Она отвечает вопросом на вопрос: – А почему вы только женщин допрашиваете? И вопросы только про нас задаете. На этот вопрос Сашка ответить не может, но я, довольная, что уже пообщалась с Квасцовым, говорю: – Вот тут вы ошибаетесь. Никита Аркадьевич уже ответил на все интересующие нас вопросы. А Вадима Александровича, надеюсь, вы ни в чем не хотите обвинить? Или вам кажется подозрительным какой-то другой мужчина? – она молчит, и я высказываю предположение: – Неужели, всё-таки Квасцов? Она ежится и снова накидывает куртку на плечи. – Скользкий он какой-то. – Скользкий? – переспрашивает Сашка. – Мне он таким не показался. – Ага, скользкий, – подтверждает Вероника. – Понимаете, он думает только о себе. Ему на других наплевать! – Ну-у, – тянет Сашка, – мы все думаем, в основном, о себе. Разве не так? – Может быть, – кивает Сташевская, – только у него это в какой-то гипертрофированной форме проявляется. Хотя это всего лишь мое личное мнение. Кирсанов о нём думает по-другому. Я осторожно спрашиваю: – Но ваше мнение должно быть на чем-то основано? Она перестает меня игнорировать и отворачивается от Давыдова. – Понимаете, для нас кафедра – как дом родной, а он ее только как трамплин воспринимает, с которого можно на какое-нибудь теплое местечко перелететь. Никиточке машина нужна престижная (а то его нынешняя всё в ремонте да в ремонте), квартира отдельная. Нет, я его за это не осуждаю – у мужчины должна быть достойная зарплата, а в университете с этим как раз проблема. Знаете, когда он еще не был кандидатом наук, он всё возмущался, что Кирсанов учебную нагрузку неправильно распределяет. Понимаете, у нас курсовыми работами студентов только доценты и профессоры руководят, а простым преподавателям ничего от этого не достается. А это – оплачиваемые часы, и немалые. Но только если тебя что-то не устраивает, ты прямо об этом скажи заведующему кафедрой, а не за спиной шушукайся. А он нас, девчонок, подбивал потребовать от Кирсанова перераспределения нагрузки – ну, вроде как, ему, мужчине, клянчить неудобно. Потом он защитил диссертацию, получил право руководить курсовыми. И что? Он тут же забыл о проблемах простых преподавателей. – Ну, хорошо, – признает Сашка, – он – не самый симпатичный человек. Но это свойственно многим. Лучше скажите, Ника, мог он участвовать в краже картины? Несколько секунд Ника молчит. Потом решительно мотает головой. – Нет, что вы! Зачем ему это? Ему сейчас нужно вести себя тише воды ниже травы. Чтобы стать зятем миллионера, нужна безупречная репутация. – А может быть, он и женится по расчету? – предполагает Сашка. На этот вопрос Сташевская отвечает без раздумий. – Нет, он ее любит. И она действительно хорошая девочка – я разговаривала с ней несколько раз. Она совсем не похожа на мисс миллионершу. Но, знаете, что я думаю – если бы она была дочерью школьного учителя или фермера, он бы не сделал ей предложение так скоро. – Но кого-то же вы подозреваете, – настаивает Сашка. Ника сразу нахохливается. – Пусть Кирсанов об этом думает. Никто из наших этого сделать не мог. – А компьютер Вадима? А заявка на грант? А договор? – перечисляет Сашка. Сташевская решительно берется за ручку двери. – Я – не детектив. Думайте сами. – Не очень-то вы хотите отвечать на наши вопросы, – говорит Давыдов. – Значит, вам есть, что скрывать. Ее рука впивается в обивку кресла. – Каждому человеку есть, что скрывать, – зло говорит она. – Ах, скажите, пожалуйста, картину украли! А за что ему эта картина досталась? За то, что одному жирному борову, которому очень хотелось стать депутатом, помог корочки получить? Неужели какая-то картина стоит того, чтобы всех, с кем он работает сейчас, делать своими врагами? Чтобы доводить до слёз Настю? Вы не поверите, Александр Дмитриевич, но мы сейчас на работу идем, как на каторгу. А ведь у каждого из нас свои проблемы – может, даже более серьезные, чем у Кирсанова. И разве вы пытаетесь нас понять? Разве вас интересует, почему Юлю до сих пор бросает в дрожь, стоит ей подумать о брате? Или почему Таня Рогозина разносит по утрам газеты? Ах, да ничего вас не интересует! Она выходит из машины и быстро идет ко крыльцу. На пороге едва не сталкивается с Кирсановым – тот что-то говорит ей, но она не слышит и, кажется, не замечает его – проходит мимо. Аркадий В гардероб я иду назло Кирсанову. Если он не считает нужным делиться со мной своими мыслями, то почему я должна идти у него на поводу? Он считает неважным то, что я услышала от странного парня по имени Аркадий. Но почему я должна думать, что он прав? В гардероб я спускаюсь после звонка на урок. Ни студентов, ни преподавателей там не оказывается. Впрочем, как и самого Аркадия. Вместо него у вешалок стоят две дородные румяные блондинки неопределенного возраста – одна высокая, другая – пониже. – Извините, а Аркадия сегодня нет? Вы, наверно, по сменам работаете? Они переглядываются. Одна из них – та, что повыше, – вздыхает. Не понимаю, что сложного в моем вопросе? Но они мнутся, молчат, и я уже собираюсь его повторить, когда та, что пониже, бросает: – В больнице он. Я искренне сожалею. – А когда выйдет на работу? Женщины снова переглядываются. – Да кто же знает? – резко, почти враждебно спрашивает высокая. – Там дело серьезное. Его машина сбила – на Набережной. Он там бегает по вечерам. А нынешние водители совсем стыд потеряли – им что проезжая часть, что тротуар. Вон недавно писали – на Дворцовой площади гонки устроили! Я начинаю волноваться. – А что за машина, известно? Невысокая пожимает плечами: – Да откуда же? Поздно уже было, народу никого. А водитель, понятное дело, испугался – может, подумал, что человека-то убил. Нет, я его не оправдываю. Ну, ладно, случайно авария произошла – так ты остановись, помоги человеку, «скорую» вызови. Хорошо еще, что ночью в том месте мужчина собаку выгуливал – они Аркашу и нашли. В полиции говорят, что ищут виновника, да знаем мы, как они ищут. А Аркаша в больнице – с травмой головы и обморожением. Конечно, нет никаких причин увязывать этот случай с другими, но прогнать эти мысли я не могу. Я выхожу из универа и звоню дяде Диме. Он искренне восхищен моей фантазией. – Слушай, Алиса, вчера еще один ваш студент в больницу попал – с передозировкой наркотиков. Может, тоже из-за вашей истории? Он издевается, и его можно понять. Он привык к подобным случаям, и знает, насколько далеки реальные будни от киношных вымыслов. Я вздыхаю и убираю телефон в карман. Женя Калининой я звоню из дома. Я всего лишь хочу задать ей несколько дежурных вопросов, чтобы затем отрапортовать перед Кирсановым об очередном провале (ну, должен же он, наконец, понять, что не мое это дело!) и переключиться на более нужные и мирные темы. Тем более, что в пятницу я иду на дискотеку. Она берет трубку после десятого гудка, и я чувствую, что отвлекаю ее от чего-то важного. – Здравствуйте, Евгения Максимовна. Это Алиса Логинова. Мы с вами работаем на одной кафедре. – Да, я знаю, – ответ звучит резко и сухо и не располагает к дальнейшему разговору. Но мне, честно говоря, на это наплевать. – Евгения Максимовна, нам нужно поговорить. Желательно, не по телефону. – Я буду в университете на следующей неделе во вторник – с двух до пяти, – сообщает она ледяным тоном. Я ужасно не люблю оправдываться, да и настаивать тоже. Но оправдываюсь и настаиваю, удивляясь сама себе. – Извините, но это очень важно. – Да? – хмыкает она. – Но завтра я еду в столицу. Вернусь только ко вторнику. Она думает, что я отступлю. –Евгения Максимовна, Вадим Александрович надеялся, что вы сможете встретиться со мной сегодня вечером. Это не займет много времени. Полчаса, ну, час.