Я пожимаю плечами – ответа у меня нет. – Ты считаешь, я не прав? – нервничает Вадим. – Принимаешь меня за идиота? Хорошо, возможно, я заблуждаюсь. Но кто-то же в этой истории виноват! А у всех наших девушек была возможность незаметно взять и конверт со стола, и договор из папки с документами. – Да, – соглашаюсь я, – как и у десятка других людей, которых ты ни в чём не подозреваешь. А если вдруг завтра один из студентов вернет тебе конверт с извинениями, тебя не станет мучить совесть? Он берет меня за руку и совершенно серьезно говорит: – Если окажется, что письмо взял кто-то из посторонних, я публично извинюсь перед нашими девочками. – Обещаешь? – спрашиваю я. – Обещаю, – тихо отвечает он. Дядя Дима Сашка оказывается прав – ведущий дело следователь вызывает всех сотрудников нашей кафедры. Кажется, он думает, что в этом замешан кто-то из нас. Глупо. Приятным сюрпризом оказывается то, что личность следователя мне знакома – это Дмитрий Сергеевич Ткаченко – муж моей тети Лены. Высокий, грузный, всегда словно погруженный в полусонное состояние, он так мало похож на бравых сыщиков, которых показывают в кино, что на моих коллег хорошего впечатления не производит. Именно он сообщает нам, что девушка жива, доставлена в больницу в тяжелом состоянии, в сознание еще не приходила, и врачи пока не делают никаких прогнозов. Сначала он беседует с каждым из нас по отдельности, потом – со всеми вместе. Показывает фотографию пострадавшей, спрашивает, не были ли мы с ней знакомы. Ее зовут Альбина Скуратова. Особенно пристрастно он разговаривает с мужчинами – его почему-то интересует, где каждый из них был в августе. Ответы он записывает в толстый потрепанный блокнот. Со мной он общается так же официально, как и со всеми остальными. Я тоже делаю вид, что мы не знакомы. Ничего не поделаешь – работа есть работа. *** Мой жених Андрей говорит, что любопытство – типично женское свойство. А, по-моему, это не так. Я почти уверена, что если бы следователь Ткаченко был родственником, например, Вадима, тот тоже не удержался бы и пошел к нему домой за информацией. Тетя Лена, открыв мне дверь, укоризненно качает головой. – Неужели, чтобы к тетке зайти, нужно ждать какого-нибудь происшествия? На прошлой неделе, когда мы с тобой по телефону разговаривали, ты что сказала? Что работы выше крыши, и ни минутки свободной нет. А стоило Ткаченко за ваше дело взяться, и ты тут как тут. В квартире вкусно пахнет только-только испеченными пирогами – кажется, с капустой. – Да я не по делу вовсе, – вру я без зазрения совести. – Мимо шла и зашла. Я снимаю плащ и глажу крутящегося у моих ног пекинеса Атоса. Встречающий меня в гостиной Дмитрий Сергеевич подкручивает усы и довольно мурлычет. – Я Ленке говорил, что ты зайдешь. Их дом совсем не похож на дом двух сотрудников полиции – в нем тепло, уютно и красиво. Роскошные шторы с ламбрекенами и расшитые бисером подушки на диване – дело рук тети Лены. А покрытый лаком столик с точеными ножками смастерил дядя Дима. Сначала мы пьем чай с пирогами и «с удовольствием», и только потом я осторожно приступаю к расспросам. – А кто эта девушка, дядя Дима? Или это служебная тайна? Мне ужасно хочется узнать, какие действия он уже предпринял. Взял отпечатки пальцев у всех, кто был в тот день в университете? Опросил родных и знакомых Скуратовой? Сопоставил фотографии из ее семейного альбома с фотографиями наших сотрудников и студентов? Конечно, он не сможет мне ничего рассказать – он же ведет следствие. И я жду от него в ответ что-нибудь вроде: «Любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Но он почему-то небрежно машет рукой. – Никакой тайны тут нет. Да и дела, собственно, тоже. Несчастный случай. – Как это? – не понимаю я. – Она что – сама себя этой штукой по голове стукнула? Тетя Лена тоже слушает. Для нее такие истории не в диковинку. – Думаю, она случайно ее уронила. Кажется, именно ты рассказала, что этот аппарат едва не свалился с полки, когда твой заведующий всего лишь легонько его задел? Я вспоминаю нависший над узким проходом тяжелый металлический предмет – жуткий, как нож гильотины, – и вздрагиваю. – Ну, да, – киваю я, – но зачем ей вообще потребовалось заходить на склад? Ткаченко разводит руками. – Это мы можем только предполагать. Она курила рядом с лестницей – несколько окурков со следами ее губной помады мы нашли на полу. Насколько я понял, студенты и посетители столовой там часто курят. Дверь была открыта. Она увидела технику и заинтересовалась. У нас не считается зазорным прихватить то, что плохо лежит. Возможно, она хотела взять сканер или монитор и выйти через запасной выход. Я хмурюсь. – Но зачем ей нужна старая техника? – Во-первых, она не знала, что техника старая – насколько я могу судить, выглядит она вполне прилично. А во-вторых, даже на старой технике можно работать. Тетя Лена вздыхает: – Бедная девочка. Мало того, что она получила такую травму, так вы еще и в воровстве ее обвиняете. – Да вовсе нет! – возражает дядя Дима. – Вполне возможно, она всего лишь хотела достать с полки стопку курсовых работ – может быть, ее даже попросил об этом кто-нибудь. Да мало ли может быть вариантов! А может быть, обычное женское любопытство. Ну, вот, и этот о том же! – Но вы же и другие версии рассматривали, да? – жалобно спрашиваю я. Дядя Дима обижается. – За кого ты меня принимаешь? Конечно! Только никакой связи между этой девушкой и вашим университетом я не нашел. Никто из преподавателей и студентов в своем знакомстве с ней не признался. Я фыркаю: – Тот, кто ее по голове стукнул, своей знакомой ее точно не назовет. – Логично рассуждаешь, – прячет улыбку в усы дядя Дима. – Только я и с другой стороны заходил. Я ее подруг и коллег опросил – никто из них ни сам в вашем университете не учится, ни о каких-либо ее знакомых в вашем ВУЗе не слышал. Если тебе интересно, могу подробнее рассказать. Я киваю. – Скуратова Альбина Ивановна, девяносто седьмого года рождения, сирота, воспитывалась в детском доме. После окончания одиннадцати классов ей и ее однокласснице в соответствии с законом выделили по комнате в трехкомнатной коммунальной квартире на окраине города, где они сейчас и проживают. С ее подругой и соседкой Ниной я разговаривал лично – очень толковая и, кажется, порядочная девочка. По ее словам, они с Альбиной – как сестры. Хотя о нынешних друзьях Скуратовой она почти ничего не знает. Отношения между ними разладились после одной неприятной истории. Молодой человек, с которым Нина встречалась, бросил ее, когда узнал, что она ждет ребенка. Альбина советовала требовать с него алименты через суд, а Нина решила воспитывать ребенка сама. Скуратова назвала ее дурой, та, конечно, обиделась. Судя по всему, у девушек разное представление о способах существования – Нина предпочитает зарабатывать сама, а Альбина надеется на богатого принца. Нина сейчас работает уборщицей в детском саду, а по утрам разносит газеты. Скуратова, впрочем, тоже трудится – на кондитерской фабрике. А теперь – самое интересное. Летом Альбина почти полностью обновила свой гардероб – платья, сарафаны, фирменный спортивный костюм и фирменные же джинсы, дорогие туфли и босоножки. А в августе она на целый месяц уехала на Черноморское побережье. – Ого! – восхищаюсь я. – На фабрике такая хорошая зарплата? – Молодец! – хвалит он. – Соображаешь! Заработки там хоть и не маленькие, но всё-таки не настолько большие, чтобы можно было так шиковать. Ее отпускных только-только хватило бы на что-то одно – либо на новый гардероб, либо на отдых в Сочи. – Значит, мужчина? – предполагаю я. – Наверняка, – подтверждает дядя Дима. – И отношения у них, кажется, весьма серьезные, потому что Скуратова начала звонить по объявлениям о продаже квартир. Ее интересовали однокомнатные квартиры. И хотя квартиру она искала не новую, не в центре и не очень дорогую, как ты понимаешь, денег даже на такую квартиру у нее не было. Память вновь и вновь услужливо переносит меня в заставленную стеллажами каморку. Да, на девушке был фирменный костюм. И еще – красивый перстень на пальце и золотая цепочка на запястье. И сумочка, что валялась рядом с ней на полу, была из натуральной кожи. Странно – тогда, когда всё это произошло, я, кажется, не заметила ни перстня, ни цепочки, ни сумочки. А сейчас так явно представляю их – словно смотрю на фотографию. – И что, никто из коллег и соседей ни разу не видел ее вместе с этим богатым Буратино? Да она должна была хвастаться им на каждом углу. Может быть, он женат? – Возможно, – чуть наклоняет голову Ткаченко. – Может быть, ему надоела эта интрижка, и он решил ее прекратить? – предполагаю я. – А девушка с этим не согласилась. Может быть, она пригрозила рассказать всё его жене, и он испугался? Я сама едва поспеваю за своими мыслями. Но мне кажется, что всё, что я говорю – вполне логично. Я даже почти уверена в этом. И ироничный смешок дяди Димы застает меня врасплох. – Тебе не кажется, что ты чересчур увлеклась? – спрашивает он. – Но ведь это легко проверить! – я вскакиваю с места. – Они, наверно, ездили на юг вместе. А сейчас билеты на поезд – именные. Можно легко узнать, кто ехал вместе с ней в купе. А вы уже выяснили, кто из наших сотрудников или студентов был в августе на черноморском побережье? Дядя Дима над чем-то смеется – наверно, над моим энтузиазмом. – Могу тебя успокоить – никто из твоих коллег по кафедре там в это время не отдыхал – мы проверили. – А сотрудники других кафедр? А студенты?