Проктор пугал его, но в то же время злил. И Ференц решил задействовать свою злость, прежде чем у него сдадут нервы. Он внес в свой список лекарств бигидродиозипен – спрей, применяемый при сильной мигрени с аурой; на изменение в заказе не обратили внимания. Ференц увеличил концентрацию спрея, поместил его в колбу форсуночного распылителя и установил за контрольным пультом Проктора. Сбой, вызванный хитроумной, но безобидной разбалансировкой, дал повод включить прибор на стопроцентную мощность. А затем, уже со своего пульта управления, Ференц выпустил славное густое облако усыпляющего газа прямо на Проктора, стоявшего с другой стороны прибора. Парень должен пробыть без сознания не меньше пяти часов, а скорее, и все десять. То, что задумал Ференц, займет от силы три-четыре часа, потом он вернется в двадцать первый век, выйдет из этого жуткого дома и… «прощай, детка, прощай». А эти четверть миллиона Проктор может засунуть себе в задницу вместе со значком спецназа. В сравнении с тем, что Ференц принесет с собой, двести пятьдесят тысяч баксов, обещанные за «обслуживание», – это просто курам на смех. Господи, как же все-таки холодно! Дойдя до Тридцать шестой улицы, он остановился и посмотрел вперед, в сторону Гарольд-сквер. Вот они, справа, точно на том же месте, где и должны быть: три сферы из золотистой латуни (с тех пор она стала довольно тусклой и выцветшей), подвешенные на перекладине перед входом в магазин. Ференц едва сдержался, чтобы снова не вскинуть кулак над головой. Только одна проблема ставила его в тупик, и по иронии судьбы она была очень банальной – деньги. Чтобы план сработал, ему требовалось сто долларов, плюс-минус. Сто долларов в валюте 1880 года. При обычных обстоятельствах он приобрел бы старые монеты у какого-нибудь нумизмата в центре города. Но Ференц не мог просто взять и отправиться в центр – Проктор был бы недоволен таким своеволием. И не мог купить их по почте, как оборудование или лекарство от мигрени. Это сразу же заметили бы, и план Ференца был бы раскрыт. Кто мог подумать, что такая мелочь окажется серьезным препятствием? Решение пришло, когда Ференц просматривал интернет, изучая другие части плана: появление, сделка, возвращение. Он наткнулся на старую фотографию Бродвея в 1881 году… и вот он, прямо перед Ференцем. Ломбард. Как только Ференц увидел это, то сразу понял: ответ найден. Десятиминутный поиск информации подтвердил его правильность. В 1880 году Китай все еще оставался загадочной, экзотической страной. А те немногие предметы, что все-таки добирались до Америки, особенно нефрит, считались редкостью и пользовались большим спросом. Так уж совпало, что в бесконечных витринных шкафах, окольцовывавших приемный зал дома Пендергаста, хранилось немало предметов из нефрита, и Ференц обратил внимание на них. Он выяснил, что важнее всего не размер, а тонкость и сложность резьбы плюс оттенок самого минерала. Дело оказалось минутным: Пендергаст отбыл в свое странное путешествие, а Проктор сидел на кухне у миссис Траск. Ференц осторожно открыл один из шкафов, спрятал в карман два маленьких, но искусно вырезанных украшения с цикадами и цветками лотоса, переставил остальные фрагменты композиции из шести церемониальных нефритов[145] так, чтобы пропажу не заметили, и задвинул дверцу. Теперь, улыбаясь собственной хитрости, Ференц пересек улицу и вошел в ломбард. Десять минут спустя он вышел обратно, имея в кармане сто двадцать долларов в золотых сертификатах. Там же он приобрел поношенную шляпу и плащ, чтобы раствориться в толпе. Оставшаяся часть его короткой прогулки прошла без приключений. На углу Тридцать шестой улицы и Пятой авеню стояло огромное здание Нью-Йоркского федерального коммерческого банка с внушительным фасадом и мраморными коринфскими колоннами. Ференц остановился на другой стороне дороги, чтобы собраться с духом, и стал разглядывать входивших в банк посетителей, преимущественно мужчин. Многие были в тяжелых пальто из бобровых, бизоньих или каких-то еще шкур и в поношенных шляпах, таких же как у него самого. «У тебя все получится. Зайди, обменяй деньги и тащи свою задницу обратно к порталу». Расправив плечи, он пересек улицу, поднялся на широкое крыльцо и вошел в здание. 66 Слава богу, на первом этаже банка было тепло. Обширное пространство под высоким сводчатым потолком, украшенным фресками, звенело от эха шагов, кашля и голосов. По левую и правую сторону от входа стояли низкие, как перила, перегородки вроде тех, что стоят в зале суда. Позади них, за столами, сидели клерки. Дальше располагались ряды кабинетов с дверями из матового стекла. Кассиры – Ференц надеялся, что их называли так и в 1880 году, – размещались прямо перед ним, за высокими латунными стенками. Повсюду расхаживали охранники с дубинками. Ференц подошел к ближайшему столу, предназначенному для заполнения бланков. На нем стояла стеклянная чернильница, а вся поверхность стола была заляпана сине-черными пятнами. Посетители вокруг здоровались и желали друг другу счастливого Дня подарков[146]. Ференц взял бланк из стеклянного ящика внизу и сделал вид, будто заполняет его, готовясь к трудному делу. Его отцу, холодному, отстраненному математику, вечно не хватало времени на любовь и детей. Он бросил жену, когда Гаспару было пятнадцать, и вскоре Ференц вместе с матерью и младшим братом перебрался из родной Венгрии к тете в Рединг, штат Пенсильвания. От отца Ференц получил не так уж много сведений из области математики, зато его познания в нумизматике и филателии – два отцовских хобби – были весьма впечатляющими. Отец оживлялся лишь тогда, когда рассказывал об американских монетах – особенно о трех самых редких: доллар с серебряной вставкой 1794 года, «Двойной орел „Коронет“» 1849 года и «Стелла». Эту необычную монету номиналом в четыре доллара придумали в расчете на расширение международной торговли, но отказались от идеи прежде, чем успели выпустить большую партию. Существовало две разновидности «Стеллы»: на обеих была изображена Свобода в профиль, но на одной – с распущенными волосами, а на другой – с собранными в прическу. «Стеллу» чеканили всего два года. Отец Ференца с большим почтением говорил об этой уникальной монете, называя ее «суперзвездой», не только из-за большой пятиугольной звезды на реверсе, но и по причине высокой начальной цены на аукционах. Ференц в какой-то мере перенял отцовское увлечение и, став взрослым, следил за аукционами. Монета была такой редкой, что годами не выставлялась на торги. В 2013 году «Стеллу» с собранными в прическу волосами, обозначенную в каталоге как PF67[147] «камео»[148], поскольку изображение было чрезвычайно рельефным, с отчетливыми чертами лица, продали за два с половиной миллиона долларов. Два с половиной миллиона! И это десять лет назад! Но главная причина, по которой Ференц решился воспользоваться прибором, заключалась в том, что «Стелла» чеканилась именно в 1879 и 1880 годах. Он выяснил, что Нью-Йоркский федеральный коммерческий банк обычно первым получал крупные партии новых монет с Филадельфийского монетного двора. И там наверняка сохранился запас свежих «Стелл» в превосходном состоянии, с зеркальным полем и едва различимыми дефектами, PF68 или даже выше по нумизматической градации. Ференц собирался обменять свои сто долларов на двадцать пять таких монет. Он глубоко вздохнул, оглядел выстроившихся в кассы посетителей, а затем, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, встал в самую короткую очередь. Перед ним было всего два человека, и первый уже отходил. Ференц мысленно повторил то, что собирался сказать. Самый обычный обмен, который должен занять не больше пяти минут. Потом он выйдет из банка, снова пройдет через портал, хорошенько пнет потерявшего сознание Проктора в мошонку… И исчезнет со стопкой превосходных четырехдолларовых золотых монет, которые сможет продать незаметно, через большие промежутки времени, и получить в сто раз больше, чем заплатил ему Пендергаст. Ференцу по-прежнему везло: оставшийся перед ним человек уже заканчивал сделку, и Гаспар отметил, что вовремя занял очередь – люди вдруг толпой повалили в банк, и за ним теперь стояла толстая женщина в нелепой шляпке. Они на мгновение встретились взглядами, и Ференц быстро отвернулся с гримасой отвращения на лице. – Сэр? Ференц не сразу понял, что голос обращен к нему. Через отверстие в латунной решетке на него смотрел кассир с птичьим лицом, в козырьке и мышино-сером жилете с несообразным количеством пуговиц. – Да, да, – сказал Ференц. – Прошу прощения. – Он порылся в кармане, вытащил полученные в ломбарде золотые сертификаты и разложил их на холодном мраморном прилавке. – Я хочу обменять их на двадцать пять четырехдолларовых золотых монет. Только новых, пожалуйста. Разумеется, новых. Старых четырехдолларовых монет не существовало. Ференц едва удержался, чтобы не потереть руки в предвкушении: новенькие, прямо с монетного двора, золотые, с чудесным соломенным оттенком, еще не захватанные грязными пальцами. Он выберет самые рельефные, самые приятные на вид, с четкой чеканкой и без видимых дефектов. В конце концов, малейшее пятнышко или царапинка могут означать разницу в градации между PF69 и PF68… Из раздумий его вывел голос кассира, сидевшего все в том же положении и опять что-то говорившего. – Простите? – сказал Ференц. – Сэр, я говорю: у нас нет ни одной такой монеты. Ференц недоверчиво посмотрел на него. Это было невозможно – со времени выпуска монет не прошло и года. – Что? Вы уверены? – У меня в кассе нет ни одной. Правда, я припоминаю, что видел такую однажды… Но это было три или даже четыре месяца назад. – Хорошо, а в других кассах? Эта монета выпущена только для… То есть она совсем новая. У кого-нибудь она должна быть! – Подождите минуточку, пожалуйста, – сказал кассир после недолгого молчания, отошел от своей бойницы и скрылся из вида. Женщина за спиной Ференца нетерпеливо вздохнула. Через две минуты кассир вернулся. – Очень жаль, сэр, но я опросил моих коллег в других окошках, и ни у кого нет монет, которыми вы интересуетесь. Должно быть, это какой-то кошмар: ведь Ференц все заранее выяснил и точно знал, что, если где-то, в каком-то банке, в каком-то году могут быть такие монеты, то именно в этом и именно сейчас. Отчаяние и гнев охватили его, но в то же время он отчетливо понимал, что является чужаком в совсем чужой ему стране. Не стоит поднимать шум. Просто этот кассир – хренов лентяй, монеты есть где-то в банке, нужно только поискать. – Благодарю вас за заботу, – сказал Ференц, чуть наклонившись вперед, – но я бы хотел поговорить с вашим управляющим, если вы будете так любезны позвать его. Кассир взглянул поверх плеча Ференца, где уже собралась очередь из трех человек. – Конечно, – сказал он и снова исчез. Женщина снова вздохнула, на этот раз громче. Ференц, прикусив губу, смотрел строго перед собой. Спустя две-три минуты кассир вернулся в сопровождении пожилого джентльмена с седеющей бородой. Он не носил козырька и был одет значительно лучше. – Итак, – сказал он Ференцу, встав рядом с кассиром. – Чем могу быть вам полезен? – Все очень просто, – ответил Ференц. – Я хочу обменять эти банкноты на четырехдолларовые золотые монеты. Управляющий кивнул так, словно одобрял его желание. – Боюсь вас разочаровать, сэр, но мой коллега докладывает, что мы не располагаем такими монетами. Управляющий говорил вежливым тоном, но не таким услужливым, как кассир. Ференца это мало заботило. – Быть такого не может! Как могло случиться, что у вас их нет? Они должны быть где-то здесь. – Бог мой! – сказала толстая женщина за спиной Ференца. Управляющий молча оглядел его, начиная со шляпы и заканчивая плащом и клетчатой рубашкой. – У вас есть счет в нашем банке, мистер?.. Ференц лихорадочно соображал. План рушился на глазах, и нужно было спасать положение. Немедленно. Он гордо выпрямился. – У меня нет здесь счета. Меня зовут… Марроу. Эдвард Марроу. Я репортер «Нью-Йорк геральд» и пишу статью о том, как красивы эти монеты… и какую роль они сыграют в развитии международной торговли. Моего редактора может встревожить то обстоятельство, что ваш банк – федеральный – не смог предоставить ни единого образца! Боюсь, что такая аномалия заставит газету провести расследование… – он на секунду задумался, – относительно ваших частичных резервов. Управляющий чуть поморщился, несомненно представив, какой отток средств может вызвать такая статья. – Подождите, пожалуйста, здесь, мистер Марроу. Он удалился. Кассир неловко переминался с ноги на ногу по другую сторону мраморного стола. Стоявшие в очереди забеспокоились еще сильнее, но Ференцу было наплевать. Наконец он добьется хоть чего-то. Управляющий отсутствовал дольше кассира. Вернувшись с обернутым в бархат футляром, он положил его на стол и сказал: – Прежде чем мы продолжим, мистер Марроу, хочу заверить лично вас и вашу газету, что у Нью-Йоркского федерального коммерческого банка более чем достаточно наличности и других активов, чтобы покрыть любые потребности. Хочу еще раз подчеркнуть: более чем достаточно. – Рад это слышать, – ответил Ференц, не отводя глаз от коробки. – Давайте завершим обмен, и я напишу статью, которая… э-э… удовлетворит все заинтересованные стороны. Управляющий начал разворачивать футляр, но вдруг остановился и сказал: – Кажется, вы неправильно меня поняли. У нас в наличии много золотых монет – двадцатидолларовые «Свободы», десятидолларовые «Орлы». Но те, о которых говорите вы, – особый случай. – Сняв бархат, он положил обе руки на лакированную деревянную крышку. – Однако, учитывая обстоятельства, я уполномочен передать вам вот это. И он поднял крышку. Ференц в нетерпении склонился над футляром… и не поверил своим глазам. В выстланных алым шелком ячейках лежали две золотые «Стеллы». Ференц уставился на них в ужасном разочаровании. На одной «Стелле» – с распущенными волосами, 1879 года, – были потертости и отметины от транспортировки. А на другой – самой редкой, с собранными в прическу волосами, 1880 года, – он заметил следы от валика и щербинки на монетном диске. Именно те дефекты, которые особенно не нравятся коллекционерам. Ференц посмотрел на управляющего: – И это все? Только две?