– А я – Алекс. Если, конечно, там еще нет пользователя с таким именем. – Правильно! – киваю я. – Первое, что приходит человеку в голову, обычно бывает связано с его именем. А Светлячок – это … И я застываю с открытым ртом. – А Светлячок – это Света, – подхватывает Давыдов. – Признаюсь честно, ее кандидатуру я даже не рассматривал. Он удивлен, но не расстроен. Он всего лишь признает, что так может быть. – Нет, – мотаю я головой, – у нее не было таких возможностей, как у остальных девочек. Она отнюдь не каждый день бывает на кафедре. Хотя, конечно, кое-что из списка поступков Светлячка она вполне могла совершить. – Например, написать письмо Даше, – подхватывает Сашка. – Думаю, она сделала бы это с удовольствием. Мы обсуждаем и другие, почти столь же невероятные предположения. Но что толку от наших догадок? – Знаешь, Саша, мне ужасно стыдно. – Стыдно? – переспрашивает он. – За что? – За то, что я подозревала Никиту, – бормочу я. – Я ведь была уверена, что это он картину украл! Давыдов подливает мне в чашку коньяк. – Не думай об этом, – советует он. – Мы всех подозревали, а не только его. Это Кирсанов научил нас подозрительности. Мы снова говорим о Светлячке. – Ерунда всё это, – наконец, заявляю я. – Почему ерунда? – удивляется Сашка. – Ну, ты сам подумай – что такого совершил Кирсанов, что она так его ненавидит? Правильно – ничего! Да, не пришел на встречу в кафе. Но они даже знакомы по-настоящему не были! Просто переписывались через Интернет. Конечно, тогда она была молодой и впечатлительной. Ее обидел его поступок, и сгоряча она пообещала отомстить. Вполне понятно. Я бы даже не удивилась, если бы она тогда примчалась в ЗАГС и попыталась испортить им свадьбу. Чего не сделаешь в порыве гнева! Но с тех пор прошло восемь лет! Неужели ты думаешь, что она решилась на убийство человека, который всего-навсего когда-то не пришел на свидание? Более того, заодно с ним она решила убить и другого человека, который вовсе перед ней не виноват – потому лишь, что он собирался сесть за руль той машины, в которой должен был быть и Кирсанов. Сашка думает долго. – Да, честно сказать, мотив неубедительный, – признает он. – И я бы очень хотел, чтобы ты оказалась права. Вместо чая он наливает себя в чашку коньяк – намеренно или случайно, не знаю. Три разговора – Извини, дорогая, на сей раз ничего тебе рассказывать не стану, – голос майора полиции обманчиво мягок. – Как говорят в сериалах, – тайна следствия. – А если по секрету? – уговариваю я. – Не для разглашения. Я, если хочешь знать, по ночам не сплю. Меня друг едва не назвал убийцей. Чего ты смеешься? Он со мной разговаривать не захотел! Даже выйти ко мне побоялся! – Алиса, послушай совета – съезди куда-нибудь отдохнуть. Не хочу нагнетать обстановку, но есть все основания полагать, что гражданин Квасцов принял снотворное, сам того не зная. А значит, этому поспособствовал кто-то из тех, кто был в тот день на кафедре. И я не хочу, чтобы ты совала нос в это дело. Ты меня поняла? Я не отвечаю на вопрос. – А почему ты думаешь, что он не мог принять снотворное сам? Не как снотворное, конечно, а как успокоительное. Он нервничал перед конференцией, вот и переборщил. – Нервничал? А чего ему было нервничать? Судя по тому, что мне рассказали о Квасцове в вашем университете, на конференциях он выступал много раз. Правда, академик, с которым он хотел встретиться, мог раскритиковать его диссертацию, но вряд ли он стал бы из-за этого паниковать. Он собирался жениться на дочери очень обеспеченного человека и уехать работать в Скандинавию, так что диссертация была для него, по сути, хобби, развлечением. – Может, у него были финансовые проблемы? Я слышала, он хотел продать машину. Но дядюшка качает головой: – То, что продал, это как раз понятно – не мог же он везти ее в Норвегию. Там он купил бы себе новую. А что касается финансов… Его сестра говорит, он приличную премию должен был в университете получить. – Премию? Первый раз слышу. Странно, что Кирсанов мне ничего про премию не сказал. Впрочем, ему сейчас не до премий. *** Он звонит мне вечером в четверг. И когда на экране телефона высвечивается его имя, я беру трубку отнюдь не сразу. – Да, слушаю. – Алиса, привет! – его голос бодр и даже радостен. – Ты всё-таки умница! Я удивляюсь, как я сам до этого не додумался. Кажется, извиняться передо мной он и не думает. – Мне сегодня звонила Арина Николаевна – архивариус. Она сказала, ты ее просила еще раз поискать наших девочек по электронной базе – только теперь уже по датам рождения. Так вот – она ее нашла! Да, да, нашла Светлячка! Я уже ездил в архив, смотрел ее фотографию в личном деле. Никаких сомнений! Я едва справляюсь с волнением. – И кто она? – Расскажу завтра, – таинственно обещает он. – Сбор на кафедре в десять утра. Кроме тебя и Сашки, никто не знает, из-за чего мы собираемся. Пусть думают, что это – обычное заседание кафедры. Он торжествует. А мне становится не по себе. *** Не успеваю я положить телефон на тумбочку, как снова звонок. Андрей! Хорошо, что он позвонил. Давно уже нужно было с ним поговорить. А то после нашего с ним расставания меня мучает совесть. – Привет! – говорю я в трубку. – Надеюсь, у тебя всё хорошо? – Да, да! А у тебя? – но даже после вопроса он не делает паузу – как обычно, слушатель из него никудышный. – Я вчера, наконец, нашел квартиру, которая меня более-менее устраивает. Вид из гостиной прямо на залив. Представляешь? – Я рада, – я пытаюсь вставить хоть слово. – Алиса, выслушай меня, пожалуйста! – судя по голосу, он волнуется. – Я много думал о нас с тобой и пришел к выводу, что мы погорячились. Думаю, нам нужно попытаться начать всё сначала. Ты можешь пока приехать в Америку по туристической визе – уверен, тебе здесь понравится. Я тебе сейчас отправлю фотки – тут и город, и квартира, и моя лаборатория в универе. Наверняка, он уверен, что я сожалею о своем отказе и только и ждала его звонка. – Да, я прочитал в Интернете, что Вадим попал в аварию – кажется, там кто-то погиб. Ты уверена, что это не связано с историей, в которую ты так необдуманно ввязалась? Послушайся моего совета – напиши заявление на увольнение и приезжай в Нью-Йорк. Ты взрослый человек и должна понимать – в мире живут не только хорошие люди. – Что? Что ты сказал? – я чуть не роняю телефон. – Ну, вот, – расстраивается он. – Ты опять меня не слушала! Ладно, лови письмо с фотографиями. Почему его фраза показалась мне такой важной? Где я слышала что-то похожее? Вадим? Светлячок? Я бросаюсь к кипе бумаг, лежащей на подоконнике. Да где же они? Я точно помню, что клала их именно сюда. Из вороха газет и распечатанных конспектов выуживаю несколько оставленных Кирсановым листков. Вот они, письма Светлячка. Прыгаю взглядом по строчкам. Ну, да, так и есть: «мир придуман для хороших людей, плохие же все исчезнут». Но я не только читала, но и слышала уже эту фразу! Вот только где и от кого? Светлячок В десять утра на кафедре яблоку некуда упасть. На заседание не были приглашены убеленные сединами доктора наук и наши аспиранты – только девчонки, которых еще недавно подозревал Вадим. А еще я с удивлением замечаю в кабинете Свету и Дашу. Впрочем, присутствие Кирсановой вполне понятно – это дело в какой-то степени касается и ее самой. А вот что делает тут Елизарова, я объяснить не могу. Атмосфера в кабинете грозовая. О том, что это не совсем обычное заседание кафедры, можно догадаться хотя бы по тому, что в углу у окна за столом Аллы Прудниковой скромно приткнулся мой дядя Дима – майор полиции Ткаченко. Я понимаю – Вадим идет ва-банк. Девочки ведут себя по-разному. Алла спокойна, как удав. Таня Рогозина нервно перебирает бумаги на своем столе. Анастасия Степанцова мусолит в руках сигарету. Не закуривает, конечно, – курение в университете строжайше запрещено, – но и не бросает ее в корзину. – Уважаемые дамы и господа, – Вадим встает и обводит всех взглядом, – как вы уже поняли, мы собрались здесь, чтобы, наконец, найти объяснение всем тем событиям, что происходят у нас на кафедре уже который месяц. Начну с того, что извинюсь перед вами. За то, что каждую из вас подозревал. За то, что заставлял отчитываться и оправдываться. За то, что не доверял. Но чтобы разобраться во всей этой истории, нужно начать с самого начала. Он наливает воды в стакан и залпом выпивает ее. В кабинете стоит угнетающая тишина. – Простите, что вмешиваюсь, – подает голос дядя Дима, – но может быть, лучше обсудить всё это в более узком кругу?