- Куда ж мне бежать было? Здесь я знаю каждую дырку в ограде. Где орех растет, где козел ходит… Здесь не так одиноко… Вы ни когда не попадали так?.. - И не надеюсь в дальнейшем. - В народе говорят: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Я тоже считал, слава богу. Да черт не спит. Пирогов ручку отложил. - Вы действительно знаете здесь каждую дырку в ограде? - Я ж здесь родился и вырос. Помолчали. Якитов - глядя в пол перед собой. Пирогов - будто изучая его. «Тяжелое это состояние - понимать свое падение, понимать, что нет тебе оправдания. Ни в суде, ни среди людей». Пирогов не испытывал облегчения оттого, что одно из дел, накопившихся у него, можно считать законченным, ибо, что бы ни говорил Якитов, как ни изворачивался здесь или на суде, факт его дезертирства не нуждался в доказательствах и будет составлять основу обвинения. Он даже поймал себя на мысли, что сочувствует немного Якитову, думая, что для полной справедливости неплохо посадить на скамью подсудимых и того брата или свата. - Ладно, - Пирогов плотнее запахнул шинель. Его немного знобило. Наверное, от голода. - Подведем итоги на сегодня. Следите за моими словами и, если я что-то не так скажу, поправьте. Тут же поправьте, - обмакнул ручку в чернила, набросал на листе первый вопрос, протяжно произнося его при этом. - К преступлению на Элек-Елани вы не имеете отношения? (Пауза). Корову у Якитовой вы не брали? (Пауза). В деревни не заходили? (Пауза). Скрывались совсем один? (Пауза). Я ничего не перепутал? Якитов молчал, глядя вниз. - Я спрашиваю, ничего не перепутано в моих словах? Все, как вы говорили? - Да. Пирогов удовлетворенно кивнул, снова обмакнул перо. - И ни с кем не встречались? Ни разу? - Нет. - Подумайте. - Я знаю, что говорю. - Тут вы мне перестали нравиться, - Корней Павлович отбросил в сердцах ручку. - Откуда у вас свежий табак? - вынул кисет, отобранный раньше у Якитова. - Табак-то недавно нарублен. Недавно засыпан в кисет. Два дня назад… Будете уверять, что под кедром нашли? Ниточка эта, с кисетом, была тоньше человеческого волоса. Скажи, Якитов, что нашел, под тем самым кедром нашел, и не докажешь, что это не так. Ведь на горе близ Элек-Елани побывали те, которые машину остановили. Мог же преступник в сутолоке обронить курево. - Я жду ясного ответа, Якитов. - Дайте попить. Корней Павлович неторопливо снял гранатообразную стеклянную пробку с горлышка графина, не выпуская ее из ладони, налил полный стакан воды, подвинул его Якитову. - Значит, встречались, - сказал негромко, уверенно. - С кем? Якитов выпил воду. - Не знаю, - ответил. - Вот как? То вас все районные собаки знают, а тут не узнали, и он их не узнал. Якитов снова скосился на графин. Пирогов налил еще половину стакана, придержал в руке. - Так я очень надеюсь на вас, Федор Григорьевич. Для вашей же пользы. - Под Сыпучим Елбаном, - не сказал, а выдавил из себя, потянулся за стаканом. Корней Павлович долил его до краев. Но Якитов не стал пить много, только пригубил, поставил на место. - Зачем вам знать все это? - спросил устало. - Я виноват лишь в одном. Зачем же собирать? - Нашли? - Дали. - Значит, все-таки встречались? Как произошла встреча? - Неделя тому. Просыпаюсь, мужик рядышком. Ноги калачом, сидит, на меня зенки уставил. Говорит: «Спи, не кусаюсь». Ну я, понятно, вскочил. Скалится: «Плохо дело. Зима на носу, а ты в рубище». Хочу облаять, не могу. Ружье перед ним. А у меня точно судорога в спину, в ноги. И бежать хочу - не шевельнуться. Как вскочил, так и стою бревном. Иди, говорит, покурим. Кисет достает. У меня в животе пусто, а на душе и того пуще. Не курил сколько. Ну, взял… Потом хлеба поел, картошки. К солнцу расстались. Ты, говорит, жди меня каждое утро здесь. Да не очень распространяйся - ружье не регистрированное. Табак оставил, бумагу, кресало вот и утек. - Так и ушел? Все оставил и ушел? И не обещал еще встретиться? И не спросил, как звать? Спросил? - Нет. - Чего ж ему спрашивать. Вы ж знакомы. Якитов не отрицал, не соглашался. - Чем он вас пугал? - У меня двое маленьких… - Вот даже как! - Больше я не видал его. - Сколько ему лет? - Да за шестьдесят. Борода лопатой. А там кто его знает. Крепкий мужик. - Нарисуй-ка место, - Пирогов придвинул листок бумаги. ГЛАВА ШЕСТАЯ Категоричность экспертов из НТО обязывала потребовать у Козазаева объяснения. А Корней Павлович медлил. Ведь такая точно бумага для самокруток оказалась у Якитова! И принес ее неизвестный бородач. Пирогов бродил по перевалу, по Каменной седелке, таился сутками близ места, указанного Якитовым, в надежде натолкнуться на подозрительного бородача или его следы. Но бородач не появлялся и, уходя последний раз, будто проплыл по воздуху. А осень брала свое. На Семинском перевале лежал прочный снег, и однажды измученный Пирогов увидел, что сам наследил кругом, конечно, вспугнул бородача, если тот и появлялся здесь. Плохо скрывая досаду, Корней Павлович, едва вернулся в Анкудай, тотчас приказал вызвать Козазаева в отдел и собственноручно написал повестку… «Итак, - рассуждал он, ожидая Павла, - бородач не пришел на свидание с Якитовым. Значит, сначала рассмотрев в Федоре одного поля ягоду и решив положить его в свой кузов, неизвестный вдруг что-то заподозрил и скрылся. Что же вспугнуло его? Якитов не помнил, чтобы они договорились о времени встречи. Бородач не хотел рисковать и надеялся отыскать Федора, когда захочет этого сам. Очевидно, он рассчитывал понаблюдать за встреченным издалека, увериться в его безысходности и только потом приблизить к себе. Может, он узнал об аресте Якитова, что вполне вероятно, если идти от первой версии. Присмотревшись к Федору, неизвестный увидел, как тот завернул в село и долго не возвращается. Узнали, принес ли повинную - для бородача означало разоблачение, и он залег в нору, приготовленную под зимовье. Конечно, все это лишь предположения, удручающе правильные, логичные, но именно тем и тревожные. Все здесь получалось как по-писаному, и только оставалось расшифровать действующих лиц. Одним из них был неизвестный бородач с Семинского перевала. Вторым… Корней Павлович прикрыл глаза, вспоминая встречу с Козазаевым, каждое его движение, голос, чуть взвинченный, вызывающий тон. Тогда Пирогов объяснял эту заносчивость сознанием превосходства фронтовика перед тыловым лейтенантом, живущим среди стариков и баб. А что, если история с Якитовым… Козазаев вошел, шумно бухая сапогами. Корней Павлович слышал, как он замедлил шаг против дежурной, гоготнул и затопал дальше. После случая с Якитовым Пирогов дважды проведывал Павла дома и между ними обозначились простецкие отношения. Ступив в кабинет, Козазаев вскинул здоровую левую руку к виску, но, взглянув на сидевшего за столом лейтенанта, почувствовал его нерасположение к трепу и погасил дурашливые искорки в глазах. Пирогов молча кивнул на приветствие, взглядом указал на стул. Павел настороженно сел. - Чего сердитый такой, лейтенант? - спросил без всякого интереса. - Повестку ахнул, весь дом переполошил. - Дело к тебе особой важности, - медленно начал Корней Павлович. - Три недели назад на повороте в Ыло были убиты мужчина и женщина… Пирогов сделал паузу и так же, не выдавая интереса к поведению Павла, смотрел перед собой. - Слышал, вся деревня об этом гудит, - отозвался Павел. Тишина паузы усиливала его настороженность. - Тем лучше, значит, для тебя это не открытие. Так вот, убийцы скрылись, замели следы, но все-таки оставили важную улику…