Женя понял, что ему не отвертеться, открыл свою заветную анекдотную книжечку и начал рассказывать. — В одесской аптеке мужик спрашивает: «У вас есть средство для выращивания волос?» — «Таки есть», — отвечает аптекарь. — «Хорошее?» — спрашивает снова мужик. — «Таки не то слово, — отвечает аптекарь. — Вы видите за кассой человека с усами? Так это моя жена Роза, она пыталась открыть пузырек зубами…» С двух сторон раздался хохот, один в трубке, а другой за соседним столом. Женя попрощался с Колосовым и, приняв серьезный вид, положил трубку телефона. — А тебе, Вася, будет такое задание, — сказал он, закуривая очередную сигарету, — сходи в наш архив и поковыряйся там, может быть, найдешь аналогичные кражи в каких-нибудь делах. — Поковыряйся, — буркнул Мышко, — ковыряются в носу… — Не доставай меня, товарищ курсант, и привыкай — в МУРе свой сленг, и завтра целый день посвяти этим изысканиям, — строго сказал Женя. Кудрин позвонил в архив и предупредил о визите курсанта Мышко с разрешения полковника Стукова. На следующий день после обеда позвонил Колосов. — Записывай, Женя, — пробасил он в трубку, — по первому адресу: Пивнер Ольга Моисеевна, 1929 года рождения, работает экономистом в Министерстве текстильной промышленности. Муж — Пивнер Ефим Михайлович, 1925 года рождения, работает заведующим ювелирной мастерской у Москворецкого рынка. Детей не имеют. По второму адресу: Беридзе Тамара Иосифовна, 1930 года рождения, работает кассиром на Киевском вокзале. Муж — Беридзе Нодар Шалвович, 1929 года рождения, работает директором мебельного магазина на Старокаширском шоссе. Дочь — Беридзе Нонна Нодаровна, 1965 года рождения, ученица школы. — И еще, — продолжал Колосов, — Нодар Беридзе два года назад проходил у нас свидетелем по краже мебели из магазина, тогда со склада уволокли два спальных гарнитура. Ты должен помнить это дело, тогда еще группа МУРа выезжала на это происшествие. Так вот, до сих пор дело зависло, и перспектив не предвидится. Вот практически и все. — Спасибо, Витя, с меня сто грамм и яичко, — в шутку сказал Женя. — Ста граммами не отделаешься, — заметил Колосов, — и не забудь про капитанскую звездочку. — Да помню, не забуду, — сказал Женя и положил трубку телефона. — Ну что же, — тихо проговорил Кудрин, — нужно поговорить с этими гражданками, и вначале поеду на Киевский вокзал к Беридзе. На следующее утро Кудрин прямо из дома поехал на вокзал и подошел к окошку «Администратор». Он показал свое удостоверение личности и спросил о кассире по фамилии Беридзе. Администратор сказал, что сейчас она после ночной смены еще работает в кассе № 5, и если нужно, то ее можно вызвать в комнату администратора. Через десять минут в комнату вошла средних лет женщина с явными признаками усталости: рассеянный взгляд и круги под глазами говорили о бессонной ночи, проведенной в кассе вокзала. Женя представился, показав свои документы. — Тамара Иосифовна, — начал он, — я по поводу вашего звонка в милицию 20 мая о краже из вашей квартиры ценных вещей. — Да не было ничего такого, — с раздражением ответила Беридзе, — я ошиблась и перезвонила в милицию об этом. — Ну, а может быть, все-таки вспомните что-нибудь? — спросил Кудрин, явно понимая, что разговор не получается. — Еще раз вам говорю, — произнесла Беридзе, — ничего не случилось, с кем не бывают такого рода ошибки. Все нашлось, я и сказала по телефону об этом работникам милиции. Кудрин замолчал и внимательно посмотрел на стоящую перед ним Беридзе. Она стояла как столб, скрестив руки на животе, и только глаза как-то странно бегали из стороны в сторону. — Если экстраполировать эту ситуацию согласно Ломброзо, — подумал Женя, — то когда человек скрещивает руки — он закрыт для общения, и разговорить его очень сложно, ну а бегающие глаза говорят, что он что-то знает, но не скажет в данный момент. — Если нет других вопросов, то я пойду, у меня клиентов полно, — сказала она, всем своим видом показывая, что разговор закончен. — У меня вопросов больше нет, — растерянно произнес Женя. Помявшись с ноги на ногу, кассирша ушла. «Да, — подумал Женя, выходя из здания вокзала, — полный облом, не получилось разговора, а может быть, и действительно ничего не было…» С этими мыслями он сел в троллейбус и поехал в сторону Петровки, обдумывая предстоящий разговор с гражданкой Пивнер. Около семи часов вечера он был уже на Варшавском шоссе у дома, где проживала Ольга Моисеевна Пивнер. Дверь ему открыла полная женщина средних лет в ярко-синем шелковом халате с широкой проймой. На голове ее возвышалась комбинация из железных бигуди, слегка прикрытая прозрачной косынкой. — Добрый вечер, Ольга Моисеевна, я инспектор уголовного розыска Кудрин Евгений Сергеевич, — представился Женя, — разрешите зайти, у меня есть несколько вопросов к вам… — Шо такое, какая милиция, я никого не вызывала, — протяжно произнесла она, внимательно рассматривая удостоверение Жени. — Ольга Моисеевна, — я по поводу вашего звонка в милицию 10 мая о краже ценностей из квартиры, — произнес Кудрин. — Так и ничего же не было, бес меня попутал, ну если пришли — проходите в кухню, товарищ из милиции, — протяжно произнесла она. Они зашли на кухню; было видно, что квартира прекрасно обставлена, и мебель импортная, и дефицитный зарубежный холодильник, и люстра в прихожей сверкает золотом. — Ну и шо вы стоите, как столб, я вас умоляю, присядьте на табуретку, — произнесла Пивнер. Женя плюхнулся на кухонную табуретку, а хозяйка квартиры встала напротив, скрестив руки на толстом животе. «И эта руки скрещивает на животе, — подумал Женя, — что за денек сегодня!» — Ольга Моисеевна, хотя вы и говорите, что ничего не украли из квартиры, но что-то ведь заставило вас позвонить в милицию? — спросил он. — У нас в последнее время в районе участились случаи краж из квартир, и берут в основном драгоценности и деньги, может, что-то вспомните… — Послушайте, товарищ Евгений Сергеевич, — ответила Пивнер, — я же сказала вам, что ничего у нас не украли, я ошиблась, позвонив в милицию, шо вы меня таки допрашиваете, если не верите, то спросите у моего мужа Фимы, он скоро придет с работы, и не надо делать удивленных движений руками. Женя обратил внимание на то, что слово «Евгений» она произнесла с мягким «г», «Евхений». Так говорят только в южных областях… — Но звонили ведь вы, а не ваш муж, — парировал Женя. — А я что, как я могу знать, чего не знаю, а если таки не знаю, то как могла узнать, что вам от меня надо, — проговорила хозяйка квартиры. — Поймите, Ольга Моисеевна, люди обращаются к нам за помощью со своей бедой, и мы стараемся им помочь, — тихо сказал Женя, — вот и мы иногда тоже обращаемся к людям за помощью в раскрытии разных преступлений, особенно таким добрым и чутким, как вы… — Ну да, я чуткая, меня мой Фима ценит и называет «брыльянт», — с гордостью воскликнула Пивнер, — а вы знаете, до знакомства с Фимой, когда я еще жила в Одессе, моя фамилия была Чуткая, и до сих пор, когда я туда приезжаю, меня так и зовут — мадам Чуткая. — А вы давно живете в Москве? — спросил Женя. — Да уже как двадцать лет, с того момента, когда мой Фима приехал отдыхать в Одессу и сразу же экспроприировал меня в Москву. Так я стала мадам Пивнер. Мой Фима тогда был простым каменотесом, ну, вы понимаете, по всяким камушкам, а сейчас он — заведующий ювелирной мастерской, но главный его «брыльянт» — это я! — с гордостью произнесла Пивнер. — Да, повезло вам с мужем, видимо, он хороший человек, — проговорил Женя. — Мой Фима, может быть, не «брыльянт», но тоже где-то рядом, — ответила она, — не хотите чаю, товарищ Евгений Сергеевич? Ваши умные речи заставляют меня забывать падежов, и кроме того, вы напоминаете моего племянника из Одессы Изю, он такой же высокий, чернявый и кудрявый. — С удовольствием, — сказал Кудрин, понимая, что разговор начинает получаться, оценив взглядом пачку «Мальборо», лежащую на краешке стола. Пивнер вскипятила чайник и налила в чашечки чай, высыпав в глубокую тарелку маленькие бублики. — Эти бублики самые вкусные, — произнесла она, присаживаясь на табуретку, — я в апреле была в Одессе на дне рождения Изи и купила их на Привозе у старого Исаака, который уже полвека делает бублики. И его отец делал бублики, и дед тоже их выпекал, и прадед тоже имел к этому отношение. — Целая бубличная династия, — проговорил Женя. — Не то слово, — продолжала Пивнер, — говорят, что его бублики лечебные, и даже сам товарищ Сталин их кушал, когда лечился от поноса. Женя улыбнулся и недоверчиво посмотрел на хозяйку квартиры. — Да, товарищ Евгений Сергеевич, именно так, — продолжала Пивнер, — бублики помогают даже при выпадении волос отовсюду. Уж я-то знаю, чем больше мой Фима кушает эти бублики, тем меньше волос выпадает из его кудрявой башки. Я вам обязательно дам адрес Исаака, и когда будете в Одессе, непременно зайдите и скажите, что вы от мадам Чуткой, и получите эти чудесные бублики. — Спасибо, Ольга Моисеевна, вы так добры ко мне, — елейным голосом промолвил Кудрин, — все знают, что одесситы приветливые и добрые люди со своей изюминкой. — С кем, с кем? — спросила Пивнер. — Да с изюминкой в общении, — ответил Женя, — так, как они говорят, нигде не услышишь. — Да, товарищ Евгений Сергеевич, для меня Одесса очень много значит, я до сих пор не могу привыкнуть к суетливой московской жизни, — задумчиво произнесла Пивнер, — все куда-то шмяк сюда, шмяк туда, и поговорить-то не с кем. Женя продолжал развивать одесскую тему, ему четко внутренний голос подсказывал, что только так можно разговорить толстушку Пивнер. — Скажите, Ольга Моисеевна, а разве наш Черемушкинский рынок не напоминает вам одесский Привоз? — спросил Кудрин, продолжая тему разговора. — Да я вас умоляю, товарищ Евгений Сергеевич, вы что, с мозгами поссорились, — всполошилась Пивнер, — как можно сравнивать ужа и ежа; Привоз — это «брыльянт», сверкающий неповторимым запахом копченой камбалы, а здесь в рынке и тараньки приличной не найдешь. — Ну еще и одесский юмор, конечно, неповторим, — сказал Женя, переведя тему разговора в другом направлении. — Да то не юмор, у них сама жизнь такая смешная, они не унывают в любой ситуации, это я вам говорю, — произнесла Пивнер. — В этом юморе есть доля истины, и он такой же прозрачный, как ваш вкусный чай, от которого у меня даже в голове приятно зашумело, — сказал Кудрин. — И что вы говорите, товарищ Евгений Сергеевич, — протяжно проговорила Ольга Моисеевна, — этот чай мой Фима берет у сапожника Левы Плоткина с Арбата.