Сашка наливает в стакан холодной воды из графина и залпом осушает его. – Зря ты так, Алиса! – грустно замечает он. – Между прочим, я приехал к тебе как к самому близкому другу. Сказать, что его неожиданная влюбленность меня поразила – значит, ничего не сказать. За все годы нашего знакомства я видела его влюбленным лишь однажды – да и то в школе. Тогда он был удивительно несовременным и особым вниманием наших одноклассниц не пользовался – его ум, доброта и романтичность котировались гораздо ниже, чем модные шмотки сынков мелких коммерсантов и чиновников. А в университете, когда житейские ценности наших ровесниц несколько поменялись, и они уже способны оказались разглядеть в Давыдове надежного спутника и верного друга, он увлекся учебой, и всё остальное для него отошло на второй план. После окончания университета его акции особенно резко пошли вверх – он занял хорошую должность в крупной компании, приобрел квартиру в центре города и машину престижной марки и стал завидным женихом. Его пытались женить все, кому не лень – мать, тетки, друзья и знакомые, – но до сих пор он успешно и с юмором отвергал все их предложения, искренне считая, что хорошее дело браком не назовут. Он браковал невест как профессиональный контролер, всякий раз находя какие-нибудь тайные или явные изъяны. Одна была недостаточно красива, другая – недостаточно умна, третья – молчунья. Были и противоположные варианты. Чересчур умна, чересчур красива, чересчур болтлива. Причин для отвода кандидатур находилось множество. У него было несколько коротких и ни к чему не обязывающих романов, а, начиная с лета, я пару раз видела его в компании с симпатичной, но, по-моему, скучной девушкой Лизой. – Вы, женщины, всегда ставите телегу впереди лошади. Я всего лишь хотел сказать, что Алла Сергеевна показалась мне очень интересной, а ты уже сделала не соответствующие действительности выводы. Он плюхается в мягкое кресло и замолкает, ожидая, что я примусь одобрять его выбор. – Надо признать, вкус у тебя есть. Прудникова – красивая женщина. Конечно, кто, как не тоненькая, как тростинка, блондинка с грустными зелеными глазами, мог так поразить его воображение? – Не просто красивая, – уточняет Сашка, – а очень красивая. – Ах, простите, сеньор, что не воздала должное даме вашего сердца! Но совсем недавно ты считал, что при красавице-жене слишком велика вероятность стать рогоносцем. Но он не склонен шутить. – Знаешь, Алиса, – совершенно серьезно говорит он, – если Алла – тот самый Светлячок, я буду защищать ее и от Вадима, и от всех остальных. Так и знай! – Пожалуйста! – разрешаю я. – Кирсанов сам виноват, что всё так получилось. Я его не оправдываю. Только выясни всё побыстрее – чтобы мне не нужно было впутывать в эту историю других девочек с нашей кафедры. – Думаешь, это легко? – возражает он. – Я не могу напрямую спросить, не она ли восемь лет назад переписывалась с Вадимом. К тому же, я не уверен, что у меня вообще будет возможность с ней еще раз поговорить. Я смотрю на него с сожалением. Как можно быть таким наивным? – Не сомневайся – ты заинтересовал ее не меньше, чем она тебя, – без тени сомнения заявляю я. – И если ты не понимаешь этого, то я сильно заблуждалась относительно твоих умственных способностей. Такой мужчина, как ты, – мечта любой разумной женщины. А Алла Сергеевна, мне кажется, разумна до тошноты. К тому же, не забывай, она одна воспитывает ребенка и наверняка хочет, чтобы у мальчика был отец. Кстати, – вдруг вспоминаю я, – а зачем тебе потребовалось становиться моим кузеном? – А что я должен был сказать? – откликается он. – Что я твой друг? Это звучит как-то двусмысленно. По статистике, только десять процентов населения планеты верят в то, что дружба между мужчиной и женщиной возможна в принципе. А мне нужно было, чтобы твои коллеги воспринимали меня как совершенно свободного мужчину. Так проще войти с женщиной в контакт. Я хихикаю – он говорит о женщинах с видом бывалого ловеласа. – А о расчетливости Аллы ты зря говоришь. Ты же ее совсем не знаешь. Она нуждается в поддержке, в защите. Такие женщины, как она, очень ранимы. Вся эта сентиментальная чушь почему-то вызывает у меня раздражение. – Ну, хорошо, – говорю я, – тебе понравилась Прудникова, и если Светлячком оказывается именно она, то ты готов перейти на сторону противника. Так? Значит, мы с Вадимом уже не можем на тебя рассчитывать? – Что ты такое говоришь? – возмущается он. – Светлячком может оказаться кто угодно. Ты слышала о презумпции невиновности? Так вот – пока не доказано, что Алла имеет к этому хоть какое-то отношение, я буду считать, что это – не она. И не волнуйся – я умею держать язык за зубами. И продолжать расследование я тоже готов. Мне вообще кажется, что в этом деле у мужчины гораздо больше шансов достичь успеха. – Интересно, как? – удивляюсь я. – Если ты влюбился в Прудникову, ты не сможешь приглашать на свидания других девушек. Вот если бы ты продолжал оставаться свободным мужчиной, тогда – дело другое. Я бы только намекнула самой болтливой из своих новых товарок, что мы с Вадимом давным-давно пытаемся найти тебе подходящую невесту, и все наши девочки (ну, может, не все, но большинство) проявили бы к тебе неподдельный интерес. Сашка долго молчит, забравшись в кресло с ногами и свернувшись, как огромный кот. – Думаю, ты права, – наконец, кивает он. – Именно так мы и будем действовать. Конечно, приглашать на свидание всех подряд я не могу – это вызовет подозрение. Но ты, как заботливая сестра, вполне можешь познакомить меня с парой своих (и моих, кстати, тоже) коллег, которые кажутся тебе наиболее подходящими кандидатурами на роль моей супруги. С Аллой нас пока ничего не связывает, хотя надеюсь, что только пока. Я отправляюсь на кухню, разогреваю котлеты с макаронами и зову Давыдова ужинать – даже влюбленному человеку негоже оставаться голодным. – Я еще сама не со всеми познакомилась, – признаюсь я. – Лаборантка Таня Рогозина сейчас на больничном, а совместительница Маргарита Калинина – в командировке. Но для первого свидания кандидатуру я тебе уже подобрала. Это – Варя, преподаватель истории экономических учений. Если бы я, действительно, была твоей сестрой, то мечтала бы именно о такой невестке. *** На следующий день во время обеда я рассказываю нашим девочкам (Прудникова, к счастью, уже ушла домой) о своем обожаемом двоюродном брате – умном, симпатичном, обеспеченном и очень скромном. Который, к тому же (вот приятное совпадение!) будет читать у нас лекции на заочном отделении. А вечером с удовольствием убеждаюсь, что запущенная в коллектив «утка» широко расправляет крылья – Давыдов приезжает за мной после работы, и его появление на кафедре сродни прибытию Филиппа Киркорова или Димы Билана. В тот вечер я его ни с кем не знакомлю. Излишняя торопливость в этом деле ни к чему. *** Если бы моим основным ремеслом было ремесло детектива, то, думаю, много бы я не заработала. К такому грустному выводу я прихожу после двадцати двух дней работы в университете. Я познакомилась почти со всеми подозреваемыми, я говорила с ними о погоде, о кино, об их увлечениях, но не заметила ничего, что могло бы хоть как-то поспособствовать решению поставленной передо мной задачи. Я не навязываюсь к ним в друзья (это было бы странно), но я внимательно наблюдаю за каждой из них, особенно в те моменты, когда они общаются с Кирсановым. Вадима здесь любят – в этом трудно ошибиться, – как обычно любят всякого умного и демократичного, не противопоставляющего себя коллективу руководителя. Но никакого особого отношения к нему со стороны кого-либо из девушек я не замечаю – все они приветливо улыбаются, стоит ему появиться в кабинете, некоторые охотно с ним кокетничают, но в этом кокетстве нет, как мне кажется, ничего, что могло бы выдать сильные чувства. Я уже знаю, что преподаватель истории Варвара Степановна Задорина любит кататься на лыжах, а преподаватель маркетинга Вероника Ильинична Сташевская – читать книжки о любви; что лаборантка Таня Рогозина живет в Купчино, в старом доме; что вся женская часть коллектива кафедры дружно не любит Дарью Кирсанову и считает ее стервой и кровопийцей. Всё это очень любопытно, но не имеет ни малейшего отношения к нашему расследованию – большую часть этой информации я могла бы получить, просто заглянув в личные дела сотрудников или поговорив с Вадимом. Процент полезной информации, выуженной мною из многочисленных бесед, близок к нулю. И как великие сыщики в книжках всего после нескольких часов, проведенных в обществе подозреваемых, ухитрялись безошибочно вычислять преступника? Кот моего друга Усталая и разочарованная в своих детективных способностях, я приползаю к Давыдову. Но дверь мне открывает не он, а одна из двух его самых любимых женщин – младшая сестра Маша. Его другая любимая женщина – мама Валерия Витальевна, – устремляется ко мне из кухни. – Как я рада тебя видеть, Алисочка! Она заключает меня в объятия. Сашка с кухни приветственно машет рукой. – А мы как раз ужинать собираемся, – сообщает Маша и ставит на стол еще одну тарелку. – Голубцы обалденные! Валерия Витальевна садится рядом со мной и задумчиво изрекает: – Никакой, даже самый лучший ресторан, не может заменить домашнюю кухню. Сашка пытается что-то пробурчать, но она всплескивает руками: – Ах, не возражай! Ты согласна, Алисочка, что Саша очень бледный? Он слишком много работает и совершенно не обращает внимания на свое питание. А это, между прочим, очень важно. Я в ужас пришла, когда заглянула в его холодильник, – и поворачивается к сыну. – Что ты обычно ешь? Копченую колбасу? Котлеты из магазина? Чипсы? Еда должна быть не только вкусной, но и полезной! Не спорь со мной! – решительно пресекает она его очередную попытку вставить хоть слово. – Я знаю, что ты умеешь готовить, но этим умением совсем не пользуешься. Ответь мне, пожалуйста, где ты сегодня обедал? Опять в пиццерии? И что ты ел? Пиццу? Маша, ты слышишь? Он ел на обед пиццу! Пиццу, в которую кладут то, что в другом виде никто бы уже есть не стал! Машка, отвернувшись, хихикает – она, как и старший брат, любит пиццу. – Ты мог бы хоть раз в день кушать дома. И не в своей квартире, а у нас с Машей. Я знаю, что в рабочие дни ты не можешь приезжать к нам завтракать или обедать, но ужинать ты должен у нас. Алисочка, ты тоже должна его контролировать – к твоему мнению он прислушается. Сашка незаметно подает мне знаки, призывая к терпению и снисхождению. Спорить с Валерией Витальевной бесполезно. – Тебе нужно жениться! – находит вдруг она другое решение проблемы. – Тогда по утрам тебя будет ждать чистая отутюженная рубашка, а по вечерам – полноценный горячий ужин. Я давно тебе говорила, что быть холостяком сейчас не модно. Посмотри на своих друзей! Они все давно уже семейные люди. У них есть домашний очаг, возле которого им тепло и уютно. Если мои слова для тебя ничего не значат, поговори, хотя бы, с Вадимом. Сколько лет он уже состоит в счастливом браке? Восемь? Ты должен взять с него пример! Я знаю, что щекотливая тема Сашкиной женитьбы затрагивается при каждой его встрече с мамой. Поставив перед собой цель – непременно окольцевать его, – Валерия Витальевна перезнакомила его со всеми хоть мало-мальски знакомыми ей девушками в возрасте от восемнадцати до тридцати лет, каждая из которых, по ее словам, была образцом домашней хозяйки. Мы пьем чай и готовимся слушать о достоинствах очередной претендентки на почетную роль его супруги. Но, как ни странно, на сей раз таковой в запасе не оказывается, и Валерия Витальевна решает поговорить с сыном не о любви к какой-то конкретной женщине, а о любви вообще. – Если ты думаешь, Саша, что счастливыми бывают только те браки, которые заключаются по большой любви, то ты ошибаешься. Наоборот, часто те, кто заключили союз, поддавшись сильному чувству, быстро разочаровываются. А те, кто решили пожениться, руководствуясь взаимным уважением и общностью интересов, обретают подлинное семейное счастье. Мы с твоим отцом, как я тебе уже неоднократно говорила, вступили в брак, не будучи друг в друга влюблены. Любовь пришла позднее, а сначала были симпатия, доверие и общее дело. Эту историю я тоже знаю. Его родители, хоть и учились в одном институте, познакомились вовсе не там, а в захолустном районном центре, куда оба попали по распределению, и где выживать вместе было легче, чем поодиночке. – Примерами, как известно, ничего нельзя доказать и ничего нельзя опровергнуть, – говорит Сашка свое веское слово. – Может быть, – не спорит Валерия Витальевна. – Только я не понимаю, почему ты так упорствуешь? Я не требую, чтобы ты женился на первой встречной. Но что может быть плохого в общении с умной интересной девушкой? Сашка снова наливает себе чаю – мы, увлекшись беседой, перестали за ним ухаживать. – А кто тебе сказал, что я не общаюсь с умными интересными девушками? – спрашивает он. – Я не виноват, что все те, с кем я встречаюсь, тебя решительно не устраивают. – А кого они могут устроить? – удивляется Валерия Витальевна. – Одна – транжира, другая – лентяйка, третья дымит, как паровоз. Они не устраивают и тебя самого – иначе ты бы давным-давно женился на одной из них, несмотря на все мои возражения. Я думаю об Алле Прудниковой и пытаюсь представить, что скажет Валерия Витальевна, когда узнает, что ее замечательный сын решил закрутить роман с женщиной, у которой есть ребенок? Хотя, может быть, она одобрит его выбор. Недаром же она регулярно повторяет, что главное в человеке – воспитание. Кто-то, а Прудникова воспитана так, как надо. – А я в одном журнале читала, – вмешивается Маша, – что некоторые люди вообще не способны испытывать чувство любви. Ужас, правда? Может быть, ты как раз из таких? – Не мели ерунды! – Сашка отчего-то теряет чувство юмора. – Я, между прочим, был однажды влюблен очень сильно. В одиннадцатом классе. Неужели вы забыли? – Нет, отчего же, мы помним, – вздыхает Валерия Витальевна. – А помнишь ли ты, чем это закончилось? Я тоже помню это. В одиннадцатом классе Сашка влюбился в рыженькую смешливую Лену Терентьеву и очень страдал, когда она с родителями перебралась в Уренгой. Они долго переписывались и, кажется, даже клялись друг другу в любви. А встретиться довелось уже после окончания университета – Давыдов тогда впервые поехал в Уренгой в командировку. Вернулся оттуда погрустневшим и разочарованным. Встреча, которую и он, и она так долго ждали, особой радости не принесла. Оказалось, что им даже говорить было не о чем. И расстались они с невысказанным, но оттого не менее явным обоюдным нежеланием больше встречаться.