Пирогов уже выходил на параллельную Урсулу улицу, чтобы свернуть вправо и оказаться, на задах сахаровского огорода, когда со стороны реки раздался тревожный вскрик, заглушенный низким, как хлопок ладошками-лодочками, выстрелом. И голос, и выстрел были так неожиданны, что Пирогов остановился будто вкопанный, не смея перевести дыхания. Эхо звуков дважды коротко ткнулось в окраинные горы, и наступила тишина. Очнувшись, Пирогов резко повернул кругом и помчался назад, рискуя вывернуть ноги на осклизлой дороге - снегу в селе выпало мало, застывшая слякоть хранила бесчисленные глубокие следы колес. В конце переулка Пирогов нос к носу столкнулся с Козазаевым. - Ушел, зараза, - тяжело дыша, Павел возбужденно озирался по сторонам. - Саданул из обреза и тягу. Я ж говорил, на крайность пойдет… - Ты-то цел? - Мазанул он. - Из дому вышел? - Со двора. Должно, в сарае есть теплый угол, он там и отсиживался до поры, пока не прояснится горизонт. А тут понял и на запасную позицию отошел. - Эта запасная, Павел, та самая, последняя, в горах. Но где, ума не приложу. В какую сторону он побежал? - Да сюда куда-то. Я за ним. Но разве угонишься - бегать-то он здоров. А я еще не окреп после госпиталя. Не ожидал Пирогов такой прыти от Сахарова. Думал, готовился поломать копья на нем, а оно вон как обернулось. Он посмотрел на Козазаева. Павел покусывал нижнюю губу. - Ты что хочешь сказать? - Да чего… Припоминаю, с детства не любил я Сахарова. Боялся, пожалуй. Глаз у него нехороший. - А конкретней. - Черт знает. Вроде мужик как мужик. В партизанах состоял. В гражданскую. Чуть не убили там: отряд их на засаду напоролся. Так, Сахаров с двумя мужиками в Урсул бросился. Он их и вынес. - И часто он так спасался? - С мужиками надо поговорить. Отец мой хорошо знал. - Ты, Павел, найди мне пару мужиков, кто знает Сахарова с тех пор. Меня последнее время история занимать стала. Динозавры, бронтозавры, пещерные люди. - А ты опять с подходом. - Работа такая… …В доме по-прежнему было темно, будто ни вскрик, ни звук выстрела не пробились сквозь окна, не коснулись ушей бодрствующей старухи. Пирогов требовательно стукнул в дверь. Старуха не подавала признаков жизни, и это говорило о том, что она тоже прислушивается к происходящему на улице и пытается понять, ушел Сахаров или нет. - Вот, старая стерва, - проворчал Козазаев. - Я думаю, надо на нее девчат твоих отрядить. Они по-свойски договорятся быстрей. Не мужское это дело - с бабами брехать. А? Буди своих. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Поручив трем сотрудницам доставить бабку Сахарову, Пирогов с Козазаевым вернулись в отдел. - Скидай шинель, - сказал Корней Павлович, раздеваясь. - Мы сейчас печку затопим, чайку согреем. Павел стащил с плеч шинель, подкинув, ловко поймал здоровой рукой вешалку. - Какой чай-то? - спросил, цепляя петельку вешалки за толстый деревянный колок. - Малина. - Годится. А то я прочие травы в рот не беру. У меня от них в животе все переворачивается. А тут, - он провел рукой от горла к животу, - кол стоит. Пирогов сложил в топку дрова, принялся щепать лучинки. Краем глаза он видел, как мечется, не находит места Павел. И правда получается - фронт фронтом, а дома, в мирной обстановке, помирать в расцвете сил ох как не хочется. - Ты садись, посиди. - Ничего, - Павел остановился было, но тут же стал метаться опять. - Столько дерьма насмотрелся за один день. - Сердишься? - Да нет. Думаю, будь наоборот, и я так сделал бы. А все-таки обидно, конечно… Корней Павлович подождал, пока разгорятся дрова, взял из-за печи закопченный литровый чайник, долил из графина. - А скажи, лейтенант, чтобы в милиции, ну… как ты, при звании быть, надо школу закончить? - Желательно. - Ты-то кончал? - Командные курсы я кончал. На границе служил. - Понятно, - удовлетворился Козазаев. Похоже, его мало интересовало существо вопроса, но он просто не мог молчать, держать возбуждение в себе. - Лейтенант, как ты думаешь, устоит Сталинград? - Да он, по-моему, стоит. - Я тоже считаю, устоит. Когда в тыл везли, видел я на станциях… Ты знаешь, по десять рядов эшелонов. Танки, пушки. Пехоты не видать. Все техника. Ну, думаю, как даст в один раз, и привет Гитлеру. Случись этот разговор в другое время, Пирогов порассуждал бы о неизбежности победы, о карах, которые он придумал для главных фашистов. Но сейчас его занимал вопрос другой. Выслушав длинную речь Павла, спросил, не помнит ли он, как был одет Сахаров. - Ты хоть убей, не помню, - пожал плечами Козазаев. - Вышел вдоль стены и как даст… - Но все-таки, шуба, пальто? - Думаю, стеганка короткая. Он такой вроде тонкий был. Стройный, как видится. Пирогов подвинул стул к печи. Огонь приятно щипнул лицо, запрыгал, заплясал в глазах. - Хотел бы я знать, куда он ушел. Судя по одежке, не очень далеко. - Может, поискать среди знакомых. - Не-ет. К знакомым он теперь не ходок. Выстрелив в тебя, он в закон выстрелил. Кому охота с законами конфликтовать? Я вот о чем: ты парень местный и должен знать округу. Разные там места… - В горах, что ли? - Да. Какое-нибудь гиблое местечко, куда нормальный человек нос не сунет. Нашагавшись от стены до стены, Павел остановился. - Перед войной, помню, к отцу собрались мужики. «Трахнули» по маленькой и заговорили. Меня за стол не пустили, строгий был батяня. Я со двора навоз откидывал, а тут они вышли покурить. Да, покурить. И вот один дядька, он в Шепалине живет, все приставал к остальным: сходим, поглядим. Те его отговаривали, а он - сходим и все. Потом я узнал у отца - звал он их стоянку партизанскую посмотреть. В девятнадцатом укрывались на ней окруженные партизаны. - Мужика того помнишь? - спросил Корней Павлович. - Первый раз я его видел. А остальных троих - знаю. Тут живут. Ширкнула обивкой входная дверь. Из дежурки донеслись женские голоса. Козазаев вышел навстречу, но скоро появился снова в сопровождении Оленьки Игушевой, самой молодой из сотрудниц. Оленька пришла в отдел по рекомендации райкома комсомола, робкая, тихая. Пирогов не очень загружал ее, а остальные девушки делали вид, что так и должно быть. Что-то подкупающее для всех было в изящной красивой внешности и кротком характере Оленьки. - Товарищ лейтенант, - доложила Игушева. - Доставить Сахарову в отдел нет никакой возможности ввиду болезни. - Какой болезни? - Припадок, товарищ лейтенант, - опускаясь на будничный тон, пояснила Оленька. - Лежит и молчит. Не померла бы. - Вот как!