Солянка оказывается вполне приличной, но Вадим, судя по всему, не способен оценить ее по достоинству. – Я понимаю, – киваю я. – Думаю, Таня сегодня тоже не спала. – Таня? – переспрашивает он. – Какая Таня? Ах, ты о вчерашнем! В моей памяти снова всплывает лежащая на бетонном полу фигурка, и мне кажется, Вадим думает о том же самом. – Давай не будем отвлекаться. Мы выполнили свой гражданский долг, ответили на все вопросы, и нет нужды снова к этому возвращаться, – в его голосе проскальзывает раздражение. – Я совсем другое хотел обсудить. Я говорил тебе про грант международного фонда? Я киваю. – Вчера был последний день подачи заявок. Я снова киваю. – Ну, так вот – конверт с нашей заявкой исчез! Я думаю, что ослышалась, и переспрашиваю: – Исчез? – Исчез! – кричит Кирсанов. – Ты что, оглохла? Исчез, испарился, был украден! Мне уже не до шашлыков. – Когда? Я помню – Варя ушла из университета чуть раньше нас. Сгребла со стола в сумочку пачку писем и ушла. – С Варварой Степановной что-то случилось? – Нет, с ней всё в порядке, – успокаивает меня Вадим. – Но конверт пропал. Нелепейшая история. А самое главное, совершенно непонятно, когда именно он пропал. Я отодвигаю тарелку в сторону, хотя мясо обалденно вкусное, и жест этот стоит мне немалых усилий. – Объясни толком, – прошу я. – Помнишь, сколько писем Варя должна была отправить вчера? Не меньше десятка. Они все лежали у нее на столе. – Да, помню, помню, – нетерпеливо заверяю я. – Я даже видела, как она клала их в свою сумочку. Кажется, она собиралась пойти на почту прямо из университета. – Она и пошла туда, – Кирсанов закуривает, пускает дым мне в лицо и не замечает этого. – Заявку и еще пару конвертов со статьями наших сотрудников на московскую конференцию она должна была отправить заказными письмами, а все остальные письма просто опустить в почтовый ящик. В других конвертах ничего важного не было – обычные приглашения бывшим студентам на встречу выпускников. Когда она достала конверты из сумки, самого главного среди них не оказалось. Не было его там! Понимаешь, что это значит? В отделение связи это письмо не попало! Как так? Не знаю! Я смотрю на него, открыв рот. – А что говорит Варя? – Варя плачет и не может ничего объяснить. Чувствует себя виноватой, даже заявление на увольнение написала. Но лично я не могу ее винить. Она вчера помчалась на почту уже в восьмом часу. Ближайшее отделение связи было закрыто, и ей пришлось ехать в другое отделение, которое работало до девяти. У нее была с собой целая пачка писем, и не удивительно, что она не заметила отсутствия именно этого письма. Она приехала на почту без пяти девять, ее едва запустили внутрь – отделение уже закрывалось, и она с трудом убедила девушку принять у нее письма. – Хорошо, она увидела, что одного конверта нет, – я боюсь показаться равнодушной, но всё-таки запихиваю в рот кусочек мяса. – И что она сделала? – А что она могла сделать? Подумала, что оставила письмо на кафедре и помчалась обратно в университет. Вахтер разрешил ей зайти в кабинет. Но, понимаешь ли, какая штука – письма там не было! – Может быть, кто-то переложил его на другой стол? – предполагаю я. – Там была целая куча бумаг. – Я сначала тоже так подумал. Запаниковала, думаю, девочка, вот и не нашла его. Но я сам приезжал в университет – она позвонила мне с кафедры, вся в слезах. Мы перевернули все бумаги на всех столах. Там не было письма! А она клянется, что как закрыла сумочку в кабинете, так и не открывала ее, пока не вошла в зал Главпочтамта. В кабинку заглядывает официантка и робко делает Кирсанову замечание: – Извините, здесь нельзя курить. Он ругается – нецензурно! – но сигарету тушит. Официантка укоризненно смотрит на его почти полные тарелки (мясо он так и не попробовал!) и спрашивает, можно ли приносить чай. К нашему разговору мы возвращаемся, только когда девушка удаляется на достаточное расстояние. – Ну, хорошо, – соглашаюсь я. – Варя не заметила, что этого письма в пачке не было. Но почему его там не было? – В этом-то и вопрос, – подтверждает Вадим. – Ты можешь надо мной смеяться, но я почти уверен, что это – дело рук того же человека, что и та история с моей диссертацией. Не знаю, прав он или нет. Честно говоря, его слова кажутся мне абсолютно необоснованными. – Это может быть простой случайностью. – Может быть, – признает он, – хотя и маловероятно. Но если это – случайность, то привела к этой случайности оплошность Аллы или Вари. Других вариантов, кажется, нет. – Давай рассмотрим первый вариант, – предлагаю я. – Могла ли это быть ошибка Аллы? Я помню, как Алла распечатала какой-то документ, который ты, кажется, должен был подписать. Вадим отвечает мгновенно – должно быть, со вчерашнего дня не раз прокручивал в памяти этот эпизод. – Я подписал его, вернул Алле и пошел к праздничному столу, а она запихнула листок в конверт. Потом она присоединилась к нам и сказала, что положила запечатанный конверт на Варин стол. Вот и всё. – Предположим, она не донесла письмо до Вариного стола. Вчера у нас была такая суматоха! Может быть, у нее зазвонил телефон, она отвлеклась, вышла из твоего кабинета и забыла письмо на твоем столе? Могло такое быть? – Теоретические – да, практически – вряд ли, – сомневается Вадим. – Зная Аллину ответственность, такое трудно предположить. К тому же, если бы письмо осталось на моем столе, я обнаружил бы его, когда приехал в университет. Но у меня уже готово объяснение. – Она могла автоматически положить конверт не на Варин, а на свой стол. А потом вместе с какими-нибудь бумагами засунуть его в свой пакет. – Ты, что, – обижается Вадим, – думаешь, я с ней не разговаривал? Я звонил ей ночью. Я тоже думал, что, может быть, она случайно унесла конверт домой. Или решила сама отнести его на почту, только Варю забыла предупредить. Но ничего подобного! Она просмотрела все бумаги в своем пакете, но конверта не нашла. – Или нашла, – возражаю я, – но тебе об этом не сказала. Любой нормальный человек испугался бы, если бы понял, как он подвел целую кафедру. Она знает, что сегодня отправлять письмо уже поздно. Самое разумное для нее в такой ситуации – промолчать. Возможно? – и сама же отвечаю. – Возможно. Теперь – другой вариант. Ошибку допустила Варя. Впопыхах, собираясь на почту, она схватила не все письма, что лежали у нее на столе. Интересующий нас конверт мог попасть под какие-то бумаги. Кирсанов снова неубедительно пытается возразить: – Но Алла говорит, что положила его сверху. – Ну и что? Разве ты забыл, что какой-то студент искал свою курсовую работу на Варином столе? Он мог основательно перетрясти там все конверты. В конце концов, письмо могло просто упасть на пол. И Варя виновата лишь в том, что не пересчитала письма. А потом, когда вернулась в университет и нашла конверт, побоялась в этом признаться. Кстати, есть еще и третий вариант, о котором ты почему-то не подумал – конверт мог взять со стола кто-то из студентов. А чего ты удивляешься? Я же не говорю, что нарочно – случайно, по ошибке. Тот студент, который за курсовой приходил, мог прихватить его вместе со своей работой, а когда обнаружил его у себя, просто выбросил его в мусорную корзину. А бывший студент, который праздновал вместе с нами, перед отъездом долго топтался у дверей, и его портфель лежал как раз на Варином столе. Он мог взять ваш конверт, сам того не заметив, а потом мог так же незаметно выронить его где-нибудь на улице. Он же был пьян, как сивый мерин. На сей раз Вадим думает чуть дольше. – В принципе, ты рассуждаешь логично, – наконец, признает он. – Но всё-таки я считаю, это неслучайно. – Хорошо, – вздыхаю я. – Перейдем к неслучайным версиям. Только ты сначала мне объясни, что означает для кафедры пропажа этого письма? Насколько я понимаю, вы хотели получить какие-то деньги? Сколько? – Полтора миллиона, – отвечает он. – Это деньги на научные исследования и зарубежные стажировки. Правда, мы могли вовсе не получить этот грант, но шанс, по крайней мере, был. К тому же, мы могли бы козырнуть этим грантом перед московской комиссией. – Но это же не твои личные деньги, правда? Этот грант был бы полезен всем сотрудникам нашей кафедры. В том числе и Светлячку, если ты настаиваешь, что она у нас работает. Вадим стучит кулаком по столу, и чай расплескивается по белоснежной скатерти. – А ты думаешь, она способна соображать? Ей же до одури хочется мне отомстить. Я едва могу сдержать улыбку – эта почти мексиканская мелодрама кажется мне полной чушью. Вадим подзывает официантку и заказывает еще одну кружку пива. – Я тебе еще не всё рассказал, – он зачем-то понижает голос. – Позавчера Алла обнаружила, что из ее стола пропал договор о сотрудничестве, который университет заключил с мэрией города. Я лично ходил к мэру несколько раз. Это очень важный документ в преддверии аккредитации университета. Мы очень долго добивались его заключения. Он был подписан несколько дней назад. И вот – пропал. – Но договор можно снова подписать, – говорю я. – К тому же, в самой мэрии должен был остаться второй экземпляр, разве не так? – Ты что, смеешься? – обижается он. – Как, ты думаешь, на нас посмотрят в мэрии, если мы скажем, что договор исчез. Это – серьезная структура. Да они просто укажут нам на дверь. За столик в соседней кабинке садятся две девушки – должно быть, студентки, – и Кирсанов хмурится и замолкает. Я не знаю – пожалеть его или, наоборот, посмеяться. Всё это еще больше напоминает дешевый детективный фильм. – Возможно, она положила его в другую папку, – предполагаю я. – Что ты! – машет руками Вадим. – Ты плохо знаешь Аллу! У нее каждая бумажка находится именно там, где должна находиться. Она говорит, что лично вкладывала пропавший документ в общую папку с договорами, которые мы должны были отнести в ректорат, и у меня нет оснований ей не верить. Я лично перелистал всю папку – договора с мэрией там нет. Мы не стали поднимать шум перед праздником, но сейчас это кажется особенно странным. – Как объясняет это она сама? – Она думает, это – происки кого-то из ее недоброжелателей. Алла у нас требовательная до тошноты – и к себе, и к другим, и по этой причине у нее есть кое-какие разногласия с коллегами. Как раз на прошлой неделе она устроила им разгон из-за того, что журналы нескольких преподавателей были оформлены не должным образом. Вот она и решила, что это – месть за ее резкие слова. И, честно говоря, пропажу заявки на грант она тоже связывает с личной неприязнью к ней кое-кого из наших сотрудников. Зная отношение Аллы к коллегам, я ничуть не удивлена. Как говорится, «как аукнется»… – Алла нервничает, тоже, как и Варя, готова заявление на увольнение написать. А я даже не могу ей сказать, что она тут не при чём. Девушки-студентки время от времени с интересом смотрят на Кирсанова, но ему, разумеется, не до них – ему бы со своими девушками разобраться. – Это ты тоже объяснишь каким-нибудь совпадением? – он буравит меня взглядом. – Скажешь, на это тоже не нужно обращать внимания?