Билли бросил стопку книг на свою кровать и достал две банки из холодильника, запасы пива в котором никогда не кончались. Он бросил одну банку Джеку, а сам устроился в любимом кресле. – Сегодня вечером ты ничего не делал? «Ну, так нельзя сказать». Джек изобразил на лице обеспокоенность и повернулся к другу. – Послушай меня, приятель, мне нужно кое о чем с тобой поговорить. О Тане. Билли вздохнул и покачал головой. – Я знал, что до этого дойдет. Тебя раздражает ее постоянное присутствие здесь, да? Прости, приятель, но мне она на самом деле нравится. Мы будем чаще ходить в ее квартиру, не станем тебе мешать… – Дело не в этом, – перебил его Джек. – Просто понимаешь, тема на самом деле неприятная, я чувствую себя неловко, но… в общем, она со мной тут заигрывала. Билли выглядел так, словно получил кулаком в лицо. – Она что? Таня? Когда? Джек опустил глаза и уставился в пол. – С тех самых пор как ты ее сюда привел. С самого первого дня. Если честно, мне было трудновато скрывать это от тебя, приятель, но я думал, к этому времени она уже отказалась от идеи затащить меня в постель. Вот что она оставила. – Джек продемонстрировал кружевные трусики, которые в этот день были надеты на Тане. После того как все случилось, она позволила ему себя одеть и вызвать такси. Таня почти не спорила – вела себя словно оглушенная. Оказалось, она не любит грубый секс, как он ожидал. – Под подушкой прошлой ночью. Я собирался это просто проигнорировать, но она вдруг сегодня заявилась сюда… – Что? Таня была здесь? – Да, и пьяная, друг мой, от нее просто воняло алкоголем. Я ей сказал, что тебя нет, а она ответила, что знает об этом, видела тебя в библиотеке. Набросилась на меня, начала снимать одежду, говорила, что знает, что ты встречаешься с другими. Мне пришлось вытолкать ее за дверь в наполовину расстегнутой блузке. Не беспокойся: я вначале вызвал ей такси. Может, вел себя излишне грубо. Знаешь, я сказал, куда ей пойти. Но я не хочу, чтобы у тебя сложилось неправильное впечатление. Я знаю, ты считаешь меня не самым надежным человеком… У Билли опустились плечи, он казался сломленным. – Нет, спасибо, друг, мне на самом деле очень жаль. Проклятье! Какая сука! Знаешь, а она мне на самом деле нравилась. Я даже ей сказал… ну, я думал, ты можешь… А мне все это время следовало беспокоиться о ней. Джек встал и хлопнул Билли по плечу. – Не парься, друг, я знаю, что сейчас ты себя чувствуешь дерьмово, но ты ведь не собирался на ней жениться, правда? Забудь о ней. У нас впереди еще три года в Дареме, можем перетрахать всех Тань в этом городе. Знаешь, что я сделал бы на твоем месте? Я не стал бы ей даже звонить. Пойди трахни ту маленькую блондинку из колледжа Святого Иоанна, которая все прошлые выходные на тебя вешалась. – Да. Да, ты прав. Пошла она… – ответил Билли. Джек улыбнулся. Все вернулось на круги своя – как и должно быть. Глава 27 Я верчусь на месте перед зеркалом, которое висит в примерочной, проверяю, как выгляжу спереди и с боков. Я вполне довольна тем, что вижу. Черные джинсы хорошо на мне сидят, бедра узкие, даже не скажешь, что я была беременна, лишний вес ушел. Застежки больше не натягиваются на раздутом животе. Раньше я носила длинные светлые волосы, теперь они стали короче и темнее, падают мне на плечи, обрамляя худое лицо. И только по глазам, которые называют зеркалом души, можно увидеть, что жизнь изменилась к худшему – но только если присмотреться очень внимательно. Тогда вы сможете заметить, что, когда я улыбаюсь, искорки до глаз не доходят, как бывало раньше. У меня не появляются мелкие морщинки, когда я смеюсь – если я теперь вообще смеюсь. Иногда мои глаза стекленеют, словно я нахожусь в другом месте, в другом времени, как часто и бывает. Обычно в такие минуты я с Диланом, пою ему песенки из «Книги джунглей» [29], когда меняю подгузник или плескаюсь вместе с сыном в ванной. Но иногда я вместе с Марком. Мы снова в Сорренто, где провели медовый месяц, я лежу в шезлонге у бассейна, а он играет в водный волейбол или сидит у барной стойки и маленькими глотками потягивает «Маргариту» со льдом. Иногда мы отправляемся на пешие прогулки вокруг старого замка, я возбужденно убегаю вперед, карабкаюсь вверх по потайным лестницам, а потом выпрыгиваю на него из темноты. Однако чаще всего в этих воспоминаниях я вижу, как мы отдыхаем на диване в воскресенье после обеда. Я на восьмом месяце беременности, пытаюсь не заснуть, сидя рядом с ним, когда мы смотрим какую-то жуткую программу по телевизору. Потом я представляю тот же диван, рядом колыбелька. Затем я просыпаюсь на больничной койке, пугаюсь и прихожу в замешательство при виде двух полицейских, которые смотрят на меня сверху вниз и готовы записать каждое мое слово. Да. Марк знает – знал – меня вдоль и поперек, от и до. Он сразу же увидит произошедшие во мне перемены. Все до последней. И я подозреваю, что у него остались все те же глаза. Я выбрала белую майку, поверх нее надела мешковатый серый джемпер с открытыми плечами в надежде, что по мне не будет видно, как я старалась. Не хочу, чтобы Марк думал, будто я пытаюсь его вернуть, а что еще хуже, что я сумасшедшая. Все еще сумасшедшая. – Можно мне в этом остаться? – спрашиваю у продавщицы, помогающей мне в примерочной. Судя по ее виду, она предпочла бы мне отказать, но ей неловко, и совершенно точно она не хочет потерять покупательницу. – Конечно, только снимите бирки перед кассой и попросите размагнитить вещи, чтобы не запищали на выходе. Вы же не хотите, чтобы вас арестовали. Она смеется над собственной шуткой, не зная, где ее покупательница провела последние несколько лет. Я совершенно точно не хочу снова туда вернуться. Через двадцать минут бросаю сумку в машину и проскальзываю вслед за ней. Уже планирую, что скажу Марку, когда он откроет дверь и увидит на пороге свое прошлое. Ник был в ярости при виде меня сегодня утром. – Ты на самом деле собираешься это сделать? – спросил он. – Тебя не пугает то, что может сделать он? – Он не будет делать глупостей, – ответила я. – Я знаю своего бывшего мужа. Сама я не была в этом уверена. А теперь я нахожусь в пятидесяти милях от его дома и не чувствую себя такой умной. * * * Дом такой же, как и всегда. Приближаясь к нему, я вспоминаю те чувства, которые испытывала каждый раз, когда возвращалась домой. Гордость от того, что живу здесь, что мы построили для себя такую жизнь. Дом стоит немного на удалении от остальных окружающих его домов. Он красивый и современный, я влюбилась в него, как только увидела. Это был мой первый собственный дом. Он сильно отличался от того маленького домика, в котором я жила ребенком. Там было так тесно. Потом вместе с университетскими подругами я снимала довольно грязную квартиру с тремя спальнями. Я все еще представляю себя сидящей на крыльце у входной двери, пока Марк подрезает маленькие елки, высаженные вдоль небольшой подъездной дорожки, которая огибает дом справа. Марк делает это с таким видом, будто знает, как надо действовать. Меня работа в саду никогда не привлекала. Я любила заниматься фотографиями – расставлять, развешивать, еще я красила – у Марка на эту работу никогда не хватало терпения. Подъехав, замечаю, что его серебристый «Мерседес» припаркован перед гаражом. Так он раньше никогда не делал, предпочитая прятать от чужих глаз предмет своей гордости и радости. Автомобиль не мыли несколько недель. В день покупки машины Марк занимался ею до десяти вечера, намывая и натирая до блеска даже после наступления темноты. Я только приносила ему чашки чая, и меня забавляла его гордость. Но он гордился только внешним видом автомобиля, внутри он даже не удосуживался протереть поверхности. Я и не заметила, как у меня пересохло во рту, язык напоминает кусок наждачной бумаги. Сглатываю, но это не помогает. Похоже, я вообще разучилась выделять слюну. Грудь сжимает, внезапно я чувствую сильное сердцебиение, лицо пылает. Только я могла оказаться в подобной ситуации! Быстро смотрюсь в зеркало, проверяю, как выгляжу. Несмотря на жар, я белая как полотно. Просто очаровательно! Выгляжу, как чумная. Вероятно, Марк захлопнет дверь у меня перед носом и вызовет полицию. До входной двери идти десять метров, по ощущениям это целая миля. Звонок звучит оглушительно, словно церковные колокола, созывающие паству на воскресную службу. Или на похороны. Марку нужно три минуты, чтобы открыть дверь, по моим ощущениям проходит час. И вот он появляется передо мной. Мужчина, которого я когда-то любила так сильно, что это казалось просто невозможным, стоит в дверном проеме. Ему требуется несколько секунд, чтобы узнать меня, и я очень четко понимаю, что никогда не прекращала его любить. Мне становится дурно. Как разлюбить человека, который когда-то был для тебя всем? Хотя он бросил меня тогда, когда требовался больше всего, я не забыла эти руки, которые так крепко обнимали меня, когда умерла мама. Сейчас они сложены у него на груди, и они не обнимали меня, когда мы потеряли сына. Глаза, сейчас прищуренные и горящие от гнева, обычно весело улыбались мне, когда я выдавала один из своих «блондинизмов», как он называл глупости, которые я иногда ляпала. Он начинает говорить тем же голосом, которым раньше ежедневно повторял: «Я люблю тебя». Теперь и слова, и тон другие, и я задумываюсь, не сделала ли ошибку, приехав сюда. Я так старалась возненавидеть этого человека и все это время пыталась не позволить себе оплакать его потерю. – Что ты здесь делаешь, Сьюзан? Я не знаю точно, чего ожидала. После того как я решила сюда приехать и увидеть Марка, то дюжину раз представляла нашу встречу, его извинения, его слова о том, что все будет в порядке, и он поможет мне выяснить, что случилось с нашим маленьким мальчиком. Совершенно точно все будет не так просто, как я воображала. – Мне м-м-м нужно было с тобой увидеться… поговорить. Запланированная речь полностью вылетает у меня из головы. Он произвел на меня точно такое же впечатление при нашей первой встрече. Меня, как Бриджит Джонс [30], тогда заманила на вечеринку чопорная семейная парочка из лучших побуждений, и я уже собиралась воспользоваться приемом «Телефонный звонок, срочно нужно уехать», как вдруг вошел Марк. Пять часов спустя я все еще сидела, словно приклеенная к стулу, и с восхищением слушала этого красивого, веселого мужчину, источавшего тепло. Я знала, что выйду за него замуж, по крайней мере, надеялась с ним переспать. В ту ночь мы вместе рухнули в одну постель – слегка пьяные, влюбленные по уши (по крайней мере, я), и провели там все выходные. Оглядываясь назад, испытываю ощущение, что эти воспоминания – ложь. Я столько раз рассказывала эту историю и теперь иногда задумываюсь, на самом ли деле мне так повезло или я просто романтизировала наши отношения, решив вспоминать только те моменты, когда была центром Вселенной Марка. – Думаю, это не очень хорошая мысль. – Марк собирается закрыть дверь, и я понимаю, что ускользает мой единственный шанс. – Подожди… Это насчет… м-м-м… Дилана. Вижу, как он сжимается, когда я произношу имя нашего сына, но больше не пытается закрыть дверь. – Мне прислали вот это. – Я неловко сую фотографию ему в руки и наблюдаю за его лицом, когда он ее рассматривает. Красивые карие глаза затуманиваются, я вижу в них замешательство, когда он изучает снимок, а когда он его переворачивает, в них появляется шок. – Где ты это взяла? – спрашивает Марк с бледным лицом. – Ладно, заходи, я не хочу, чтобы кто-нибудь тебя здесь видел. Он раскрывает дверь достаточно широко, чтобы я могла войти. Чувствую себя какой-то порочной тайной, любовницей, которую он хочет скрыть. Захожу в холл и пытаюсь физически не отпрянуть назад, когда на меня накатывают эмоции. Холл все еще выкрашен в нежный кремовый цвет, остались дорогие дубовые полы и дубовая винтовая лестница, но дом выглядит пустым и холодным без огромных фотографий в черных рамках, на которых были все наши отношения. Я потратила целых два дня, замеряя расстояния между рамками и выставляя моменты нашей жизни, которыми гордилась, чтобы их увидели все – день нашей свадьбы, медовый месяц в Сорренто, первый снимок Дилана в роддоме. Теперь их нет – исчезли, как будто никогда и не существовали. – Ты оставил зеркало, – замечаю я ничего не выражающим голосом. Мои слова кажутся пустыми. Зеркало стало моей первой самостоятельной покупкой после того, как мы приобрели дом, и Марк при каждой возможности напоминал мне, что оно слишком большое и слишком дорогое, по его мнению. – Стоило почти как весь чертов дом, – напоминает он мне и теперь. – Я не собирался от него просто так избавляться. «Как избавился от нас». Он направляется в гостиную до того, как я успеваю ляпнуть какую-нибудь глупость про исчезнувшие рамки. Теперь я определенно чувствую себя не в своей тарелке. У меня нет выбора, кроме как следовать за ним. Не успеваю осмотреть комнату, как он внезапно разворачивается и сует мне фотографию. – Что все это, на хрен, значит, Сьюзан? Это какая-то шутка? Делаю шаг назад, меня шокирует злость у него на лице. – Конечно, это, б… никакая не шутка, – рявкаю я. Теперь и я злюсь. Он морщится из-за слова на букву «б». – Ты думаешь, что я совсем больная на голову? Как только слова вылетают у меня изо рта, я сожалею о них, но уже слишком поздно. Я видела его выражение лица, и он это знает. С его точки зрения (и всего остального мира) я убила его единственного сына. А появление у него на пороге с фотографией убитого мною мальчика, вероятно, находится в самой верхней части шкалы «больной на голову». – Сядь, – приказывает он, а сам направляется в дальнюю часть комнаты, где находится ведущая в кухню дверь. Я слишком устала, чтобы спорить, поэтому просто делаю шаг назад и, не думая, выполняю указание. Стоит мне оказаться в кремовом кресле, как у меня перехватывает дыхание. Это тот же гарнитур, который был у нас, когда я здесь жила. Трехместный диван напротив меня – тот самый диван, на который я прилегла, когда в последний раз видела сына живым. «Мой бывший муж живет с теми же самыми подушками, которые, судя по предъявленным мне обвинениям, я использовала, чтобы убить нашего сына». Я подпрыгиваю, а внутри меня нарастает паника. Мысли крутятся в голове как смерч, мрачные и деструктивные. Зачем ему это? Как он может? В это мгновение Марк возвращается в комнату и видит, как я вжимаюсь спиной в стену, неотрывно глядя на диван. У него на лице отражается понимание. – Господи, Сьюзан, это было бесчувственно с моей стороны. Черт! – Он ставит две кружки на столик рядом с вызывающим у меня ужас предметом мебели, пересекает помещение, опускает ладони на мои руки и притягивает меня к себе. Я падаю в его объятия, ноги отказываются меня держать. Марк опускает меня на пол и усаживается передо мной, глядит прямо в глаза и просит медленно дышать. – Это не тот же диван, Сьюзи, просто выглядит похоже. Я поменял его после того, как тебя увезли. Просто не знал, чем его заменить. Это ты у нас всегда была дизайнером. Я четыре часа ходил по магазину, а в результате вернулся домой с почти точной копией того чертова дивана. Его слова медленно доходят до меня. Это не наш диван. Конечно, не наш. Наш был более округлым, более длинным, лучше вписывался в интерьер. Как и все остальное, пока я жила здесь.