– Сейчас поймете. Я – жена Вадима Александровича. А не далее, как вчера в университет пришло анонимное письмо, где говорится, что именно вы и еще несколько ваших однокурсниц дали моему мужу взятку в обмен на экзаменационную оценку. И теперь и у Кирсанова, и у вас могут быть большие неприятности. – Я не понимаю, о чём вы говорите, – из голоса на другом конце провода исчезают властные нотки. – Никакой взятки никаким преподавателям мы не давали. Все экзамены мы сдавали на обычных основаниях. – Ну как же? – напоминает Даша. – Кирсанову вы сдавали экзамен вне расписания. – Да, – лопочет женщина, – но так получилось потому, что у нас уже были куплены билеты на самолет. А Вадим Александрович был так добр, что согласился принять у нас экзамен раньше, чем у других должников. – Да? – тоном судьи вопрошает Даша. – Но тогда откуда же взялась анонимка? И, может быть, ваши подруги скажут совсем другое? – Ну, что вы! Как они могут сказать другое, если я рассказываю так, как всё было на самом деле. И не нужно впутывать нас в эту историю! Она почти в истерике, но Даша не отступает. – Да? Ну, это же совсем другое дело! Раз вы тут ни при чем, то я очень рада. А то вы же понимаете, какие проблемы могли бы быть и у моего мужа, и у вас, если бы вдруг эта сплетня оказалась правдой. Вы, насколько я понимаю, уважаемый человек в Нарьян-Маре, у вас – солидная должность. И вам не хватает только высшего экономического образования, которое вы сейчас как раз и получаете. А если бы вдруг выяснилось, что вы получаете оценки, давая взятки, то это могло бы негативно повлиять на вашу карьеру. Я ведь права? И после такого скандала учиться в университете стало бы еще трудней. А уж про вашу ответственную работу я вовсе не говорю. Вы как государственный служащий должны бороться с коррупцией, а не поощрять ее. – Вы на самом деле жена Вадима Александровича? – уточняет Дашина собеседница. – Тогда передайте ему, пожалуйста, что мне очень жаль, что кто-то смог написать про него такую гадость. Но я уверена, что наши девочки на такое не способны. И я надеюсь, что скоро всё прояснится. – Спасибо за понимание, – тон судьи Даша меняет на тон детсадовской воспитательницы. – Я очень рада, что в вас не ошиблась. Надеюсь, вас не затруднит узнать, не имеет ли отношения к этой истории кто-то из ваших подруг? О, конечно, я не сомневаюсь, что они тут ни при чем. Но всё-таки, может быть, вы с ними поговорите? Антонина Александровна с жаром уверяет ее, что поговорит, и кладут трубки они, почти став друзьями. – Кажется, мы в ней не ошиблись, – выдавливает Даша улыбку. – Слышала, как она испугалась, когда узнала про анонимное письмо? Нет, она – чиновник, ей такая сомнительная реклама ни к чему. Будь уверена, она вымуштрует своих подруг так, как надо. Кирсанова уже почти похожа на саму себя. – Ничего, ректору еще извиниться придется перед Вадимом. Как он мог подозревать его во взяточничестве? – А в письме речь идет только об одной взятке? – спрашиваю я. Даша достает из мини-бара бутылку коньяка. – А ты думаешь, он брал их каждый день? Хорошего же ты о нём мнения. Нет, там говорится только об этих дурочках. И если они будут стоять на своем, то никто ничего не докажет. Ну, и если Кирсанов, конечно, не раскиснет. Вообще-то я не люблю коньяк, но отказаться мне кажется не удобным. – Это хороший коньяк, французский, – замечает мои сомнения Кирсанова. – Мы с тобой сегодня славно потрудились. Она напрашивается на комплименты, и я говорю: – Это целиком и полностью твоя работа. Ты – молодец! Это я говорю совершенно искренне. Мне небезразличен Вадим, но даже ради него я не сумела бы сделать то, что сделала она. И я ей за это благодарна. Ее щеки краснеют – то ли от алкоголя, то ли от похвалы. – Тысячи людей берут взятки, и их никто ни в чём не обвиняет, – возмущается она, – а он сразу попался. Я проглатываю содержимое рюмки и собираюсь домой. Даша идет со мною до лифта. – Уверена – анонимное письмо – дело рук той суки, которая путалась с Вадимом, – тихо говорит она, нажимая на кнопку. Вот оно, прорвалось! Правильно, не робот же она, не кукла бесчувственная. Я понимаю, что лучше промолчать, сделать вид, что не расслышала ее слов, но эти слова так не вяжутся с Варей, что я всё-таки возражаю: – Зря ты так. Это не она. – Она, – убежденно заверяет Даша. – Он сказал ей, что между ними всё кончено. Она решила отомстить. Кстати, ты знаешь, что они расстались? Она смотрит на меня торжествующе. Для меня ее слова – новость. – Нет, не знаю, – честно говорю я. – Он сказал, их отношения были ошибкой. Он эту ошибку осознал и хочет о ней забыть. Мимолетное увлечение, не больше. У мужчин так бывает – принимают за любовь обычное влечение. Правда? Она на что-то намекает? Или мне кажется? Поднявшийся на этаж лифт дает возможность не отвечать. Я молча машу ей рукой. Она машет в ответ. Ненавижу ее! Мы вспоминаем Ночные визиты становятся для Кирсанова нормой. И когда в половине первого ночи раздается звонок в дверь, я совсем не удивляюсь, обнаружив его на пороге. Только на сей раз он приезжает не один, а вместе с Давыдовым. В руках у Вадима – непочатая бутылка красного вина. – Вы что, с ума сошли? – шиплю я. – У меня тут не ночной клуб! Вы хоть понимаете, что могут подумать соседи? А Андрей? – Андрей? – удивленно переспрашивает Кирсанов. – А при чём тут Андрей? Ну, извини, пожалуйста! Я понимаю – мы должны были позвонить. Но на душе так паршиво. Он и выглядит соответственно. За те несколько дней, что прошли после его расставания с Варей, он стал не похож на самого себя. И до сегодняшней ночи он отказывался обсуждать со мной эту тему. Только сухо сообщил, что у них с Задориной всё кончено, и он предпочел бы, чтобы я приняла это как факт – без упреков и сожалений. Он проходит в комнату и располагается в кресле у журнального столика, на который и водружает бутылку «Мерло». Сашка топает следом. – Эх, ребята, – блуждает по губам Вадима легкий намек на улыбку, – помните, как было хорошо, когда мы с вами по рекам на плотах сплавлялись? Солнце, лес, река, палатка и железная печка, на которой мы варили пшенную кашу. В жизни ничего вкуснее не ел. Сашка тоже вспоминает, хохочет. – А помнишь, как Степка уснул во время ночного дежурства, и мы наскочили на мель? – И плот тогда так тряхануло, что уха из котелка вылилась. А у нас, кроме нее, ничего съестного не было, и мы целый день, пока до магазина не добрались, сидели голодными. Милые мои мальчики! Как же давно всё это было. И где теперь та беззаботная веселость, которой светились их обветренные лица? Похоже, Вадим думает о том же, потому что мрачнеет и начинает разливать вино по бокалам. – Ладно, давайте выпьем. Эх, жалко Дашки рядом нет. А то вы бы крикнули нам «Горько», а мы бы поцеловались – как в старые добрые времена. Да, вот так – мы с ней решили начать всё сначала. Сашка неодобрительно хмурится, и Вадим начинает петушиться. – Думаешь, я не прав? Молчишь? И правильно делаешь, что молчишь. Мне сейчас ничьи советы не нужны. Как будто бы они были нужны ему раньше. Почти не разговаривая, мы выпиваем всю бутылку. – Совсем не хочется спать, – говорит Сашка. – Может быть, прокатимся по городу? Как ни странно, это предложение не вызывает возражений ни у Вадима, ни даже у меня. Мы одеваемся, выходим из дома, садимся в машину. Хорошо, что Давыдов так и не притронулся к вину. Машина медленно едет по Невскому. – Как там история со взяткой? – интересуется Давыдов. Кирсанов усмехается: – Хорошую ты нашел тему! Ну, вроде бы, всё устаканилось. Девочки – молодцы. С пеной у рта доказывали, что никаких взяток не давали. Проректору по учебной работе, который специально ездил в Нарьян-Мар, чтобы с ними пообщаться, они рассказали, как сдавали мне тот экзамен – кому какой билет попался, и какие дополнительные вопросы я задавал. Словом, они его убедили. Ректор говорит, эта история не вышла за порог его кабинета, но в этом я сомневаюсь – по университету ходят какие-то слухи. Но это не так важно. Главное, что анонимка не подтвердилась. – Даша – умница, – кажется, на полном серьезе восхищается Сашка. – Просто декабристка какая-то! Если бы не она… – Думаешь, я сам не понимаю? Я даже не думал, что она будет за меня бороться. Я зажимаю себе рот рукой – чтобы не сказать чего-нибудь такого, что не будет сочетаться с их дифирамбами. Конечно, Даша за него боролась. А что еще ей оставалось делать? Ей представилась возможность стать женой доктора наук и осесть в Берлине. Разве не к этому она всегда стремилась? Они продолжают с умилением говорить об ее активных действиях. Я молчу. Всё-таки странный народ эти мужчины. Варя Придя на работу на следующий день, я застаю на кафедре только Нику Сташевскую.