Утренний звонок Весь следующий день я провожу у подруги на даче. Мы отключаем мобильные телефоны и наслаждаемся тишиной и свежим воздухом. Лепим снеговиков, паримся в бане и греемся у горячей печки. Домой я возвращаюсь уже за полночь. А телефон и вовсе включаю только утром. И сразу звонок. Даша Кирсанова! Почему-то становится тревожно. – Алиса, они попали в аварию! – кричит она. И, кажется, плачет. – Никита погиб. Вадим сейчас в больнице. Я вчера целый день пыталась до тебя дозвониться. Ты сможешь приехать? Он хочет с тобой поговорить. – Еду. Как это случилось? – Квасцов не справился с управлением – машина слетела с дороги. Просто удивительно, как уцелел Вадим. Он в двадцать второй палате. К нему пускают. Серьезных повреждений у него нет. Но он в шоковом состоянии. Я никогда раньше не видела его таким. Я тоже совершенно вымоталась – целые сутки провела в больнице. Я сейчас еду домой. Позвони мне после того, как с ним поговоришь. *** – Найди эту ведьму, Алиска! – испуганный взгляд его молит о помощи. Я отворачиваюсь – нет сил смотреть на белое, почти сливающееся с подушкой лицо. Понимаю, что должна что-то сказать, но не нахожу нужных слов. – Я слишком долго медлил, всё ждал чего-то, – Вадим всхлипывает, и я, снова к нему повернувшись, вижу крупную слезу на небритой щеке. – Он погиб из-за меня! Понимаешь? Я не понимаю. – Он сам решил пьяным сесть за руль. При чём здесь ты? Кирсанов смотрит на меня с удивлением, потом хлопает ладонью по одеялу. – Ах, да ты же не знаешь ничего! У него в крови обнаружили снотворное. Понимаешь? Я по-прежнему ничего не понимаю. – Кто-то подсыпал или подлил ему какой-то препарат! – рявкает Вадим. – Теперь понимаешь? Кому-то было недостаточно того, что он уже был пьян. И этот кто-то решил действовать наверняка. – Это точная информация? – не верю я. – Точнее не бывает, – мрачно отвечает он. – Науку не обманешь. Следователь назвал препарат, но я не запомнил. – Но, может быть, Никита сам его выпил? – цепляюсь я за соломинку. – Ты же помнишь, он нервничал. Может быть, он принял его вместо успокоительного? – Это какой-то новый препарат, быстрого действия. Если бы он принял его до приезда в университет, он бы уснул прямо за столом. Эксперт сказал, что между приемом препарата и моментом засыпания проходит не больше часа. А значит, он принял его уже на кафедре. Но ты же помнишь – он за весь вечер ни разу не вышел из кабинета. А на глазах у всех он не стал бы глотать таблетки. И подливать себе что-то в бокал тоже не стал бы. – Но мы с тобой выходили на улицу. Может быть, он принял что-то именно в тот момент? Вадим качает головой. – Я уже думал об этом. Вряд ли. К тому моменту он уже был пьян. А алкоголь расслабляет не хуже всяких успокоительных. Да и идиотом он не был. Даже не очень умный человек знает, что смешивать снотворное со спиртным нельзя! Нет, это она, Алиса! Это снова она! Я не спал всю ночь. Прокручивал в памяти позавчерашний вечер – как кинопленку. Всё пытался вспомнить хоть что-то, что могло бы нам помочь. Ну, не робот же она, не кукла, в самом деле, чтобы ничем не выдать себя – ни словом, ни взглядом. Они все были там – все до одной. И спокойно смотрели, как мы с Никитой идем к машине. И не остановили! Ты понимаешь это? Во мне борются жалость и жажда правосудия. Я пытаюсь убедить себя, что жалости тут не место, но с ужасом понимаю, что даже сейчас я испытываю сострадание к этой бедной запутавшейся девочке. Я не знаю, кто она, но я знаю, что она – одна из них. Одна из тех, кто за время работы в университете стал близок и дорог мне. – Да, он пил коньяк, но он всего лишь хотел подбодрить себя – ужасно нервничал перед этой дурацкой конференцией. Я останавливаю его – ему тяжело говорить. Всё остальное я уже знаю от Даши. – Я только одного не могу понять, Алиска, – дрожащий голос его кажется мне незнакомым, чужим, – неужели в своей ненависти ко мне она зашла так далеко, что готова была пожертвовать жизнью другого, ни в чем не повинного человека? Он задает вопрос и сам же на него отвечает: – Она знала, что за рулем машины будет он. И знала, что мы поедем вместе. – Кажется, ты собирался отказаться от поездки, – вспоминаю я. – Но она-то этого не знала. О том, что я не хотел ехать, знали только Никита, Даша и ты. Все остальные были уверены, что мы поедем вдвоем. – Но зачем ей нужно было идти на такой риск? Она что, не понимала, что следы снотворного обязательно обнаружат? Он пожимает плечами: – Но доказать, что он не принял снотворное сам, практически невозможно. Ты сама сказала – он нервничал. Наверняка, никто не видел, как она подсыпала ему что-то в чашку или в тарелку с едой. Ее почти невозможно официально привлечь к ответственности. Я замечаю, что лоб его покрывается капельками пота, догадываюсь, что ему становится хуже, и хочу позвать врача. Но он останавливает меня. – Пообещай мне, что ты ее найдешь! У тебя получится, я знаю! Я выхожу из палаты и останавливаюсь у дверей. Слёзы застилают глаза. Никогда раньше я не видела его таким – таким беспомощным, таким жалким. – Не волнуйтесь вы так, – участливо улыбается молоденькая медсестра. – Физически он вполне здоров. Вот только нервный срыв… Я слышала – его пытались убить. Правда? Взгляд ее полон любопытства. Я коротко отвечаю: – Я ничего об этом не знаю. Она разочарованно хмыкает и смотрит на меня уже с подозрением. – А вы, простите, ему кто? Я бреду в сторону лестницы. Действительно, кто я ему? Подруга, коллега, просто знакомая? От ворот поворот Вадима выписывают из больницы в понедельник, а уже во вторник я иду к Кирсановым домой. По словам Сашки, который виделся с ним вчера, чувствует он себя неплохо – руки, правда, еще в бинтах, да и эмоциональное состояние оставляет желать лучшего, но в остальном, по словам врачей, он в норме. Дверь в ответ на мой звонок открывает Даша. Она появляется на пороге, одетая в какое-то полинялое платьишко (хотя, возможно, это тоже вещь из модной коллекции), и почему-то так на пороге и застывает. – Извини, Алиса. Сейчас не очень удобный момент, чтобы с ним общаться. Я пугаюсь. – Ему что, стало хуже? Она смотрит на меня как-то странно. – Ну, можно сказать и так. Тут за ее плечом появляется физиономия Вадима, обрамленная ворохом растрепанных волос. И физиономия эта взирает на меня с откровенным ужасом. – Закрой дверь! – приказывает Кирсанов жене. Даша делает шаг вперед, оказывается рядом со мной на лестничной площадке и послушно захлопывает дверь. – Вы что все, с ума посходили? Она качает головой. – Не все – только он. Но, согласись, его можно понять. – У него мания преследования? – предполагаю я. – Он на всех так реагирует? Даша переминается с ноги на ногу. – Я бы сказала – у него мания Светлячка. Он отказывается идти на кафедру. Отказывается выходить из дома. Правда, официально он еще на больничном. Я всё еще ничего не понимаю. – То, что он боится идти на кафедру, я могу понять. Но при чём здесь я? Позавчера мы разговаривали с ним по телефону, и всё было в порядке.