— Евгений Сергеевич выходил из зала под аплодисменты курсантов и, ему было очень приятно на душе от нахлынувшего чувства удовлетворения от общения с курсантами. Он постоял какое-то время у здания школы милиции и быстрым шагом пошел к машине, стоявшей у ворот проходной. Перевернутые страницы прошлого …Гори, костер, поярче, гори, не догорай, а завтра мы тебе скажем: «Прощай, прощай, прощай…» Эти строчки из старой пионерской песенки как нельзя лучше были наглядной иллюстрацией единения разгоравшегося костра и пьянящего воздуха, затмевающего собой даже красоту гордо стоящих елок и корабельных сосен. Костер то разгорался, то утихал, то с новой силой задавался пламенем и был похож на настоящий пионерский — с искрами, вылетающими с треском в прозрачный воздух. Языки пламени костра касались нижних веток рядом стоящих елок, что придавало небывалую красоту и умиротворение. Костер разводил еще сравнительно молодой мужчина у небольшой лесной хижины. Взгляд его вначале сфокусировался на бушующем пламени, вызывающем бурные эмоции, а затем остановился на пеньке у костра, на котором лежал томик «Библии», призывающий к смирению. Он достал небольшую тетрадочку и карандашом стал пробовать рисовать этот великолепный симбиоз огня и природы. Человек смотрел на огонь, и воспоминания о прошлом пришли сами по себе, и как бы вся его прошлая жизнь пронеслась в искрах разгорающегося костра. Егор Воронов — так звали этого человека. Он вспоминал, что когда в 1991 году пришел из армии в уютную московскую квартиру на Болотниковской улице, родная сестра его матери, которая там жила, была очень обрадована его приезду. Год назад, когда внезапно умерла мать, они решили, что тетка из Подольска временно поживет в квартире до прихода Егора из армии. Отца он вообще не помнил, он ушел из семьи, когда Егору было всего два года. Егор решил устроиться на работу, жить-то надо было на что-то, и поступить на вечернее отделение Суриковского училища. Рисовать он любил с детства и, будучи еще совсем маленьким, уже пытался рисовать натюрморты, которые мама вешала на стенки их небольшой квартиры. Еще до армии Егор занимался в секции боевого самбо, куда привела его мама, и спортивной стрельбой из пистолета; он выполнил даже норматив мастера спорта по боевому самбо. Ну а в армии сразу же попал в армейский спецназ, где всю службу оттачивал свое мастерство и стал даже инструктором рукопашного боя. В поисках работы Егор случайно встретил своего одноклассника Пашку Васильева, тот обрадовался встрече и повел его в небольшой ресторанчик у Даниловского рынка. Долго они вспоминали школьные годы и, за разговором, уговорили целую бутылку водки. — Ты все рисуешь карикатуры или уже и картины пишешь? — спросил с улыбкой Пашка. — Я помню, как в школе ты не только оформлял все стенгазеты, но и карикатуры на учителей рисовал. Вот смеху-то было! — Да так, немного рисую, — ответил Егор, — в армии не было на это времени, хотя перед дембелем карандашом на бумаге нарисовал портреты сослуживцев и подарил им на память. — Ну а мой портрет сможешь нарисовать? — взволнованно спросил Пашка. — Попробую, — ответил Егор, — хотя ты знаешь, что я этому нигде не учился, как-то само собой получается. Я перед отъездом из части нарисовал портрет нашего замполита; он сидит в кабине самолета, а в руках вместо штурвала держит бутылку водки и длинный зеленый огурец. Уж как замполит смеялся, сказал, что мне надо получать художественное образование. — Класс! — захохотал Пашка. — Я помню твою карикатуру в десятом классе, в которой наша химичка сидит на огромном горшке, на котором красными чернилами было написано «писс-реактив — школьный актив». Они долго смеялись, вспоминая и другие смешные эпизоды школьной жизни. — Ты, Паша, я смотрю, так упакован, и костюм дорогой, да и денег, видать, куча, — сказал Егор, — устроил бы меня куда-нибудь, хоть в охрану или еще куда. Паша загадочно улыбнулся и сказал: — Хорошо, Егорка, завтра встретимся на Шаболовке у метро в 12 часов, я отведу тебя к нужным людям и попробую тебе помочь… На следующий день они с Пашей встретились, как было договорено, на Шаболовке и через минут десять вошли в подвал пятиэтажного дома на Люсиновской улице. Там Егор увидел молодых парней, занимающихся на татами единоборствами. Паша подошел к коренастому мужчине и о чем-то с ним поговорил. — Ну, проходи, Егор Воронов, — сказал мужчина, — меня зовут Сергей Сергеевич, я начальник службы безопасности банка «Восточный», слышал про такой банк? — Да нет, — сказал Егор, — я только что из армии. — Здесь тренируются охранники банка, — продолжал Сергей Сергеевич, — Павлик тебя рекомендует к нам на работу, ну, проходи на татами, покажи, что можешь. Егор снял туфли, рубашку и, поклонившись ковру, зашел в его центр. Сергей Сергеевич выставил против Егора молодого коренастого парня с бычьей шеей. В два удара Егор завалил этого парня на ковер, взял его руку в клещи, а ногами обвил шею; соперник захрипел. — Ты что, обалдел, — заорал Сергей Сергеевич. Он подбежал к Егору, который уже отпустил из захвата парнишку, и ударил его с силой по плечу. Егор со злостью отработанным приемом заломил руку Сергея Сергеевича. — Довольно, хватит, придурок, — заверещал тот. — Сам придурок, — громко ответил Егор, отпуская руку, — кто так работает, а еще охрана… Он быстро оделся и пошел к выходу из подвала, но тут к нему подошел Сергей Сергеевич и уже примирительным тоном попросил остаться. На следующий день Егор был зачислен в охрану банка «Восточный» и с удовольствием почти каждый день после работы оттачивал свое мастерство на татами и в тире, который банк по выходным дням арендовал в ГУВД Москвы. Появились деньги, и Егор уже мог себе позволить что-то купить: жизнь налаживалась. Как-то вечером, перед уходом на тренировку, Сергей Сергеевич Рогов вызвал к себе Егора и сказал, что с ним хочет поговорить один из учредителей банка. Через четверть часа они вошли в небольшой кабинет, в котором за столом сидел коренастый человек в велюровом костюме. — Этот, что ли, — как будто не замечая Егора, спросил незнакомец у Рогова. — Да, Роман Сергеевич, это тот самый Воронов, о котором я вам говорил, — ответил Рогов. — Слушай, Воронов, как ты понимаешь, я здесь не работаю, но все это мое, — сказал Роман Сергеевич, показывая рукой на стены кабинета. — Мне в личную охрану нужен человек с такими данными, как у тебя, мы тебя прокачали, парень ты смелый и, как говорят, не болтливый, будешь хорошо службу нести — все у тебя будет, согласен работать у меня? — спросил Роман Сергеевич. — Согласен, — твердо ответил Егор. — Вот и хорошо, для начала будешь получать в два раза больше, чем в охране банка, а с этой минуты у тебя есть только я, и все внимание — исключительно мне, — жестко проговорил он. «Да, — подумал Егор, глядя на костер, — если бы тогда знал, куда судьба навострила лыжи, никогда бы не согласился на такой шаг». Конец восьмидесятых годов, у народа безденежье, манифестации, перестрелки и разборки. И вот в это самое время Егор очутился в охране известного в Москве вора в законе по кличке Князь. И что только не было тогда: перевозил деньги по разным адресам, избивал каких-то людей по приказу Князя, участвовал в стрелках и разборках. Приходилось и стрелять, однажды, во время покушения на Князя, перестреляли почти всю его охрану. Егор, рискуя жизнью, на себе оттащил его, раненного, и огнем из своего «Макарова» отсек всех покушавшихся. Вой милицейской сирены отпугнул нападавших, а Егор дотащил Князя до машины и увез его на дачу в Подмосковье. После этого случая он стал левой рукой Князя, получил кличку Ворон и стал заметной фигурой в криминальном мире Москвы. Все знали его манеру стрелять из двух рук «по-македонски», и одно слово «Ворон» обращало всех в трепет. Так продолжалось больше года: денег было много, Князь не жалел их, говоря, что это сор, а жизнь — дороже. Егор положил часть денег на книжку в Сбербанк, а остальные спрятал в тайник, который он соорудил у себя в квартире под батареей отопления. Он стал жить на широкую ногу; денег — навалом, машина-иномарка стояла всегда у подъезда дома, рестораны, подружки. Егор совсем потерял чувство страха, считал себя неприкасаемым и неуязвимым. И вот однажды вечером по приказу Князя он с двумя качками из его команды вошел в ювелирную мастерскую и потребовал у директора отдать привезенную накануне курьером из Якутии партию «левых» неограненных алмазов. Как сказал Князь, поскольку это «левый» товар, то никто не заявит в милицию. Но пошло сразу все не так. Когда они вошли в мастерскую, располагавшуюся в отдельно стоящем одноэтажном здании, и потребовали отдать товар, кто-то из работников незаметно нажал на тревожную кнопку, и во время их словесного препинания они вдруг услышали вой сирены. Милиция окружила дом, а у одного из пришедших с Егором мужчин, видимо, сдали нервы, и он стал палить из пистолета в стоящие там шкафы. Егор сразу понял, что они попали, ему удалось незаметно выбросить свой пистолет в стоящую корзину с мусором. Милиционеры также несколько раз выстрелили, а Егор, выбив плечом окно, выскочил на улицу, но на него набросились двое милиционеров и, повалив, скрутили руки. А те двое стали отстреливаться и в ходе перестрелки были убиты. Милиционеров на Петровке, 38, куда привезли Егора, тогда собралось много, всем было интересно посмотреть на неуловимого Ворона. Его долго допрашивали, угрожали большим сроком, говорили, что этот налет наверняка был с подачи Князя, но Егор молчал и ничего не говорил. Потом в камеру вошел среднего возраста подполковник милиции, который долго смотрел на него, а потом тихо, как бы по-отечески сказал: — Знаешь что, сынок, расскажи мне про себя, ведь ты еще молодой, а в жизни уже набедокурил сполна… Долго они разговаривали, и Егор почувствовал, что в глазах этого подполковника промелькнули искорки некого сострадания к его запутанной молодости. Он рассказал, что по собственной инициативе решил ограбить мастерскую, но Князя не сдал. Видимо, подполковник, а это был заместитель начальника отдела управления уголовного розыска УВД города Евгений Сергеевич Кудрин, понял это и не стал больше в разговоре будировать тему Князя. Егору запомнился добродушный и спокойный тон этого человека, резко отличающийся от общения с другими операми и следователями. Потом все как во сне: долгое следствие, суд и восемь лет лишения свободы в НТК общего режима в Иркутской области. В колонии Егора встретили настороженно, в бараке к нему подошел худощавый человек с раскосыми глазами и показал на нары, стоящие у унитаза. — Это твое место, — сказал раскосый и сильно толкнул Егора. От неожиданности Егор упал на пол и ушибся головой о рядом стоящие нары. — Ты потише, Калмык, — пробурчал верзила с большими растопыренными ушами, — придет Бурый и разберется. Но Калмык не унимался, он снова подошел к Егору и велел снять безрукавку, в которую тот был одет. Егор отошел в сторону, а Калмык вытащил небольшую заточку и поднес к его лицу. Через миг Калмык лежал на полу, сплевывая кровь и зубы. Кольцо заключенных стало смыкаться вокруг Егора. В этот момент в барак вошел небольшого роста старичок с умными колючими глазами. Все сразу притихли и расступились. — Ша, что за базар? — тихо спросил он. Калмык поднялся с пола и, утирая на лице кровь, прошамкал: — Бурый, я убью этого гада, он мне зубы выбил. — Успокойся, Калмык, а ты, фраерок, — он своим колючим взглядом посмотрел в сторону Егора, — присядь пока за стол. — Егор с опаской сел за стол, стоящий в середине барака. Вся толпа заключенных окружила стол и с интересом наблюдала за происходящим действием, предвкушая расправу над молодым парнем. — Так, братва, — начал Бурый, — я получил с воли маляву от самого Князя. Толпа одобрительно загудела, одно напоминание о нем наводило страх в глазах осужденных и тихое роптание. — Так вот, — продолжал Бурый, — он пишет, что Ворон — правильный мужик, никого не сдал, а все взял на себя и пошел «паровозом», поэтому просит к нему отнестись по-братски, с пониманием. Так что зарубите все себе на носу, кто Ворона тронет, будет со мной лично иметь дело… Кто-то из толпы заключенных сказал: