Он произносит слово «нам» так, будто это в не меньшей степени его проблема, чем моя, когда мы оба знаем, что он прямо сейчас может отказаться от участия в деле, если захочет. Я перевожу взгляд с него на Кэсси и гадаю, о чем они весь день разговаривали. Они – странная пара, которая вчера дико ненавидела друг друга. Я вручаю Нику свой телефон с фотографиями счетов и записную книжку с адресами, которую забрала из кабинета. Он слегка хмурится при взгляде на нее, словно не одобряет воровство, но ничего не говорит. – Вы что-то нашли? – спрашиваю у Кэсси, пока Ник все еще пребывает в глубокой задумчивости. – Вот что у нас есть, – объявляет Кэсси. Она выглядит возбужденной, когда достает приготовленные ею бумаги. Вижу «шапку» на нескольких листках: «Адвокатская контора «ЗБХ». Эти документы прислали из конторы адвокатессы, которая представляла меня на судебном процессе. – Это копии материалов судебного процесса над тобой. В «ЗБХ» нам старались всячески помешать. Останавливали на каждом шагу! Их сучка-секретарша отправила их только после того, как я притворилась тобой, когда разговаривала с ней по телефону, и пригрозила принять меры. Ник цитировал разные законы, которые дают тебе право на получение всей документации по судебному процессу. Начинаю их пролистывать. Глаза падают на текст, который я не понимаю. – Что означают эти результаты токсикологической экспертизы? – спрашиваю, просматривая страницу. – Что такое кетамин? Его вроде лошадям дают? – Этот препарат нашли у тебя в организме, когда тебя привезли в больницу в день смерти Дилана, – поясняет Кэсси. Это для меня новость, о чем я ей и сообщаю. Ник молча просматривает записную книжку. Это раздражает. – Мы так и догадались, – кивает Кэсси. – Похоже, эта информация на суде не всплыла. Кетамин известен как «наркотик изнасилования на свидании». У жертвы начинаются головокружения, она дезориентирована и не осознает происходящее. Также он может вызывать провалы в памяти. Она говорит словно фармацевт-стажер и гордится своими навыками проведения расследования. – Что? Как я могла об этом не знать? Почему Рейчел не упомянула об этом на судебном процессе? Я считала, что Рейчел Трэвис очень хорошо потрудилась – она была адвокатом защиты. Марк нанял ее, когда улики против меня казались неопровержимыми, но она все равно боролась за меня. Она была на моей стороне. Или я так думала. Может, у нее не было доступа к моим медицинским документам? – Доступ у нее был, – наконец открывает рот Ник после того, как я высказываю это предположение. – Наняв ее, ты подписала доверенность на ведение дела и доступ ко всем документам. Ты дала ей полное право на изучение. Эта доверенность где-то здесь, среди других бумаг. – Она знала, что у меня в крови нашли кетамин, и решила не использовать для моей защиты? А полиция имела доступ к этим данным? Ник пожимает плечами. – Хороший вопрос. У нас есть только показания и детали, которые сообщались СМИ. У нас нет права на ознакомление с полицейскими отчетами, ну если только совершим хакерскую атаку, иначе до этих данных никак не добраться. Или кто-то из работавших по делу просто работал не очень дотошно, или о наркотиках знали и почему-то не включили в материалы расследования. У меня болит голова. – Что все это значит? – спрашиваю я. – Может ничего не значить, – заявляет Ник. – Мэттью Райли был добросовестным врачом, и причин врать у него не было. Кетамин я не могу объяснить, но в таком простом деле, когда все очевидно… Прости, – быстро извиняется он при виде моего выражения лица. – Так оно представлялось в то время. Тебя нашли рядом с телом Дилана, подушка, которой его задушили, все еще находилась у тебя в руках, на ней остались частички твоей кожи и его слюна по всей… – Ты забыл, что я тоже присутствовала на суде? – Я сразу же чувствую себя очень виноватой. Ник и Кэсси находятся здесь, чтобы мне помочь, а я только создаю трудности. – Прости. – Наклоняюсь вперед и тру рукой лицо и глаза. Внезапно я снова чувствую себя усталой. – Сьюз, ты уверена, что хочешь все это знать? – мягко спрашивает Кэсси, протягивая руку и опуская мне на плечо. – В смысле, вытягивать все это на свет божий. Наверное, это для тебя сложно и сильно расстраивает. – Нет. – Все это, как кажется, зашло уже слишком далеко, и я не очень горжусь собой, признаваясь: – Не уверена. Мне трудно в деталях слушать про тот день, когда я лишилась сына, сложно, когда эти детали с такой легкостью пересказывает бесстрастный наблюдатель. Кэсси переглядывается с Ником, и это вызывает у меня раздражение. Это происходит очень быстро, но недостаточно быстро, чтобы я не заметила и не поняла, что это означает. Они явно ожидали от меня подобной реакции. Я решаю, что мне гораздо больше нравилось, когда они не могли терпеть друг друга. – Мы думали, для тебя это будет слишком тяжело, – продолжает она все еще мягким тоном, словно разговаривает с ребенком. Это «мы» становится последней каплей. Она произнесла его уже добрую сотню раз после того, как вернулась. Я срываюсь. – О, мы думали, мы сделали, не правда ли? – рявкаю я, резко поворачиваясь к подруге, забыв, что пару секунд назад сама признавала, что мне не справиться. – Знаешь, мы просто думали, что для тебя это может оказаться трудно – заново переживать случившееся. – Какая мы сегодня милая парочка, не правда ли? Только вчера ты хотела разбить ему голову картинной рамой. Есть еще какие-то мысли о моем душевном состоянии, доктор Рейнольдс? Кэсси шокирована и довольно сильно обижена. Ник просто с интересом за мной наблюдает. От отсутствия у него реакции я злюсь еще больше. Нужно признать, сейчас это не сложно. – Не расстраивайся, Сьюзан, – умоляет Кэсси. – Мы… Я хотела сказать: я просто беспокоюсь за тебя, знаешь ли, с твоим прошлым… Она достаточно хорошо меня знает, чтобы мгновенно понять, что сказала не то. – Моим прошлым? – Я практически кричу. – Каким прошлым, Кэсси? Депрессией? Или, может, тем, что я убийца? Ну, тебе следует все об этом знать, не правда ли? Если уж мы говорим про прошлое. В конце концов, не я хладнокровно планировала убийство своего мужа, потому что он с кем-то там переспал. Кэсси и Ник шокировано молчат. Мне следовало бы понять, что я веду себя как сука, и Кэсси не заслужила такого отношения. Но знание этих двух фактов меня не останавливает. Нет, меня уже понесло. – Ну так что, подруга? Что тебя так сильно беспокоит? Я-то думала, мы пытаемся доказать, что я не убивала своего сына в депрессии и ярости. Или ты просто пытаешься меня развлечь? – Достаточно, Сьюзан, – обрывает мою тираду низкий голос Ника, и я замолкаю, как непослушная школьница, которую отругал директор. Когда я вижу, что Кэсси готова расплакаться, мне внезапно становится стыдно. – О боже, прости меня, Кэсс, – извиняюсь я. – Не знаю, что на меня нашло. Прости. Кэсси реагирует так, как и должна лучшая подруга, она улыбается. Иногда трудно поверить, что эта добрая, преданная женщина сделала то, что сделала. – Нет, это ты меня прости, – говорит она, подходит к стулу, на который я рухнула, и обнимает меня. – Я сказала глупость. Ты хочешь продолжать или прекращаем? – Нет, не прекращаем, – твердо заявляю я. – Вы оба сегодня приложили столько усилий, и я хочу узнать, что вы обнаружили. Боже, как бы я хотела, чтобы это все закончилось, но единственное, что остается – это двигаться вперед. Кэсси испытывает облегчение от того, что я успокоилась, Ник так и молчит. Гадаю, не думает ли он, что проще считать меня страдающей от маниакально-депрессивного расстройства. Я точно веду себя, как человек с таким диагнозом. Он ждет секунду, вероятно, хочет убедиться, не слечу ли я снова с катушек, потом склоняется ко мне, переворачивает несколько страниц, пока перед моим носом не оказывается заключение врача. – Что здесь говорится? – спрашиваю я, просматривая страницу. Ник не отвечает, просто ждет, когда я все прочитаю сама. Это справка, выданная моим бывшим участковым врачом, доктором Чоудри. Датирована 13 августа 2009 года, после смерти Дилана прошло всего три недели. Мне бросаются в глаза отдельные фразы: «Миссис Вебстер демонстрировала обычную обеспокоенность из-за медленного набора веса ее сыном… никаких симптомов депрессии, на нее ничто не указывало… маловероятно, что она страдала от послеродового психоза… никаких признаков галлюцинаций или нарушений мыслительного процесса…» Я поднимаю глаза на Ника. – Что это значит? Почему это не использовалось в суде? Он говорит, что у меня не было депрессии. Ник переворачивает еще пару страниц. На этот раз я вижу заключение другого врача. Эти имя и фамилию я не знаю – доктор Ингрид Томпсон. Ощущаю гораздо большее беспокойство, просматривая этот документ: «Пациентка демонстрирует сильную послеродовую депрессию… не проявляет реакции, безразлична, временами в ступоре… Пациентка совсем не помнит инцидент… при упоминании сына приходит в возбужденное состояние и одновременно расстраивается… Пациентка не хочет обсуждать своего ребенка…» На этом документе стоит дата 30 июля, через семь дней после смерти моего сына. – Что думаешь? – спрашивает Ник, и я никак не реагирую. – Это было представлено как одно из доказательств на судебном процессе, – наконец вспоминаю я. – Она, доктор Томпсон, там присутствовала, выступала свидетелем обвинения. А почему доктора Чоудри не пригласили, не выслушали его мнение? Я его не видела или не помню. – В пометках твоего адвоката указывается, что доктор Чоудри был ненадежным свидетелем. Обвинение вполне могло высказать предположение, что он своим заключением прикрывает свою задницу. Ищет оправдания тому, что пропустил у тебя депрессию, когда осматривал в послеродовой период. Адвокатесса посчитала, что его показания скорее навредят, чем помогут. – Наверное, она была права, – медленно говорю я, перечитывая заключение доктора Томпсон. – Но такие комментарии… Конечно, я была в шоковом состоянии, только что лишилась сына. Как я должна была себя вести? – Похоже, работали не очень тщательно, – соглашается Кэсси. – Мы так… Я хотела сказать, что тоже так подумала. Диагноз одного специалиста всего после одной встречи с тобой. Похоже, все делалось поспешно. – Косвенные улики, – предупреждает Ник. – Давайте не будем уходить в сторону. Нам нужно решить, что делать дальше. – Больше ничего нет? – спрашиваю я, пролистывая оставшиеся страницы. – Я не заметила, но тебе самой нужно все это прочитать, может, обратишь на что-то внимание. Подожди, у нас еще кое-что есть. Кэсси в возбужденном состоянии вручает мне небольшую папку со словами «Доктор Райли», написанными карандашом на обложке. Внутри заметки журналистов об исчезновении доктора Райли, интервью с его друзьями и членами семьи, заявление жены, данные о финансах. Все пришли к одному и тому же выводу: у доктора Райли не было оснований сбегать или кончать жизнь самоубийством. Он был счастливым человеком, у него была хорошая семья, никто не смог найти никаких любовниц, две маленькие дочери, нет финансовых проблем. Его жена сказала журналисту, что он был очень тихим в последние две недели, но ничто не указывало на то, что случилось. Он исчез без предупреждения! – Мне казалось, ты был тем журналистом, который освещал это дело, – поворачиваюсь я к Нику в замешательстве. – Это не твои заметки. – Я только написал статью, – объясняет Ник. – В этом случае я не собирал материал, не бегал по интервью. – Я вопросительно смотрю на него. – Думаю, нам следует встретиться с миссис Райли. Я качаю головой. – Ни в коем случае. Я уже вытянула на поверхность прошлое многих людей. Последнее, что требуется миссис Райли – это наше появление у нее на пороге с дикими теориями заговора о смерти ее мужа. – Я уже говорил с ней, – удивляет меня Ник. – Она будет рада с нами встретиться. Говорит, что уже давно пора хоть кому-то начать задавать вопросы об исчезновении мужа. – Она считает, что это не самоубийство? – спрашиваю я, не подумав об этом варианте. – Если его убили, то нам явно будет угрожать серьезная опасность, если мы начнем копаться в этом деле? – Я считаю, мы уже давно «копаемся». Но нет, я думаю, она приняла версию самоубийства, только не нашла объяснений, почему он это сделал – тех, которые бы ее удовлетворили. – И она считает, что мы можем предоставить ей эти объяснения? – Я думаю, она одинокая женщина, а твой друг мистер Уайтли, который здесь присутствует, умеет очень хорошо разговаривать по телефону, – встревает Кэсси. – Это так? – уточняю я, обращая внимание на использование местоимения «твой» вместо «наш». – Флиртовал, чтобы добиться интервью? – Всеми возможными способами, – отвечает Ник, прижимает правый кулак к сердцу, а тремя пальцами левой рукой салютует мне. – Это журналистский девиз. – Когда идем? – Завтра. Как я понимаю, момент самый подходящий. – Но это не самое главное, Сьюзан. – Кэсси берет меня за руку. – Есть кое-что еще. Очень важное. Она смотрит на Ника, который не может встретиться глазами ни с ней, ни со мной. – Что? В чем дело? Что случилось? – У меня внутри нарастает паника, к горлу подступает желчь.