– Вы, кажется, говорили, что работаете над диссертацией? – вспоминает она. – А на какую тему? – Малый бизнес, – лепечу я. Как сыщик, я должна подвести ее к нужной теме, поймать на противоречиях в ответах и, может быть, предъявить обвинение. Но я теряюсь, и с салатами мы разделываемся, не приправляя их беседой. А едва нам приносят пиццу, я слышу за спиной знакомый голос. – Алиса, привет! Ты как здесь оказалась? Я оборачиваюсь, сжимая кулачки от возмущения. Сашка Давыдов смотрит на меня и невинно улыбается. – А я еще не хотел сюда заходить! Надо же, как удачно получилось! Не возражаете, если я сяду за ваш столик? Я готова запустить в него тарелкой. Какой заботливый! Нельзя же так буквально понимать слова Андрея. И я тоже хороша! Находка для шпиона! Зачем я сказала ему, что мы с Прудниковой идем в пиццерию? А он уже снял куртку и удобно устраивается на пустом стуле справа от меня. – Извините, что я так бесцеремонно вам навязался, – он рассматривает Прудникову с плохо скрытым восхищением. – Но не мог же я сделать вид, что не заметил свою двоюродную сестру. Правда? Я роняю вилку. Внезапное обретение двоюродного брата – слишком большой сюрприз. – Конечно, конечно. Вам не нужно оправдываться. Вы вовсе нам не помешали, – Алла смущается под его взглядом и очень мило краснеет. Она, кажется, рада, что наш с ней тет-а-тет нарушен, и я вынуждена признать, что приход Давыдова может пойти на пользу делу. Сашка подзывает официантку, заказывает салат и шницель с жареной картошкой, спрашивает, не заказать ли чего-нибудь и нам, а когда мы отказываемся, требует: – Сейчас же познакомь меня со своей подругой! – Алла Сергеевна – преподаватель той самой кафедры, на которой я сейчас работаю, – говорю я. – Очень приятно познакомиться, – Сашка легонько пожимает ее белую, как алебастр, руку. – Надеюсь, что вы сработаетесь. – Мы постараемся, – сердито отвечаю я. – А это, Алла Сергеевна, Александр Дмитриевич Давыдов – он, между прочим, тоже будет читать лекции у нас на кафедре. – Ага, – радостно подтверждает он, – по антикризисному управлению. – Это замечательно, – откликается Прудникова, которая, оказывается, умеет быть доброжелательной. – Преподаватель, который читал эту дисциплину в прошлом году, оказался плохим специалистом. И со студентами не смог найти общий язык. – Ох! – Сашка качает головой. – Возможно, я тоже окажусь никудышным педагогом. Педагогического образования у меня нет, опыта работы в высшей школе – тоже. – Ничего, – ободряюще улыбается Алла, – зато вы – практик. Студенты это ценят, поверьте. Она интересуется, где он работает, и он охотно садится на любимого конька – принимается рассказывать о командировках в тундру. Надо признать, рассказывает он интересно – о ненецких обычаях, о суровой природе, о том, как он пытался управлять оленьей упряжкой. Даже я слушаю, открыв рот. Что уж про Аллу говорить? Она ахает, даже смеется. Мне самой ни за что на свете не удалось бы произвести на нее такого впечатления. – Значит, вы работаете в геологии? – резюмирует она. – Наверно, это очень интересно? – Интересно, – соглашается он. – Но забравшись в тундру, начинаешь особенно ценить блага цивилизации – мобильную связь, телевидение, компьютеры. – Вот-вот, – подкалываю я, – ты и студентам об этом расскажи. А что? Лекция на тему «Заготовление ягеля в условиях финансового кризиса» может вызвать интерес. – Авторская программа? – улыбается Сашка. – Боюсь, я еще не того уровня педагог, чтобы разрабатывать что-то свое. Я на первых порах постараюсь придерживаться учебника. – И правильно сделаете, – хвалит его Прудникова. – Авторские программы способны разрабатывать только очень опытные преподаватели. К сожалению, это понимают не все. У меня из-за этого весной даже конфликт был с некоторыми сотрудниками нашей кафедры. В рамках педконтроля я проверяла журнал одной из наших преподавательниц (не буду называть ее имя). Сверила записи в журнале с учебной программой, не обнаружила нескольких тем и сделала ей замечание. И что вы думаете? Она мне заявляет, что разработала авторскую программу дисциплины. Профессор, доктор наук для нее, оказывается, не авторитет. Ну, ладно учебники, методички – с чем-то в них она может быть не согласна. Но есть же еще государственные образовательные стандарты. С ними-то мы считаться должны! Время обеда подходит к концу, а мы не только ни на шаг не продвинулись к разгадке интересовавшей нас тайны, но и вовсе не задали подозреваемой ни единого вопроса. Может быть, в тот день дело и ограничилось бы лишь установлением теплых дружеских отношений, но когда мы принимаемся за кофе, у Прудниковой звонит телефон. Она отвечает: «Алло», долго слушает, потом спрашивает: – Антошка спит? Снова слушает, наконец, говорит: «Хорошо, я куплю творог и сметану» и кладет трубку. – Антошка – это ваш сын? – любопытствую я. В глазах ее сияет тихая радость. – Да. – Он ходит в школу? – торопливо спрашиваю я, боясь, что она свернет с нужной мне темы. Она отрицательно качает головой: – Нет, он еще слишком маленький. Ему только четыре. – Четыре? – изумляюсь я. – Сколько же ему было, когда вы пошли работать? – Чуть меньше полутора лет. Может быть, это был не лучший мой поступок, но у меня не было выбора. Ребенка нужно кормить и одевать, а на помощь государства рассчитывать не приходится. К тому же, на момент ухода в декретный отпуск я как раз окончила университет и хотела работать по специальности. В этот момент в Сашке сыщик берет верх над мужчиной, и он бросается в атаку. – А где вы учились? – В Инжеконе, – без заминки и без какого-либо внешнего беспокойства отвечает она. – И аспирантуру оканчивала там же. – А работать в университете вам нравится? – Да, – она кажется вполне искренней. – Меня устраивает график работы. Я прихожу в университет только в те дни и только в то время, когда у меня лекции. Работать с девяти до шести я не могу – Антон не любит детский сад. К тому же, с моим непосредственным начальником у нас полное взаимопонимание. Кирсанов – хороший руководитель. О Кирсанове она тоже говорит вполне спокойно, и если она и есть тот самый Светлячок, то притворяется профессионально. – Вадим Александрович очень помог мне при написании диссертации – причем помог бескорыстно. Такое сейчас крайне редко встречается. Мы допиваем кофе, Сашка платит по счету, категорически отказавшись взять с Аллы деньги, и предлагает довезти нас до университета. Я шмыгаю на заднее сиденье и захлопываю дверцу, а Сашка с удовольствием предлагает Алле сесть вперед. – И всё-таки вы не обязаны кормить обедом человека, с которым только что познакомились. И я настаиваю, чтобы вы взяли деньги. Она пытается сунуть в бардачок измятую пятисотку. – Послушайте, – сердится Сашка, – не ставьте меня в неловкое положение. Если бы вы были мужчиной, мы бы заплатили по счету вместе. Но брать деньги с женщины! Лучше купите сыну что-нибудь вкусненькое! Я считаю необходимым вмешаться и добавить к списку его достоинств, которые она уже сумела оценить, еще одно – в нынешнее время почти неоспоримое. – Знаете, Алла Сергеевна, он работает в серьезной организации и зарабатывает гораздо больше нас с вами. Дайте ему возможность проявить щедрость. Она неохотно уступает. – А чем вы, Алла Сергеевна, обычно занимаетесь в свободное время? – спрашивает Сашка спустя пять минут. Она уже вполне пришла в себя и не выглядит расстроенной. – Общаюсь с сыном – он у меня шустрый и любознательный. Если удается, хожу в театр или в филармонию. Вы любите классическую музыку? Сашке приходится регулярно сопровождать в филармонию до безумия любящую классику Светлану Елизарову, и он уже не боится перепутать Моцарта с Чайковским, так что с полным правом отвечает: – Да. Я фыркаю, но совсем тихонько – он такой же «ценитель» классической музыки, как и я. – Это замечательно! – радуется Прудникова. – Я ничего не имею против так называемой популярной музыки и даже, бывает, хожу на концерты знаменитостей, но классика воспитывает в человеке самые лучшие качества – нежность, благородство. Вы со мной согласны? Он позволяет ей поверить в то, что думают они одинаково – он молчит. Он довозит нас до самого крыльца университета, говорит, что был рад познакомиться, и уезжает. А вечером приезжает ко мне домой – с бутылкой красного вина и маленьким тортом. – Алиска, я, кажется, пропал! Объяснять ничего не требуется – я заметила, как он смотрел на Аллу во время обеда. – Ты не удивлена? – обижается он. – Влюбился, как мальчишка, – констатирую я, и в голосе моем не слышно одобрения.