Быстро поднимаюсь по ступеням, и у меня перехватывает дыхание, когда я вхожу. Ее определенно не использовали как спальню с тех пор, как я уехала. Тут полно коробок с пометками типа «Фотографии», «Для беременной», но есть и другие, взгляд на которые приносит меньше боли. Две помечены надписью «Журналы», еще четыре – «Универ». Открываю верхнюю из университетских коробок. Внутри лежат три скоросшивателя, набитые лекционными материалами и конспектами. Я знаю, каким правильным был мой бывший муж, зубрилой и ботаном в университете, поэтому меня не удивляет большое количество тщательно собранных материалов и заданий с высокими оценками. Во второй коробке тоже лежат папки с лекциями, и я уже собираюсь перейти дальше, когда вижу дипломы Марка в третьей коробке. Они лежат сверху, все еще в рамках, абсолютно целые, поэтому я не вижу причин снимать их со стены. Достаю их и откладываю в сторону. Под ними фотографии: Марк с друзьями в барах, на различных вечеринках и фестивалях. Много фотографий красивой рыжеволосой девушки; у нее свежий вид, она улыбается. На носу и щеках у нее веснушки, похоже, она вообще не пользуется косметикой. Меня притягивают ее глаза. Они яркого изумрудного цвета, и в них светится такое неподдельное счастье, что я не могу ей не позавидовать, кем бы она ни была. Чем больше фотографий я просматриваю, тем сильнее становится это чувство. На следующих снимках девушка обнимает Марка, моего Марка; вот они целуются на селфи, держа фотоаппарат на расстоянии вытянутой руки, на лицах широкие улыбки. Чем больше фотографий я вижу, тем яснее становится, что это пара влюбленных, но я никогда не слышала про эту девушку. Почему Марк скрывал ее от меня? Если взять это и таинственные деньги, то я совсем не знала своего мужа. Смотрю на оборот каждого фото, но они не подписаны. Нахожу все новые и новые фотографии счастливой пары. При виде них у меня сжимается горло, начинает болеть сердце, но я не могу остановиться. Девушка на пляже, Марк с рюкзаком одет для долгих пеших переходов; там, судя по всему, жарко. Мне нужно отсюда уходить. Убираю назад фотографии и кладу сверху дипломы. Через десять секунд мне надо отсюда исчезнуть, но тут я слышу, как во входной двери поворачивается ключ. Глава 30 Джек: 27 ноября 1992 года Он ненавидел, когда к его обуви прилипала грязь. Он ненавидел грязь на своей обуви и ненавидел чертов лес. Пусть по лесам ходят медведи и защитники природы, а он не относился ни к тем, ни к другим. В лесах медведи, защитники природы и мертвые тела. Они оставили ее на краю леса, где были посажены молодые деревца, а гуща начиналась только метров через сто. Идиоты! Занесли бы подальше – и животные могли бы добраться до нее раньше полиции. Ее бы не нашли много дней. Недель, если б эта сука Уитакер не начала волноваться и не сообщила в полицию об исчезновении девчонки. Он точно не станет ее передвигать, черт побери. Он собирался сжечь свою одежду, хотя даже не прикасался к телу. Жаль дорогой костюм. Проклятье. Он знал, что приходить сюда не следовало, но он должен был сам все увидеть. В этом мире ни на кого нельзя полагаться. Он не поднялся бы туда, где оказался, если б этого не понял. Нужно делать то, что требуется, и не доверять важные дела слабакам и идиотам, из которых никогда ничего не получится. Теперь уже совсем стемнело, но лунный свет проникал на землю между отдельно стоящих деревьев и скользил по ней. Никаких звуков, кроме хруста листьев у него под ногами. Он выдохнул и увидел пар у себя перед лицом. Через несколько часов эта грязь затвердеет как камень, под ногами образуется хрустящая ледяная корка. А она замерзнет, как фруктовый лед. Он подошел к телу так близко, как только посмел. Даже мертвая она оставалась потрясающе красивой. От ее красоты дух захватывало. У него в сознании промелькнул какой-то случайный образ девчонки, ставшей шлюхой, наркоманки, замерзшей на холоде. Эта девушка совсем не походила на сброд из криминальной хроники. Несмотря на комья грязи и листья, прилипшие к ее длинным рыжим волосам, все еще можно было понять, что те были в хорошем состоянии. Одежда была чистой и хорошего качества. Она выглядела бы, как любая другая девятнадцатилетняя девушка, если б не зияющий на ее шее разрез – полная крови улыбка, да еще стеклянные безжизненные глаза. Он почувствовал легкий укол сожаления. У нее все сложилось бы по-другому, если б она только не пыталась играть с ним в игры, если б не висла на Шекспире каждый раз, когда видела, как Джек заходит в помещение, если б не притворялась, что ее не тянет к нему. Билли вел себя не лучше, гордо расхаживал как павлин, распустивший хвост. Капитан Большие Яйца! Бет пришлось трудным путем узнать, что Джек представляет из себя на самом деле. Она отказывалась от его цветов, украшений, даже картин, но она не смогла устоять перед пропитанной хлороформом тряпкой, которой накрыли ее лицо. Наконец он заставил ее упасть на колени, только не так, как планировал. Они ее переодели. Он немного расстроился, но ожидал этого. Полиция никак не сможет узнать, что с ней случилось. Здесь они ее скоро найдут, поэтому нужно действовать быстро. Он опустил руку в большой карман, где все еще лежала маленькая сумочка девчонки рядом со шприцем. Он подошел так близко, как только можно, не прикасаясь к телу, и ввел иглу под колено сзади, потянул поршень на себя. Она не так давно умерла, кровь еще не превратилась в воду и не застыла, поэтому ему удалось наполнить шприц красивой жидкостью винного цвета. Хотя ему очень хотелось остаться поблизости и посмотреть, как ее найдут, его ждала работа. Глава 31 Я замираю на месте, словно окаменела, и не могу пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия. Может, я ошиблась – все-таки нахожусь двумя этажами выше, но затем открывается входная дверь, и я слышу, как ключи бросают на столик в коридоре, затем шуршат пакеты, слышны шаги человека, который несет покупки в кухню. Значит вот как. Мне придется вернуться в «Окдейл». Никакой возможности выпутаться. Я практически уверена, что с Марком не сработает объяснение типа: «Я забыла свою сумочку и решила взглянуть на комнату на чердаке». Может, у меня все еще есть время. Есть два варианта: найти место, чтобы спрятаться и надеяться, что Марк снова куда-нибудь уйдет до того, как меня обнаружит, или вернуться в кабинет и вылезти из окна на пристройку, рискуя быть замеченной. И сломать себе шею. На самом деле это не лучшие варианты, но других нет, и надеяться не на что. Открываю дверь так тихо, как только могу, и прислушиваюсь к звукам в доме. Слышу, как открываются и с шумом закрываются дверцы кухонных шкафчиков: человек внизу продолжает раскладывать покупки. Отсюда до кабинета совсем недалеко. Я добираюсь туда за несколько секунд, и теперь вместо того чтобы быть пойманной на чердаке, я в капкане в кабинете. Не сильное улучшение. Но я немного ближе к первому этажу. Прыжок вниз из окна кабинета на пристройку не кажется таким ужасным, и я мысленно благодарю того строителя, который возводил ее для нас. Он убедил Марка сделать дорогую кирпичную пристройку на фундаменте и с разрешением на строительство, а не полностью стеклянное сооружение, которое придумала я. Эта пристройка прекрасно выдержит мой вес, только бы не свалиться с чертовой крыши. Открываю окно, пытаясь действовать как можно тише, и выглядываю наружу. Пристройка прямо внизу, рядом с кухней. Там у меня находилась домашняя прачечная, и я ее очень любила. Кажется немного странным и смешным тратить столько денег на дополнительное помещение, а потом ставить там только стиральную машину и сушилку, но я очень рада, что мы ее построили. Двигаюсь так быстро, как только позволяют мои сапоги на каблуках – взбираюсь на письменный стол и раскрываю окно пошире. Получится очень нехорошо, если Марк решит именно сейчас развесить постиранное белье. Совсем неподходящее время! Открывается дверь в кухню, и Марк поднимается наверх. Нужно быстро выбираться из дома. Я выбрасываю свою сумку из окна, слышу глухой стук, когда она приземляется на крышу пристройки, затем перекидываю одну ногу через подоконник. Теперь другую – сижу на подоконнике, свесив обе ноги вниз. Слышу, как Марк добирается до верха лестницы. Здесь не высоко, не то что от пристройки до земли, поэтому я спрыгиваю и тяжело приземляюсь. Не могу себе позволить посмотреть, куда отправился Марк – вошел в кабинет, в спальню, или ему просто нужно в туалет. Стою на крыше моей бывшей прачечной (к счастью, целая и невредимая); нужно убираться отсюда, пока меня тут никто не заметил. Опускаюсь на четвереньки, пригибаюсь, как только могу, и продвигаюсь к краю крыши. Отсюда до земли примерно десять футов, но выбор у меня очень ограничен. Я не думаю о том, каким болезненным будет приземление. Не могу задерживаться, чтобы думать. Я не знаю, сколько времени Марк проведет наверху, а его возвращение в кухню станет проблемой для меня. Обматываю ремень сумки вокруг запястья, присаживаюсь на край, медленно спускаю ноги вниз и прыгаю. Даже не буду пытаться представить себя смелой: мне очень больно после приземления. Колени еще не восстановились, но я заставляю себя убраться с места, которое хорошо просматривается из окна кухни. Я ни разу не вскрикнула от боли, и очень довольна собой. Слышу, как ключ поворачивается в двери черного входа, и тут, независимо от того, как у меня болят колени, бросаюсь наутек. Я вынуждена остановиться в конце улицы – хватаю ртом воздух, перед глазами все расплывается. Прислоняюсь к стене, окружающей сад Маккинли, чтобы прийти в себя, и смотрю на окно их гостиной – не выглядывают ли оттуда любопытные глаза. Там никого нет, меня никто не преследует. Иду остаток пути до машины и с каждым шагом благодарю бога за то, что я теперь в такой хорошей физической форме. Вероятно, четыре года назад я не смогла бы взобраться на подоконник в кабинете, с прежним весом, и уж точно не смогла бы спрыгнуть с крыши прачечной и бежать, спасая свою жизнь. Я чувствую себя победительницей – несколько лет не пребывала в таком возбуждении. Машина стоит там, где я ее оставила, нет никакого штрафного талона за парковку в неположенном месте, ни одно колесо не прокололи. Я забираюсь в салон и кучей падаю на водительское сиденье с измученным видом. * * * – Как прошло? Тебя поймали? Ты сейчас со мной разговариваешь, потому что тебе разрешили сделать один звонок? – Ник отвечает после первого гудка и мгновенно начинает вербальную атаку. – Меня не арестовали. И я не уверена, нашла ли хоть что-то полезное. Я дам тебе возможность поработать над найденными данными, когда вернусь. Готов? – Конечно. – Часть напряжения в его голосе рассеивается после того, как он слышит, что мне не требуется залог за освобождение из-под стражи. Кстати, сколько сейчас зарабатывают журналисты? – Поезжай осторожно, – добавляет он и отключается. Криво улыбаясь, убираю телефон и завожу машину. Я чувствую себя более спокойной, чем раньше, и даже самодовольной, и начинаю путь назад к дому Ника. У меня болят оба колена. Глава 32 Я заворачиваю на улицу, где стоит дом Ника, через сорок минут. Действие адреналина, который выбросило мне в кровь после смелого вторжения в чужой дом и последующего бегства из него, прекратилось, и я вспоминаю слова Марка о том, как он нашел нашего сына. Они словно удар кулаком в живот, и мне приходится дважды останавливаться на пути и съезжать на обочину, чтобы привести дыхание в норму. – Слава богу! – с облегчением восклицает Ник, но, судя по виду, он не испытывает облегчения. Моя эйфория мгновенно исчезает. Он держит в руках конверт. – Что это? Где ты его взял? – Лежал на коврике, когда я подошел к двери, чтобы ее открыть. Десять минут назад его не было. На этот раз фотографий ребенка нет. На фотографиях, подброшенных Нику, изображена более знакомая фигура. Хотя я стою спиной к объективу, сразу же узнаю себя. Я одета в свободный серый джемпер, у меня короткие темные волосы. Я стою у двери моего бывшего дома и жду, когда мой бывший муж откроет дверь. Это недавняя фотография. Ее сделали сегодня утром. На следующей фотографии Марк открывает мне дверь, на третьей я ухожу. На четвертой возвращаюсь к дому, на пятой мои ноги свисают с крыши прачечной. Я бы рассмеялась, если б это не приводило в такой ужас. Выгляжу нелепо, зависнув там, напоминаю подростка, залезающего на дерево. Я считала себя такой умной, раз мне удалось сбежать и остаться незамеченной, как Ловкому плуту [34], но меня заметили. За мной следили, фотографировали, а потом распечатали фотографии и подбросили Нику под дверь. Зачем? Это предупреждение? Эти фотографии уже лежат на письменном столе в каком-нибудь отделении полиции, пока я стою здесь и поздравляю себя с тем, что осталась свободной женщиной? Стук во входную дверь резко возвращает меня в настоящее. Полиция? Уже? Бежать слишком поздно. Насколько мне известно, они должны стоять и у двери черного входа, ожидая попытки побега. Еще одного дерзкого побега. Я засовываю фотографии в сумку и готовлюсь расплачиваться за содеянное. Пришла пора ответить. Ник открывает дверь, и у нас с ним на лицах появляется одинаковое выражение, означающее: «Помилуйте, офицер, я невиновен». Хотя в моем случае это выражение совершенно не сработало, а ведь я тогда искренне верила в свою невиновность. Но меня ждал полный провал. На крыльце стоит Кэсси, держа в руках пакеты из магазина, и выглядит как идеальная степфордская жена. – Боже, как я рада тебя видеть. – Все это время я не дышала, а тут смогла выдохнуть с облегчением. Ник впускает ее в дом. – Что ты тут делаешь? – Мы же изучали материалы судебного процесса, – напоминает мне Кэсси. Я забыла, что значил ее приезд сюда, в дом Ника, пока я отсутствовала. – Я съездила за покупками. Как все прошло? – Не так хорошо, как я думала, – отвечаю с мрачным видом и равнодушно протягиваю ей фотографии. – Только что принесли. Кэсси просматривает фотографии и резко вдыхает, затем передает их Нику. Его обеспокоенный взгляд пугает меня еще больше. Он первым идет в гостиную, задергивает шторы и включает свет. – Зачем это? – спрашивает Кэсси. Я согласна, это уж слишком. В конце концов, мы не Бонд и мисс Манипенни [35]. – Они принесли фотографии сюда. До того как она успела вернуться. Это означает, что они знали: она не собирается домой. Кэсси мгновенно оглядывается через плечо, словно кто-то может стоять позади нее с фотоаппаратом и диктофоном. – Ты никого не видела? – Ты видела, чтобы я махала фотографу? – огрызаюсь я. Мои слова полны сарказма. Это от стресса. – Прости. – Ну, кто бы это ни был, сейчас мы с этим ничего поделать не можем. – Ник любезно не обращает внимания на мою шпильку. – Что тебе удалось вытянуть из Марка? Я рассказываю им все. Все детали нашего разговора впечатались мне в мозг, и я повторяю его практически дословно. Рассказываю им про деньги и про фотографии, даже про диван. Кэсси приходит в ярость, когда я сообщаю, что мой бывший муж скрывал такое богатство. – И как ему удалось все это скрыть при разводе? – Я не спрашивала, – просто отвечаю я. – Его адвокат предложил мне приличную сумму, и я согласилась. – Мы это оспорим, – не унимается она, не обращая внимания на мои слова. Я не возражала против развода. Ничего не просила. Была благодарна за то, что мне дали. – Я не хочу ничего оспаривать, – заявляю я. – Те деньги не имеют ко мне никакого отношения. Платежи прекратились задолго до нашего знакомства. Я просто хочу знать, почему он мне про это никогда не рассказывал. Или про нее. Я не признаюсь в этом, но фотографии Марка с девушкой расстроили меня гораздо больше, чем спрятанные деньги. Надо отдать должное, он никогда мне про нее не врал – просто не говорил про нее. Конечно, нисколько не помогает тот факт, что таинственная незнакомка – роскошная женщина. – Вопрос: а что-то из этого имеет отношение к нам? – задумчиво произносит Ник.