– Неужели вы не понимаете, Вадим Александрович, что чем дольше вы упорствуете, тем больше шума поднимется вокруг этой истории? Мы докажем, что вы присвоили идею Квасцова. Возможно, для этого нам придется привлечь известных ученых – из вашего университета или из вашего диссертационного совета. Они подтвердят идентичность мыслей в вашей работе и в бумагах Квасцова. Думаю, официальный запрос академику Арбатову мы сможем отправить уже сегодня. А еще изымем ваш компьютер, и станет ясно, что блестящая идея появилась у вас только после того, как ею поделился с вами Квасцов. А еще, возможно, мы найдем у вас упаковку из-под таблеток, которыми вы его напичкали. У Вадима трясутся руки. – Вы не смеете так говорить! Никакая диссертация не стоит того, чтобы ради нее убивать человека! Да, я признаю – Никита показывал мне черновой вариант одной из глав своей диссертации. Да, мне показалась интересной одна его идея. Но он сам тогда не понимал, что с этой идеей нужно было делать! Он собирался пойти совсем не в ту сторону! Да, его работа дала определенный толчок моим мыслям. Но если вы думаете, что я просто нагло взял кусок из его диссертации и добавил его в свою, то это неправда! Я преобразовал его идею так, как он сам никогда бы не додумался сделать. Светлана смотрит на него с ужасом. И не только она. – И всё-таки, согласитесь, не в ваших интересах было, чтобы его работу прочитал академик Арбатов? – Да! Это я тоже признаю! Для меня было шоком узнать, что Никита едет на конференцию ради встречи с моим научным консультантом. Если бы он показал свои наброски кому-нибудь другому, это было бы не так важно! Но Арбатову! Юрий Леонидович – невероятно щепетильный человек. Я никогда не смог бы убедить его, что некоторое сходство не имеет никакого значения, что мои предложения гораздо более продуманные и обоснованные, чем его. Поэтому я и напился в тот день. Сначала я решил, что не поеду в Новгород вовсе – чтобы не присутствовать при их встрече. Но потом подумал, что лучше попытаться объяснить всё Арбатову самому. Но ничего ни о каких таблетках я не знаю! Не знаю, понимаете вы? Не знаю! Он не смог бы подсыпать таблетки Квасцову – вот, что я вспоминаю! Делать это прямо на кафедре было бы безумием, а из кабинета Кирсанов выходил лишь однажды, да и то вместе со мной. – Думаю, вы сами понимаете, Вадим Александрович, что только у вас были причины желать, чтобы Квасцов не попал на конференцию. Только у вас. И тут меня озаряет. Не знаю, как мне в голову приходит эта мысль, но поскольку она может хоть как-то помочь Вадиму, я выпаливаю: – Нет, не только у него! Это было выгодно еще одному человеку – Дарье Дмитриевне! Все смотрят только на меня. И смотрят с разными чувствами – с удивлением, недоверием, одобрением. А Вадим – почти с ненавистью. – Не впутывай мою жену в эту историю! Слышишь? А Дарья и сама бросается в атаку: – Я ничего не знала ни о какой диссертации! – Думаю, знала. Наверняка, Вадим рассказал тебе, что Квасцов показал ему часть своей диссертации, и что кое-что в ней его поразило. И, может быть, именно ты посоветовала ему воспользоваться чужой идеей? Во всяком случае, ты легко одобрила бы это – ведь ты давно мечтаешь быть женой доктора наук. Он вставляет разработки Квасцова в свою диссертацию и снова отправляет ее в Москву. Оттуда приходят хвалебные отзывы, его готовы допустить к защите. Более того, в качестве доктора наук ему предлагают стажировку в европейском университете. Ты счастлива! Правда, есть одно «но» – Квасцов в диссертации Вадима может найти свои мысли. Но это вас не пугает – Никита вот-вот должен был жениться и уехать в Норвегию. Ему пришлось бы с головой уйти в новую работу, и некогда было бы читать чужие диссертации. А если бы вдруг когда-нибудь он захотел бы защитить свою диссертацию, и вдруг выяснилось бы, что она очень похожа на работу Кирсанова, он ничего бы не смог доказать. Важно было, чтобы он не узнал об этом до того, как Вадим станет доктором наук. Поэтому решение Квасцова показать свою работу академику Арбатову стало шоком не только для Вадима, но и для тебя. Ты же уже на Европу нацелилась. – По-твоему, я могла бы усыпить Квасцова, зная, что вместе с ним в машине поедет мой муж? В этом нет никакой логики. Но на этот вопрос ответить я могу. – Ты была уверена, что Вадим в Новгород не поедет. Он сам говорил мне об этом. Он решил ехать в последний момент. А тебя в тот момент на кафедре не было. Представляю, как ты испугалась, когда вернулась в кабинет и узнала, что они уехали вместе. Даша презрительно улыбается. Только правая бровь ее заметно подергивается. – Всё это не более, чем домыслы. Дорогая моя, я могу привлечь тебя к ответственности за клевету. Но я знаю, что я права. Я чувствую это! И, кажется, чувствую это не только я. – Дарья Дмитриевна, а ведь во время застолья, вы дважды выходили из кабинета. И первый раз – с чашкой в руках, – подбрасывает первое полено в мой костер Женя Калинина. – Да, выходила. И что? – агрессия Даши уже направлена в сторону Жени. – Это что, запрещено? Я выходила со своей чашкой! Мне нужно было позвонить, а на кафедре было слишком шумно. Я вышла в коридор и только потом сообразила, что держу чашку в руках. И вообще – я не обязана перед вами оправдываться. И вот уже Анастасия Васильевна смотрит на нее в упор. – А я вот, что вспомнила, Дарья Дмитриевна. Вы в начале вечера спиртное из зелененькой чашки пили – такой красивой, с золотым ободком. А когда с коридора вернулись, рядом с Никитой сели. Он еще тост какой-то произнес, вы чашку подняли, стали со всеми чокаться. Но чашка у вас, хоть и тоже зеленая была, но уже без ободка. А чашку с ободком схватил Никита. Я думала, вы просто перепутали. Еще подумала, что будет забавно, если вдруг Никита в своей чашке вместо коньяка шампанское или вино обнаружит. Но вы, должно быть, тоже пили коньяк, потому что он выпил из вашей чашки и ничего не заметил. – Ты врешь! – стучит кулаком по столу Даша. – Ты говоришь это специально! Неужели ты думаешь, тебе поверят? Да если бы ты что-то видела тогда, ты бы давно уже рассказала всё следователю. – Что я должна была рассказать? Откуда я знала, что это важно? Я думала, он сам таблетки принял – еще до того, как пришел в университет. Я только сейчас узнала, что этот вариант исключен. Вот и вспомнила. – Дрянь, дрянь! – кричит Даша. – Товарищ майор, объясните ей, что лжесвидетельство уголовно наказуемо. Она неправду говорит! – А еще вы вдруг чашки предложили помыть. Помните? – вмешивается Вероника. – Раньше вам такое в голову не приходило. – Проявить вежливость – значит, совершить преступление? – кривит Даша красивые губы. – Я не понимаю, о чём мы говорим? В дела мужа я стараюсь не вмешиваться. Я одобряю его стремление стать доктором наук, но ничего в этом не понимаю. – Тебе достаточно было понимать, что работа Вадима в Германии может сорваться, – у меня не хватает мужества повернуться к Вадиму. Мне жаль, что приходится топить его жену, но его самого мне гораздо жальче. Кирсанова уже рыдает. – Да вы все сговорились! Вы всё это заранее подстроили! Товарищ майор, ну неужели вы им верите? Вадим обнимает жену за плечи, усаживает на стул. – Не говори ничего. Ты не должна ничего говорить. – Понимаете, Дарья Дмитриевна, – откликается дядя Дима, – вопрос тут не в том, верю ли им я. Вопрос в том – поверит ли им суд? – Суд? – глаза Даши широко распахиваются. – Какой суд? – Совершено убийство. У вас был мотив для совершения преступления, была возможность. А если девочки не откажутся повторить свои показания под присягой, а я думаю, они не откажутся, то вы можете быть признаны виновной. – Но они врут! – уже не кричит, а шепчет она. – И вы сами это знаете! – Понимаете, Дарья Дмитриевна, я почему-то уверен, что вы – не убийца. Вернее, так – вы вовсе не хотели его убивать. Может быть, вы даже не вполне понимали, что делаете. Может быть, вас кто-то попросил положить таблетки в его чашку. Поймите – от того, какие выводы мы сделаем в ходе предварительного расследования, будет зависеть, какое обвинение вам будет предъявлено. За умышленное убийство вы можете получить пятнадцать лет. За причинение смерти по неосторожности – всего два года. А может быть, лично вы вообще окажетесь ни при чем – если выяснится, что за всем этим стоит другой человек. Вы говорите, что девочки врут, потому что вас ненавидят. Так докажите им, что вы не виноваты! Докажите сейчас, потому что до суда другой возможности пообщаться с ними у вас не будет. Она думает – напряженно, лихорадочно. Взгляд ее перескакивает с майора Ткаченко на Юлю, потом – на Настю. Она достаточно умна, чтобы понять, что это – тоже ловушка. Но даже умный человек способен растеряться в такой ситуации. Мне даже становится ее немного жаль. Но жалость пропадает с первыми же ее словами. – Он сказал, что Никита просто уснет за столом. Мы отвезем его домой, и он проспит до утра. Главное было, чтобы он не поехал в Новгород. – Кто сказал? – нетерпеливо уточняет Ткаченко. – О ком вы говорите? Она смотрит на него через завесу слез. – Вадим. Плечи Вадима опускаются, он закрывает лицо руками. Страшно, когда мужчина плачет. – Продолжайте, Дарья Дмитриевна, мы вас слушаем, – подбадривает ее Дмитрий Сергеевич. – О том, что он воспользовался идеей Квасцова в своей диссертации, он рассказал мне уже перед самой конференцией. Он узнал, что Никита Аркадьевич собирается туда ехать, и очень испугался. Я посоветовала ему сходить к ректору и попросить того не подписывать Квасцову командировку. Но он сказал, что уже издан приказ о командировке, и единственная возможность – это отговорить самого Квасцова. Но это у него тоже не получилось. И тогда я предложила напоить Никиту на дне рождения Прудниковой. Я подумала, что пьяным он не решится сесть за руль. Ни о каких таблетках тогда речь вовсе не шла. – Когда же впервые он сказал вам о таблетках? – спрашивает Ткаченко. – В тот самый день. Никита пил, много пил, но все равно собирался ехать. И тогда Вадим спросил, нет ли у меня с собой снотворного – я иногда принимаю таблетки перед сном. А когда я ответила, что есть, он сказал, что я должна незаметно опустить таблетку в чашку Никиты. А я еще спросила, можно ли снотворное смешивать с алкоголем. А он сказал, что можно, что в этом случае оно всего лишь подействует чуть быстрее. Я сделала всё так, как он просил. Я не хотела причинять Никите вреда. Я думала, он уснет прямо на кафедре, и всё. – Но если ваш муж знал про снотворное, зачем же он поехал с Квасцовым? Она качает головой. – Не знаю. Может быть, к тому времени он уже плохо соображал. А может быть, надеялся, что Никита уснет, едва сядет в машину. Вадим по-прежнему ни на кого не смотрит. Даже на Дашу. И не пытается опровергнуть эту чудовищную ложь. – Я не собиралась позволять Никите садиться за руль. Я отговорила бы его от этого! Но мне снова позвонили из детского сада – Кирилл плохо себя чувствовал, и воспитательница беспокоилась. Я вышла из кабинета всего на несколько минут. А когда вернулась, увидела, что они уже уехали. Я пыталась до них дозвониться – вы можете проверить по распечатке звонков с моего телефона. Я даже взяла машину мужа и поехала в сторону Новгорода – не знаю, зачем. Возможно, чтобы убедиться, что у них хватило ума остановиться где-нибудь на обочине и не ехать дальше в таком состоянии. Я проехала километров пятьдесят, но машины Квасцова не увидела. А потом я вспомнила, что забыла заехать на автозаправочную станцию, и испугалась, что топливо вот-вот закончится. Было уже темно. Возможно, в этом-то она как раз не лжет. Конечно, она поехала за ними. Не могла не поехать – там был Вадим, а значит, и его докторская, и его работа за границей. Она всегда была решительна в достижении своих целей. А Кирсанов слишком часто шел у нее на поводу. Я смотрю в его сторону – он сидит молча, всё так же опустив голову, давая возможность каждому из нас думать то, что нам хочется. И я знаю, что он не станет себя защищать, если ради этого придется поставить под угрозу свободу Даши. Интересно, хотя бы сейчас она сумеет это оценить? Клуб бывших влюбленных Мы с Варей пьем мартини напополам с грейпфрутовым соком, Женя предпочитает неразбавленный. – Ну, что? – рука Калининой с бокалом взмывает вверх. – За нас, девочки! За тех, кто любил Кирсанова! Я с опаской смотрю на Варю, но она держится молодцом – даже пытается улыбнуться. Мы сидим у Калининой дома, и я рада, что она пригласила меня в гости – на душе скребут кошки, и я боюсь остаться одна. Пьем мы много, а из закуски – только фрукты, – и даже у Вари развязывается язык. – А Вадим…, – она спотыкается на имени, краснеет и добавляет: – Александрович арестован?