Следующие два часа мы гуляем вдоль реки и разговариваем. У меня такое ощущение, будто мы не расставались ни на день. Я отказывалась от его посещений, фактически вычеркнула его из своей жизни на четыре года, но сейчас мы забываем об этом, все прошло – словно мелкая ссора из-за того, кто будет переключать каналы на телевизоре. – Я разрываюсь на части, папа, – признаюсь ему, когда он спрашивает настоящим отцовским тоном, как я справляюсь с ситуацией. – Я никому этого не говорила, едва ли сама себе в этом признаюсь, но часть меня страшно хочет верить, что кто-то пытается сказать мне: Дилан жив, все случившееся ошибка, какая-то злая шутка. Когда я пробую соотнести эти мысли с реальностью, мой гнусный внутренний голосок говорит, что в реальной жизни так не бывает. Да, люди бросаются на убийц, которым вынесли приговор, вымещают на них свою злобу. Людям плевать на правду, справедливость и реабилитацию, на самом деле плевать. Их волнует месть, расплата и наказание. – Даже если это был кто-то, желавший тебя наказать, это изменит положение вещей? – спрашивает папа. – Заставило бы это почувствовать тебя способной лишить Дилана жизни? Если ты хочешь докопаться до правды, то должна прекратить сомневаться в себе, Сьюзан. До того как тебя отправили в то заведение, где ты отбывала наказание, ты знала, кто ты, что ты можешь, а что не можешь сделать. Я должен тебе сказать прямо сейчас: я никогда, ни одну минуту не верил, что ты убила своего сына. Не только потому, что я твой отец и вырастил тебя, а потому, что видел тебя с Диланом. Видел, как сильно ты его любила. Я не утверждаю, что знаю, жив этот маленький человечек или нет. Я только знаю, что ты не принесла ему зла. Мне хотелось бы думать, что после того, как я тридцать два года был твоим отцом, я знаю тебя лучше, чем какой-то врач, который впервые увидел тебя через несколько дней после потери сына. Ты такая же нормальная, как и я. Я был готов свидетельствовать об этом в любом суде, если б только кого-то волновало, что я думаю, но всем на это было плевать. Должен сказать: тебе давно пора поверить в себя, как верю я. Вот что я думаю, если это имеет какое-то значение. Он замолкает и выглядит смущенным после такой эмоциональной речи. – Имеет, папа, – говорю я, и мои глаза щиплет от слез. – Это имеет очень большое значение. * * * Я уезжаю, давая обещание звонить ему каждый день и сообщать, что со мной все в порядке. У меня ощущение, будто сегодня я получила гораздо больше, чем возвращение отца в мою жизнь. Я наконец начала вспоминать, что такое быть Сьюзан Вебстер. Папа прав. До того как отправиться к «Окдейл», я точно знала, что не убивала своего сына, несмотря на всех, кто пытался убедить меня в обратном. Однозначно не убивала! Я верила в свою нормальность, верила своему сознанию и верила в любовь к своему сыну. Но постепенно так называемые «эксперты» подрывали мою уверенность. Они решили: раз присяжные посчитали меня виновной в смерти сына, то так оно и есть, и постепенно я тоже начала считать это правдой. Потребовалась вера моего отца в меня, чтобы напомнить, как я сама верила в свою невиновность. Теперь я тоже верю. А если я невиновна, значит, мой сын все еще может быть жив. Глава 24 Толкаю входную дверь своего дома. Я эмоционально истощена и готова рухнуть в постель. Сейчас всего-то семь часов, но я в состоянии думать только о том, как забраться под одеяло и спать-спать-спать. В доме очень тихо, он кажется пустым без Кэсси и Ника. Я бросаю сумку на стул и быстро набираю сообщение, которое отправляю им обоим: «С папой все ОК – но нового ничего не узнала. Позвоню завтра». Потом завариваю себе чашку чаю и выбираю женский роман, чтобы почитать в кровати. Когда я читаю, то не думаю больше ни о чем. Погружаясь в слова на странице, не позволяю своему сознанию переключаться на что-то другое. Толкаю дверь в спальню попой, двигаясь осторожно, чтобы не расплескать чай. Первым я чувствую запах – до того как увидеть, что ждет меня на кровати. Чашка валится на ковер, горячий чай обжигает брюки и ноги. Мой крик пронзает тишину, словно сирена. * * * Холодный воздух ударяет в лицо, но только ощутив землю под руками, я понимаю, что стою на коленях на траве перед домом. «Как я сюда попала?» «На кровати, – напоминает мне звучащий в голове голос. – Оно лежит у тебя на кровати». – Эмма? Какой-то очень знакомый голос пробивается сквозь мои мысли. О боже! Что я делаю? Что я могу сказать? Через несколько секунд Кэрол оказывается рядом со мной. Нет времени, чтобы придумать веское оправдание пребыванию на лужайке перед домом в таком положении в семь вечера. Совершенно точно это не похоже на садовые работы. – С вами все в порядке? Может, врача вызвать? Вы поранились? Вопросы бьют меня как пули. Я все еще ошарашена и отшатываюсь от ее голоса. – Со мной все в порядке, – удается пробормотать мне. Нет ничего удивительного в том, что Кэрол не верит. – Пойдемте, я провожу вас в дом. – Нет! – Мой крик шокирует нас обеих. – Нет, простите, Кэрол, я не могу туда вернуться. На ее лице появляются замешательство и обеспокоенность. – Кто-то что-то сделал с вами? Давайте в таком случае пойдем ко мне. Пойдемте, дорогая, вы не можете здесь оставаться. * * * Кэрол аккуратно усаживает меня на свой диван. – Это имеет какое-то отношение к… ну, к тому, кто вы? Кто-то еще знает? Мне позвонить кому-то из ваших друзей, родственников? Мгновенно думаю о Кэсси. Я не могу сидеть здесь полчаса, которые ей потребуются, чтобы доехать, и не могу вернуться в свой дом и ждать ее там. – Вы можете позвонить в «Трэвелодж»? Там сейчас живет один человек, мой давний друг. Его зовут Ник Уайтли, он приедет за мной. Кэрол кивает. – Хотите что-нибудь выпить, пока ждете? Качаю головой. Если я что-то сейчас залью себе в рот, все это тут же выплеснется назад. У меня перед глазами появляется увиденное на кровати, и во рту снова чувствуется желчь. Я не рискую даже говорить. Не могу допустить, чтобы меня стошнило в гостиной этой милой женщины. – Хорошо, я сейчас позвоню. Сказать, что возникло срочное дело? – Да, очень срочное, – бормочу я. * * * Мне следовало предупредить Ника о том, что он увидит, но я лишилась дара речи. Не могу произнести ни слова. Ник поблагодарил Кэрол, помог мне подняться с дивана и сесть в машину, припаркованную перед ее домом. Я сижу в машине, жду, когда он вернется, чтобы объяснить, что находится у меня в комнате. Ник выходит из дома и пересекает лужайку с мертвенно-бледным лицом. Сев в машину, он обнимает меня. Я ему позволяю это и стараюсь не плакать. – Что там? – шепчу я, когда наконец перестаю за него судорожно цепляться. – Кот. То, что от него осталось, – отвечает Ник. Кажется, его самого сейчас стошнит. – Он… с него сняли кожу. Образ маленького животного, лежащего на моей пропитанной кровью кровати, без приглашения врывается в сознание. Я все еще чувствую запах несчастного существа у себя в носу и не понимаю, как могла его не почувствовать, когда поднималась по ступеням. – О боже! – Внезапно у меня в голове появляется жуткая мысль. – А ошейник у него был? Судя по виду Ника, он предпочел бы провести ночь в постели рядом с мертвым котом, а не отвечать на мой вопрос. В конце концов он кивает. – Из шотландки? – хриплю я, желая, чтобы он сказал «нет», но знаю: он скажет мне правду, какой бы суровой она ни была. Ник снова кивает. О нет, пожалуйста, нет. Не надо еще одной жертвы в этом безумии, не надо, чтобы погибло еще одно существо, которое я люблю. – Джосс. Это утверждение, не вопрос, и Ник знает, что ответ мне не требуется. Остатки сил, которые у меня еще были, вытекают из моего тела, и я снова падаю ему в объятия, из глаз льется новая порция слез. Глупый кот! Глупое, глупое животное. Почему он не мог просто держаться подальше? Почему он был таким любопытным, таким общительным и дружелюбным? И почему он выбрал меня из всех людей? Считается, что кошки умные животные. Он должен был почувствовать мое проклятие, которое забирает у меня всех, кому я не безразлична. – Тебе пора ехать, – шепчу я, отрываясь от него. – Я разберусь с этим и поселюсь в гостинице. Ник в замешательстве. – Ты о чем? – резким тоном спрашивает он. – Сейчас мы вызовем полицию, а потом ты поедешь со мной. – Нет, ты не понимаешь. Мне хочется сказать ему, что с любым человеком в моей жизни случается только плохое. Марк, Дилан, папа и даже кот Джосс. Мне хочется сказать ему, что в конце концов его жизнь будет испорчена, как и у всех в этом списке. – Что именно, по твоему мнению, я не понимаю, Сьюзан? Что ты что-то сделала четыре года назад, с чем никак не можешь смириться? Что кто-то использует это против тебя, пытаясь заставить думать, будто твой сын может быть жив? Или, может, я не понимаю, что этот человек так внимательно наблюдал за тобой после освобождения, что как только ты связалась со мной, в твой дом вломились и разгромили его, затем убили прирученного тобой кота и положили на твою кровать? Тебе непонятно мое мнение о чем-то из этого? – Джосс был не мой кот. Больше я не нахожу слов. Ник высказался так эмоционально, что это меня шокировало и сразу отбило всякую охоту спорить. – Сьюзан, с тобой происходят ужасные вещи, но тебе уже пора прекращать себя жалеть и позволить тебе помочь. Я большой мальчик и в состоянии решить, проклята ли ты, или тебе просто не везет, или ты сумасшедшая. Если ты больше не можешь терпеть мое присутствие рядом, скажи прямо сейчас, я отвезу тебя к отцу, сдам с рук на руки. Я не сомневаюсь, что ему можно доверять. – Ник неотрывно смотрит мне прямо в глаза и заглядывает прямо в голову. У меня ощущение, будто он пальцами перебирает мои мысли. – В этом все дело? Ты пытаешься от меня избавиться? – Я тупо качаю головой. Я не хочу от него избавиться. Мы только что познакомились, но он – один из тех трех человек, с которыми я сейчас могу быть собой, кто знает, кто такая «я». – Я не пытаюсь от тебя избавиться, – шепчу. – Я… – Нет, – резко обрывает меня Ник. – Не надо извиняться. Не начинай извиняться! Прекрати это, Сьюзан. Я не собираюсь бросать тебя, я здесь, чтобы тебе помочь. Прекрати вести себя так, будто я – Марк.