Глаза мальчика были распахнуты, но он засыпал от ран. И не сразу заметил, как сам терий Верден, седой мужчина в чёрных доспехах, соскользнул со спины боевого дракона. Мягкие сапоги сделали прыжок неслышным, но земля дрогнула, и мальчик моргнул, просыпаясь от предсмертного сна. Кулаки его сжались. Снова заныл живот, исполосованный драконьими когтями, заболели обожжённые руки. Но мальчик не отводил глаз от приближающихся врагов. Следом за правителем шёл всадник, что спешился первым. Он успел схватить господина за плечо, не дав ему склониться над лежащим на земле юным воином. Терий Верден отшатнулся и вовремя. Мальчик с рычанием вскинул короткий меч. — Что это за зверёныш? — спросил терий Верден, хмурясь. Магический дар не предупредил его об опасности, словно сама судьба чуть не столкнула в бездну подземного неба. — Младший сын мятежного правителя Юри, мой господин, — почтительно ответил всадник. Это был военачальник Кориус, глава драконьих воинов. — Его имя? — Камай, мой господин. Камай из рода красных драконов. — Камай? И что это значит у местных племён? — Я не очень силён в здешних наречиях, мой господин. Кажется, оберег или что-то вроде. — Оберег? У дикарей тоже есть обереги? — правитель оскалил в усмешке жёлтые зубы. — А сколько ему зим? — Говорят, что одиннадцать или двенадцать, мой господин. — Всего двенадцать? — терий Верден с сомнением посмотрел на мальчишку. Понятно, почему в доносе его даже не упомянули. — Но как так вышло, Кориус, что правитель Юри разрешил своему малолетнему сыну участвовать в битве? — Здесь, в долине, живут дикари, мой господин. Здесь никто не может запретить биться юноше, что сумел подчинить своего дракона. Такие нравы у дикарей. — Так это его красный? — удивлённо спросил терий Верден, указывая на изломанную алую тушу, рядом с которой лежал мальчик. — Я полагал, что кого-то из советников Юри. Он подошёл к мёртвому дракону. Тот был недвижен, лишь остекленевшие глаза ещё слабо опалесцировали. Было видно, что зверь молодой, но здоровый и крепкий. И как же с ним справился такой жалкий мальчишка? — А где старший сын Юри, бунтовщик Эрген? — скупо поинтересовался терий Верден, возвращаясь в Кориусу, стоящему у тела юного Камая. — Бежал с частью дружины за Огненный перевал. Никто не знает, удалось ли беглецам миновать горящий ветер пополам с ледяным бураном. Найяд, командующий крылатыми волками, послал воинов в погоню, но отряд не вернулся. — Раз голова Эргена не лежит передо мной на земле, Наяд больше не может командовать волками! — возвысил голос правитель Верден. — Его голова будет лежать у входа в твою походную юрту, мой господин, — с готовностью кивнул военачальник. — Зачем мне его голова? — рассердился правитель. — Пусть ищет путь через перевал, пока не сгорит сам или не принесёт мне голову бунтовщика! — Мудрое решение, мой господин. — Военачальник склонился, скрывая усмешку. — А что делать с младшим наследником Юри? Прикажете перерезать мальчишке горло? Терий Верден нахмурился и с сомнением посмотрел на ребёнка. Рослый и крепкий не по годам, Камай держал меч как опытный воин. Вот только обожжённые пальцы совсем ослабли и готовы были разжаться. Подшаг, поворот корпуса — и Кориус вырвал из рук мальчика меч. А потом с поклоном передал оружие терию Вердену. Правитель рассмеялся, глядя на тщетные усилия Камая подняться, и взмахнул лёгким для его руки клинком. — Крылатый, помоги, — прошептал Камай, но глаз не закрыл. — Хороший клинок, — кивнул Кориус. Глава 1 Сила равновесия Женька Неверующих на войне не бывает. Только я. Я никогда не верил ни в чёрта, ни в бога. Вера — вообще не моё. Я — сам по себе и хочу оставаться собой, а она меняет людей. Стоит разрешить себе верить во что-то неуловимое, и ты уже обмяк, разленился. Тебе кажется, что полагаться надо не на себя, а на неведомого заступника. Но и спорить с верующими не буду. Знаю, что совсем ни во что не верить не многие могут. Особенно, когда смерть стоит рядом. Друзья мои, попав на войну, стали ходить в полевой храм, а враги делали кукол вуду, одевая их в нашу одежду. Наверное, и те, и другие — только думали, что верят. Друзей никто не крестил, а врагов не учили практикам вуду. Но всё-таки свои верили в бога, а чужие — в магию. Но ведь что-то же их различало? Ещё не познанное, но фундаментальное, дающее им разную жизненную основу? Я же иллюзиями голову не забивал. Верил в друзей и своего винтокрылого. Любя называл Драконом. Обидно было, почему такой красавец К-52 и вдруг «Аллигатор»? — Ты, Женька, в оба смотри сёдня, — сказал мне перед вылетом командир. — Неспокойно мне сёдня — коленка ноет, да и вообще… Я кивнул. Вот Панкратычу я верил, как богу. Однако сначала я думал, что он ошибся с предчувствиями. Полдня всё шло хорошо. Мы почти отстреляли боекомплект и пошли на базу. Маршрут был надёжный, многократно проверенный. Тихонечко ползли над землёй, вжимаясь в неровности грунта. И внезапно вылетели на колонну противника. Не могло её тут быть, но и не померещилось же. Не растерялись, конечно. Отработали НАРами. Немцы тоже не растерялись. Мы увидели пуски ракет по нашему борту и начали спешно набирать высоту. ПТУРщики однако попались настырные. Две ракеты прошли мимо, а третья таки зацепила моего винтокрылого. Горящий Дракон, цепляя деревья, рухнул с тридцатиметровой высоты на землю. Надо было дёргать за яйца, можно было успеть катапультироваться. Но я жалел Дракона и пытался его посадить. Катапультироваться означало погубить машину. Мне казалось, мы вытянем, сядем. Будем отстреливаться. Нормально. Ну и мы сели, в общем-то. И я вытащил отрубившегося Панкратыча. Но всё вокруг горело. И я тоже горел. С Панкратыча мне удалось сбить огонь. Начал тянуть его подальше от пылающей машины. Он, вроде, ещё дышал. А потом и на меня навалилось удушье, и я понял, что всё. Не успел. Так бывает. Кажется, что вот-вот и выберешься, и не хватает секунды. И ты падаешь прямо в огонь. Я задохнулся, сознание померкло, и пришла непроглядная тьма. * * * Во тьме я увидел огромный округлый зал с тонкими белыми колоннами и высоченным потолком, упирающимся в облака, пронизанные солнечным светом. И тени людей по стенам — колышущиеся, словно от ветра.