– Без шансов, – вдруг громко говорит Максим Воронцов. – Что «без шансов»? – не понимаю я. Он отвечает, не считая нужным подняться со стула. Но к этому я уже привыкла. Нынешние студенты не стремятся проявлять вежливость по отношению к педагогу. – Без шансов выиграть этот конкурс, – поясняет он. – Если я напишу, что я на самом деле думаю по этой теме, Пенсионный фонд пришлет жалобу в универ. Я вздыхаю. В чём-то он, безусловно, прав. Но говорю совсем другое: – Не обязательно писать именно то, что ты думаешь. – Ого! – ухмыляется он. – Предлагаете мне соврать? А кто недавно призывал всегда говорить правду? Кажется, я краснею. – Я имела в виду другое. Я всего лишь хотела сказать, что в научной статье требуется показать как раз разнообразие взглядов на проблему. Думаю, если вы всерьез займетесь этой темой, то найдете в реформе не только минусы, но и плюсы. – Долго искать придется, – поддерживает товарища Гуляев. Я благоразумно прекращаю дискуссию и перехожу к проверке домашнего задания. В голубых глазах Воронцова мелькает разочарование. *** Деньги у нее в руках я замечаю сразу. И хотя она почти мгновенно прячет их в сумочку, я даже успеваю их сосчитать – пять купюр по тысяче рублей. И студенток в коридоре тоже пятеро – разного возраста, но одинаково взволнованных. В руках одной из них – не только сумочка с деньгами, но и стопка зачеток. Не нужно быть особо сообразительной, чтобы догадаться – сдавать экзамен они собираются не вполне обычным способом. Сказать, что я презираю взяточников – слишком сильно. Но отношусь я к ним с осуждением. Может быть, причиной тому еще слишком малый стаж педагогической работы или слишком яркие воспоминания о своей учебе в университете – не знаю. Проходя мимо, я с интересом разглядываю девушек. Впрочем, некоторые из них уже отнюдь не девичьего возраста – солидные дамы, быть может, занимающие ответственные должности, и даже (как знать?) сами получающие взятки. Они стоят недалеко от дверей нашей кафедры. Других кафедр поблизости нет. Появляются неприятные ощущения. Я отворачиваюсь. И первая мысль – о Вадиме. Как горько будет ему узнать, что кто-кто из его подчиненных замешан в таких скользких делах. Когда-то, будучи председателем Студенческого совета, он вел со взяточниками открытую борьбу, и не слишком честные педагоги боялись его, как огня. А тут – надо же! – пригрел паразита у себя под крылом. Студентки делают вид, что читают объявления на стенде. Я захожу на кафедру. Других лекций у меня сегодня нет, и я могу идти домой, но почему-то устраиваюсь за столом и начинаю проверять контрольные работы. Что это? Любопытство? Преподаватель, которого они ждут, вынужден будет зайти с зачетными книжками в кабинет. Не станет же он расписываться в коридоре. Они, конечно, сунут деньги в зачетку, и он зайдет на кафедру спокойно и уверенно – чтобы поставить им оценки за своим письменным столом. Он будет думать, что о деньгах знают только он и эти дурочки. Я вздрагиваю, когда открывается дверь. Я ожидаю увидеть Степанцову (она сама говорила – нужно же кормить детей!) или кого-то из тех педагогов, с кем я еще плохо знакома. А вижу Кирсанова. Он заходит на кафедру, держа в руках пресловутые зачетки, и, увидев меня, застывает на пороге. Но через пару секунд уже улыбается. – Привет, Алиса! Еще можно сделать вид, что ничего не произошло. Отвести взгляд, склониться над работами. Но я смотрю на него. И, кажется, смотрю с ужасом, потому что он бледнеет и осторожно кладет зачетки на стол. И если до этой секунды еще существовала вероятность, что я ошиблась (могло же так оказаться, что деньги вовсе не для взятки предназначались!), то тут уже сомнений не остается. Он за одно мгновение обмяк, как сдувшийся шарик. – Зачем тебе это? – шепотом спрашиваю я. – Тебе же раньше даже думать об этом было противно. – Все мы меняемся. И чаще не в лучшую сторону, – мямлит он. – Это не ответ! – я повышаю голос. В кабинет робко заглядывает одна из девушек. – Вадим Александрович, извините… Он не дает ей договорить. – Зачетки заберете на кафедре завтра. В голосе его – сплошной металл. Девушка испуганно кивает и исчезает за дверью. – Зачем тебе это? – повторяю я. – Ты что, не понимаешь, как это мерзко? Тебя так любят и уважают в университете. – Уважают, – усмехается он. – Только на зарплате это не отражается. Он уже почти пришел в себя и ощетинился. – Тебе есть нечего? – спрашиваю я. – Тебе нечем платить за квартиру? Если заведующему кафедрой не хватает средств, так твоим подчиненным впору по миру идти. – Зря ты так, Алиса, – грустно говорит он. – Должность – это не только зарплата и какие-то права, но еще и обязанности. Обязанность носить хорошие костюмы, покупать новейшую научную литературу и вовремя платить по кредитам. – Ах ты, бедненький! – едва сдерживая возмущение, говорю я. – Послушай! – он хватает меня за плечи и довольно резко встряхивает. – У меня – жена и семилетний сын, которых я обязан обеспечивать. Врач рекомендовал дважды в год возить Кирилла на море. А мы еще платим по ипотечному кредиту. И у Даши тоже есть определенные потребности. И, как ты знаешь, немалые. – Интересное оправдание, – я выскальзываю из его рук и отступаю в сторону. – А ведь у тех взяточников, с которыми ты когда-то боролся, тоже могли быть на это свои причины. Кому-то не хватало на новую машину, кому-то – на поездку в Сочи. Их ты теперь тоже готов оправдать? – Ты всё неправильно понимаешь! Ты думаешь, я что-то с них требовал? Да они сами навязали мне эти деньги! Они не сдали экзамен с первого раза. На пересдачу прийти не могут – сессия закончилась, и им нужно выходить на работу. Они – из Нарьян-Мара, и на завтрашний вечер у них уже куплены билеты на самолет. А каждый билет стоит несколько тысяч. Ты хоть представляешь, сколько они там, на Крайнем Севере, получают? Да для них заплатить тысячу за экзамен – всё равно, что в кино сходить. Ты пойми – я же для них доброе дело сделал. Их отчислят из университета, если они экзамен сейчас не сдадут. – Благодетель! – восхищаюсь я. – Да, – подтверждает он, – хоть ты и не способна это оценить. Ну, хорошо, я – подлец. Я отступил от своих принципов, согласен. Но те принципы, которым мы следуем в юности, отнюдь не всегда самые правильные. Мы взрослеем и становимся мудрее! – Мудрее? – переспрашиваю я. – Да, мудрее! И если ты хочешь сделать этот эпизод достоянием гласности – что же, пожалуйста. Я признаю свою ошибку. Меня прогонят из университета, дело попадет в газеты. Ты этого хочешь? – Перестань говорить ерунду! Он успокаивается, садится за стол, брезгливо отпихивает зачетные книжки. – Извини, Алиса, я погорячился. Меньше всего я хотел, чтобы об этом узнала ты. Или Сашка. Глупо всё получилось. Ты не подумай, что это – обычная практика. Это – исключение. Не понимаю, как я пошел у них на поводу. Сам жалею об этом. Я даже вернул бы им деньги, только, боюсь, это даст обратный эффект. О преподавателе, который сначала получил взятку, а потом ее вернул, через несколько дней будет говорить весь университет. – Наверняка, – соглашаюсь я. – Но неужели ты не понимаешь, что кто-нибудь из них всё равно проболтается? Достаточно одного только слова, и все студенты будут шептаться об этом. Ты же помнишь, как это было, когда мы сами учились? Мы знали всех взяточников университета. – Да, я помню, – кивает он. – Только в моей практике это не стандартное явление. Знаешь, это – третий случай за пять лет работы в университете. Так что хоть я и взяточник, но, надеюсь, не злостный. Я совершенно запутался. Я бьюсь над докторской уже несколько лет, а у меня ничего не получается. Нет, текст есть – и достаточно научный. Но, как говорит мой консультант, там нет главного – новой идеи. Такой идеи, за которую дают степень доктора наук, и за которую ухватится любой диссертационный совет. Конечно, можно рискнуть и с диссертацией в том виде, в каком она есть, но велика вероятность провалиться на защите. А процедура защиты – отнюдь не бесплатна. Каждая подпись стоит денег. Научный консультант, рецензенты, оппоненты. Я понимаю, что разочаровываю тебя – но вот такая она, правда. Я возмущена, но отнюдь его не презираю. Он по-прежнему мой друг, и я буду поддерживать его, какие бы глупости и ошибки он не совершал. Мне только немного жаль, что из благородного рыцаря он превратился во вполне современного человека, не обремененного принципами и идеалами. Шерше ля фам На сей раз я захожу к Ткаченко отнюдь не из любопытства. Сильнейший ливень застает меня в городской библиотеке, зонт я забыла в университете, а дом тети Лены – вот он, рукой подать. И я стою у них на пороге – голодная и промокшая до нитки. – Алиса! – радуется дядя Дима. – Как раз к чаю. У нас пирожные есть. Тетя Лена уже хлопочет на кухне. – Сейчас кушать будем. Только сначала переоденься. Я послушно иду в ванную и надеваю теткин, привезенный из Турции, пушистый халат. Ах, как тепло! Пекинес Атос подозрительно обнюхивает лужицу, натекшую на коврик с моих сапог. – Кто же в такую погоду в библиотеку ходит? – удивляется тетя Лена. – Ну, ладно, мой дурашка полдня под дождем слонялся, так у него – работа. Дядя Дима, громко фыркая, пьет чай. – У нее тоже – работа, – возражает он. – Лекции без подготовки не прочитаешь. А что в библиотеку сегодня пошла, хорошо. И что дождь пошел – тоже. А иначе разве бы ты нас вниманием удостоила? Я виновато улыбаюсь. – Надеюсь, сегодня ты ни о чём меня расспрашивать не станешь? Не для этого пришла?