Вечером мне звонит Сашка. – Ты дома? Я заеду за тобой, когда поеду с работы. У Вадима что-то случилось. Он звонил мне пять минут назад. Я толком ничего не понял, но голос у него был странный. Я пытаюсь спросить, что случилось, но он кладет трубку. Дозвониться до Кирсанова не получается. Мы приезжаем к Вадиму через час. Он открывает дверь, и я вздрагиваю – Вадим бледен, взъерошен и, кажется, пьян. – Ну, что, дамы и господа, – театрально раскланивается он, – могу вам сообщить, что эта стерва перешла к активным действиям. Насколько я понимаю, он говорит о своем Светлячке. Но слово «стерва» так не подходит к девушке, восемь лет назад писавшей славные добрые письма, что даже Сашка морщится. Чего уж говорить обо мне? – Тебе не кажется, что ты зациклился? – ухмыляюсь я. Вадим кричит: – Только не нужно говорить, что я сам во всём виноват! Что я обидел бедную овечку, и она имеет право мне мстить! Я сам жалел ее, я хотел извиниться, я простил ей историю с подбором пароля к моему компьютеру – честное слово! Но всякое терпение имеет предел. Пароль – пустяк, детская выходка! Заявка на грант – уже серьезнее, но это тоже можно понять. Но она пошла гораздо дальше. Она пошла на преступление! В таком взвинченном состоянии он может назвать преступлением что угодно, поэтому я спокойно спрашиваю: – И что же она сделала? Вадим, подчеркивая важность момента, делает паузу, а потом сообщает: – Она украла картину Пчелина. – Что? – выдыхаю я, хотя слышала каждое слово. – Думаешь, вру? Спроси Квасцова! Хотя он сейчас уже не способен ничего рассказать. Напился парень с расстройства. – Может, мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит? – недоволен ничего не понимающий Сашка. Вадим топает на кухню, мы – следом. Объяснять начинаю я. – Помнишь некую Нонну, которая обещала подарить Даше весьма дорогую картину? – Конечно, – кивает Сашка. – Жена депутата. – Точно, – подтверждаю я. – Так вот, сегодня эту картину отправили на самолете с другим думским депутатом. А Никита Аркадьевич должен был встретить этого депутата в аэропорту. – Сейчас я всё расскажу, – хрипит Вадим, отправляя в рот очередную стопку горячительного напитка с препротивнейшим запахом. – Никита приехал в аэропорт без пятнадцати пять – задержался в ателье. Самолет из Москвы прибыл на десять минут раньше, чем должен был по расписанию. Когда приехал Квасцов, пассажиры эконом-класса еще получали багаж. Но депутат, понятное дело, летел бизнес-классом. А бизнес-класс выгружается из самолета первым и багаж получает сразу же. Никита нашел Тунгусова уже в зале ожидания для VIP персон. До вылета самолета в Стокгольм оставалось еще больше двух часов. Он разыскал Тунгусова, сказал, что приехал по моему поручению, и предъявил мой паспорт. А тот сильно удивился. Оказывается, минут за десять до этого к нему подошел молодой человек и тоже сказал, что приехал по моему поручению за картиной. Я не могу сдержаться: – И что? Он отдал картину первому встречному? Без каких-либо подтверждений? – Нет, конечно, но тот тип предъявил Тунгусову доверенность с моей якобы подписью. Сама доверенность отпечатана на компьютере, стоит подпись «Кирсанов», а, самое главное, моя подпись заверена заместителем декана факультета Н.С. Пошехонцевой, что подтверждается печатью деканата. – А кто такая Пошехонцева? – спрашивает Сашка. – Да нет у нас на факультете никакой Пошехонцевой, – рявкает Вадим. – Но Тунгусову-то откуда это было знать? Ему предъявили должным образом оформленный документ, в котором я поручал некоему Кузнецову Даниле Степановичу получить картину Пчелина. Мужчина предъявил и паспорт на фамилию, которая значилась в доверенности. Меня самого в аэропорту Тугнусов и не ждал – его предупредили, что за картиной приедет кто-то другой. Приехавший в аэропорт мужчина вел себя вполне адекватно, не нервничал. Тунгусов и его помощник изучили паспорт, взяли доверенность и передали мужчине пакет с картиной. К их действиям у меня никаких претензий нет. – Они запомнили, как он выглядел? – уточняю я. – Никаких особых примет они не назвали. Да они к нему и не присматривались – он предъявил необходимые документы, формальности были соблюдены. Они сказали, он – невысокого роста, полный, был в кепке и спортивной куртке. Вроде бы, внешне вполне похож на фотографию в паспорте. Вот и всё. – В доверенности записаны паспортные данные? – Да, и это – единственная зацепка. Но Сашка сомневается: – Вряд ли это что-то даст. Какой дурак пойдет на преступление со своим паспортом? Скорее всего, паспорт краденый. – Ничего, – горячится Вадим, – всё равно проверить нужно. Ты когда-то говорила Алиса, что у тебя есть программа с базой паспортных данных по Питеру? Я записал серию, номер паспорта и фамилию. Ты посмотришь по базе? – Зачем? – удивляюсь я. – Пусть этим занимается полиция. На сей раз ты прав – это преступление, и если это сделал тот же самый человек, что вредил вам и в предыдущих случаях, то профессионалы легко его вычислят. Кирсанов странно мнется. – Я не заявлял о краже в полицию. Мне кажется – я ослышалась. И это кажется не только мне. – Не заявлял в полицию? – переспрашивает Сашка. – Да, не заявлял. Да подождите вы, не горячись. Я знаю, это звучит глупо, но я не мог поступить по-другому. – Вот как? – осведомляется Сашка. – Так чего же ты хочешь от нас? Чтобы мы бросились по следу преступника? Чтобы Алиса пробила по базе данных адрес, а я пошел на захват? Ты этого хочешь? Знаешь, эта история перестала мне нравиться. Пока речь шла о невинных пакостях, вроде слива твоей диссертации в интернет, пропажи письма или договора, я готов был тебе помогать – это было даже интересно. Но не надо заигрываться, Вадя! Ситуация осложнилась, и мы уже не сможем разрулить ее самостоятельно. – Я понимаю, – тихо говорит Кирсанов. Весь облик его взывает к жалости, и я жалею его – но только в душе. – Я не могу заявить в полицию о краже, – канючит он. – Не можешь? – я кручу пальцем у виска. – У тебя пропала картина огромной ценности! За сколько, говорила Нонна, продали картину Пчелина на аукционе? Кажется, за шестьдесят тысяч долларов? – Эта дешевле, – поясняет он. – Она написана позже и чересчур пафосная. – Неважно, – возражаю я. – Она всё равно стоит несколько тысяч долларов, разве не так? – Наверно, так, – признает он. – Поэтому и не могу заявить о краже. – Не понимаю. – Если я буду делать заявление, мне придется назвать, хотя бы приблизительно, стоимость картины. Соврать я не могу, да и из-за обыкновенной, мало стоящей картины, следователи и пальцем не пошевелят. Но как я смогу объяснить, с какой стати депутат Государственной Думы делает мне такой дорогостоящий подарок? – А почему бы и нет? – парирую я. – К тому же, этот подарок делает не сам депутат, а его жена, и не тебе, а твоей жене. – Но картину передал Тунгусову его коллега, а встретить ее в аэропорту должен был я. Так что, как ни крути, а ситуация такова – депутат подарил картину стоимостью, как минимум, десять тысяч долларов преподавателю некоего университета. Спрашивается, чем вызван такой подарок? Дружеским расположением или благодарностью за какие-то услуги? Эта история непременно попадет в газеты. А любой более-менее толковый журналист способен выяснить, что совсем недавно этот депутат (вот удивительное совпадение!) получил диплом о высшем образовании именно в этом университете. И остается только выяснить у других преподавателей, а видели ли они хоть раз на экзаменах такого известного студента? И окажется, что в университете он появлялся всего несколько раз, а значит, его диплом в некоторой степени липовый. Проблемы какого-то депутата меня не слишком волнуют. Но я понимаю, насколько это важно для Кирсанова. – У Нонниного мужа сейчас наклевывается блестящая карьера. Он уже депутат Государственной Думы, а поговаривают, что может стать губернатором крупного региона. Если всплывет эта история с дипломом, он сильно подмочит себе репутацию. А он в этом не заинтересован. Скажется это и на нашем университете. Я уж не говорю о том, что мне придется уволиться, ведь именно я ходил с его зачеткой по преподавателям. – Ситуация сложная, – признает Сашка. – В том-то и дело, – вздыхает Вадим. – К тому же, картина – не моя собственность. А ее владелец недвусмысленно дал мне понять, что подключать к этому делу полицию он не намерен. – Ты разговаривал с ним? – спрашиваю я. – Конечно. Квасцов позвонил мне из аэропорта. Я сразу поехал туда и пообщался с Тунгусовым. Тот показал мне доверенность, мы ее отксерокопировали. Копию я вам сейчас покажу. Тунгусов сам позвонил Красавину. Я тоже с ним разговаривал. Он сказал, что ему очень жаль, что Дарья Дмитриевна не получила подарок; посоветовал мне выяснить, как такое могло случиться; заявил, что если я сумею найти картину, то она, разумеется, будет отдана Даше; но поднимать шум не в его и не в моих интересах. Давать советы – дело неблагодарное. К тому же, я не знаю, как поступила бы на месте Кирсанова. Но он хочет услышать наше мнение, и Сашка без особой охоты его высказывает. – Пожалуй, ты прав! – признает он и этим ограничивается. Вадим воодушевляется. – Ты, правда, так думаешь? Значит, будем действовать самостоятельно? По-моему, действовать самостоятельно в такой ситуации глупо. – А что сказала Даша? Вадим снова мрачнеет. – Она в истерике. Мы разговаривали по телефону. Сначала она сказала, что если я не намерен заявлять в полицию, то это сделает она сама. Но потом позвонила Нонне, и та убедила ее, что делать этого не стоит. Но она требует, чтобы я вычислил вора на своей кафедре. Она уверена, что в этом замешан кто-то из наших преподавателей, и, думаю, она права. – Кто знал о том, что тебе должны привезти картину? – спрашивает Сашка. Вадим виновато улыбается. – Все наши сотрудники. Мы разговаривали с Дашей по телефону во время заседания кафедры. Мы разговаривали громко, но, конечно, слышать они могли только то, что говорил я, а не Даша. Но, думаю, этого было достаточно, чтобы понять, о чём шла речь. К тому же, мне пришлось продублировать информацию для Никиты. Но речь шла всего лишь о какой-то картине, которую Дашина подруга отправила ей в подарок. Я не думал, что это нужно скрывать.