор адресу Варшавское шоссе, дом 45, квартира 10. Она срывающимся голосом и плача сказала, что из квартиры украли все ценности и деньги, просила срочно приехать. Но буквально через десять минут, не успел наряд милиции выехать, она снова позвонила и уже спокойным голосом извинилась и сказала, что ошиблась, и у нее все в порядке. Аналогичный звонок поступил двадцатого мая, звонила гражданка Беридзе Тамара Иосифовна, проживающая по адресу Варшавское шоссе, дом 50, квартира 14. Судя по записи разговора, она также срывающимся голосом сообщила, что ее квартиру ограбили и вынесли все ценные вещи. Но, как и в первом случае, через несколько минут она снова перезвонила и сказала, что тоже ошиблась, и все вещи нашлись. — Так, — промолвил Кудрин, — и это все, что ты раскопал? — Да, — ответил курсант, — больше ничего интересного я для нас не нашел в этих звонках. — Что же получается, — задумчиво произнес Кудрин, — и наша заявительница, и эти гражданки проживают практически рядом. — Ну, это мало о чем говорит, — парировал курсант. — Напрягай мозги, Вася, — проговорил Кудрин, — за три месяца по Варшавскому шоссе в рядом расположенных домах, возможно, и были совершены квартирные кражи, и если Рылеева вызвала милицию, то две другие гражданки как-то странно изменили свою позицию. Нужно будет проверить, а вдруг это звенья одной цепи, и мы имеем дело с серийными преступлениями; такая версия не исключена, ведь что-то заставило этих женщин отказаться от приезда милиции. Может быть, им угрожали, а может быть, не хотели какой-то огласки: одним словом — есть пища для размышлений. Женя снял трубку телефона и набрал номер родного отделения милиции, в территорию обслуживания которого входили адреса звонивших женщин. Трубку взял его приятель — инспектор уголовного розыска Витя Колосов. — Женька, привет, — услышал он его звонкий голос, — когда проставишься за капитана? — Да, конечно, Витек, обязательно на той неделе приеду в отделение, — ответил Кудрин, — мне тут один ваш «висяк» подкинули по краже из квартиры дипломата на Варшавском шоссе, дом 55. Я хочу тебя попросить по старой памяти сделать установку на гражданку Пивнер, проживающую на Варшавском шоссе, дом 53, квартира 3, и гражданку Беридзе, проживающую по адресу Варшавское шоссе, дом 50, квартира 14. И лиц, кто с ними проживает. — Ну, Женька, и ты мне подкидываешь работу, у меня здесь завал с материалами, но по дружбе, конечно, сделаю и завтра перезвоню, но чтобы обязательно проставился, а то мужики не поймут, — ответил Колосов. — И еще, — продолжал он, — расскажи что-нибудь новенькое, свежий анекдотик.