– Мне очень жаль, что мы с вами не познакомились во время судебного процесса. – Несмотря на просторный кабинет, Роб все еще стоит в нескольких дюймах от меня. – Когда ваш муж позвонил в нашу фирму, я сам хотел заняться делом, но Рейчел настояла, что вести его будет она, и ваш муж с ней согласился. У меня сложилось впечатление, что они знакомы. – Если это так, мне они об этом никогда не упоминали. Он качает головой. – Именно этого я и опасался. Понимаете, возможно, я говорю что-то не то, но я всегда считал, что нам не всё рассказали про ваше дело. Что-то мистер Вебстер от нас утаил. Если я несу чушь, просто скажите… – Нет. – Возможно, я ответила слишком быстро. – Я хотела сказать: если вам известно что-то, что, по вашему мнению, следует знать мне, то я предпочту, чтобы вы это сказали. – Понятно. Я не уверен, что что-то было, просто у меня возникло такое ощущение. У меня нет никаких реальных доказательств. Если хотите, могу еще раз взглянуть на материалы вашего дела, посмотреть, не бросится ли мне что-то в глаза. Конечно, если вы просто хотите обо этом забыть, я прекрасно пойму. Вы наверняка хотите начать новую жизнь, забыть, что это случилось. Как сказать ему, что это невозможно, не сообщая, что Дилан жив? – Посмотрите, – говорю я вместо этого. – Посмотрите и скажите, что вы думаете. Если что-то найдете, вот номер моего телефона. Я беру ручку с письменного стола, хватаю его руку и записываю свой номер на тыльной стороне. Он смотрит на свою руку, и у него на лице появляется широкая улыбка. – Вы записали номер у меня на руке? В кабинете столько бумаги, а вы пишете у меня на руке? Никто этого ни разу не делал с тех пор, как я окончил школу. Я чувствую, как у меня краснеют щеки. – Простите. Как глупо… – Прекрасно! – Слава богу, он смеется. – Может, сходим куда-нибудь, пропустим вместе по стаканчику? Я пойму, если вы не… Я хотел сказать… Теперь мое сердце судорожно колотится в груди. Не знаю, от мысли о том, что я могу пойти куда-то с Робертом Хоуи на настоящее свидание, где пьют вино, болтают о ерунде, потом, может, прогуляться до дома (поцеловаться?), или от того, что я собираюсь ему отказать. Независимо от того, какой он привлекательный мужчина, сейчас в моей жизни столько сложностей, что я не могу позволить себе такие простые вещи, как свидания и парни. Как всё может проходить? «Как прошел твой день, дорогая?» «О, прекрасно, спасибо, дорогой. Утро я провела, болтая с женой исчезнувшего врача, а вторую половину дня в поисках моего не умершего сына». Нет, это совершенно точно не сработает. – Простите, Роб, – говорю я в конце концов, понимая, что он хочет получить ответ. – Сейчас столько всего происходит, я снова приспосабливаюсь к жизни в реальном мире. На данный момент свидания – не для меня. У него ни на секунду не меняется выражение лица. Может, он даже не разочарован. Может, он приглашает подобным образом каждую женщину, с которой пересекается. На всякий случай. – Конечно. – Роб легко пожимает плечами. – Но на тот случай, если вы вдруг передумаете… – Он забирает у меня ручку, которую я все еще сжимаю, переворачивает мою ладонь и пишет номер на тыльной стороне. – Это мой номер. Звоните. В любое время. Чувствую легкое покалывание в руке – в том месте, где он ее коснулся. Ох! Мне пора уходить. – Спасибо за предложение помочь. Мне лучше вернуться в машину. Мой друг наверняка уже блокировал здание, а то и оцепление вызвал. Но спасибо. Спасибо вам. Я смущаюсь, несу чушь, но Роб Хоуи снова улыбается. Я разворачиваюсь и буквально вылетаю из кабинета, несусь по коридору и вниз по лестнице. А он, вероятно, не сдвинулся с места. – В чем дело? – спрашивает Ник, когда я буквально падаю на сиденье рядом с ним. – Он хочет помочь, – только и выдаю я. – Ты ему не рассказала… – Ничего не рассказала, – отвечаю слишком быстро для человека, который говорит правду. Если Ник и заметил написанный у меня на руке номер, то не упоминает это. – Объяснишь, как узнал про ее звонки Марку? – Я увидел ее номер в записной книжке Марка. Решил рискнуть, количество телефонных звонков я придумал, но она явно с ним многократно связывалась, иначе сказала бы, что понятия не имеет, о чем речь. На самом деле просто повезло. – А когда ты об этом говорил с Марком? – Я не говорил. – Ник смотрит на меня, как на тупую. Простите, но я не привыкла играть в инспектора Морса [38]. – Это был блеф. Готов поспорить: она сейчас звонит ему и ругает себя за то, что купилась. Хотелось бы мне увидеть ее лицо. – Как ты думаешь: почему она на самом деле ему звонила? С оплатой никогда не возникало проблем. – Оправдание кажется смехотворным в свете того, что я нашла. – И ей, наверное, не следовало разговаривать с одним из главных свидетелей. – Определенно нет. Я хочу задать тебе несколько неудобный вопрос, но как ты думаешь… – Не знаю, – отвечаю и чувствую себя несчастной. Я понимаю, о чем он хочет спросить. – Ты хочешь знать, спали ли они, ответ: я не знаю. Я больше ничего не знаю ни о чем. – Может, твой бывший муж и не святой, которым ты его считала. Что это значит? Но я позволяю себе задуматься об этом не больше, чем на секунду. Ник ничего не знает про Марка и про нашу совместную жизнь. Я знаю своего бывшего мужа. Я знаю Марка. Да, знаю. Глава 37 Мы снова в доме Ника, и я вижу, что он все время о чем-то думает после нашего возвращения. Суетится, наводит порядок там, где не требуется, сделал три телефонных звонка из кухни, откуда я не могу слышать, что он говорит. Испытываю облегчение, когда он объявляет: – Мне нужно заняться кое-какими делами. – Хорошо. Мне сходить в магазин или что-то сделать? Я пытаюсь говорить легким тоном, но хочу знать, что все же самое важное. Эгоистично хочу удержать его рядом с собой (что может быть важнее происходящего со мной?), но знаю, что это глупо, не хочу быть похожей на капризного ребенка. Я должна помнить, сколько времени он уже потратил, чтобы помочь незнакомке. У него есть и другие обязательства. Правильно. Но почему он мне о них не рассказывает? – Нет, оставайся здесь. С тобой все будет в порядке? Ты чувствуешь себя здесь в безопасности? Если я отвечу отрицательно, он останется? Я не буду это проверять, поэтому отвечаю «да». Не хочу показаться неженкой. Пока его нет, я просто хожу по дому. Мне хочется что-то сделать, чем-то себя занять, попытаться не смотреть на одеяльце моего сына, которое лежит в сумке с тех пор, как мне его принесла Кэрол. Представляю Дилана четырехлетним ребенком, он радостно играет, качается на качелях в каком-то неизвестном месте. Я стараюсь не думать о том, что растит его кто-то другой и он называет мамой другую женщину. Вместо этого пытаюсь сосредоточиться на том, чем мы сможем заниматься вместе, когда я его найду. Уверена, что обязательно его найду. Звонит мой телефон. Кэсси. – Привет. Как ты себя чувствуешь после прошлой ночи? Я не говорю ей, что у меня болят глаза, кожа на лице стянута от слез, голова раскалывается от мыслей. Не хочу заставлять ее беспокоиться, поэтому не говорю ей, что чувствую себя как машина, которая едет по шоссе на нейтралке. Вместо этого отвечаю: – Все в порядке. Мы сегодня встретились с Рейчел. – Правда? И как прошла встреча с Круэллой [39]? Я улыбаюсь. Кэсси никогда не стеснялась в выражениях. – Нормально. Даже неплохо, но безрадостно. С миссис Райли все получилось гораздо хуже. Я ввожу Кэсси в курс дела и чувствую ее раздражение из-за того, что она находится так далеко и не может помочь. – Обещаю: я постоянно буду держать тебя в курсе дел, сообщать про каждый наш шаг. Звонить каждый день. Ты будешь чувствовать себя так, словно находишься здесь. Она фыркает. – Как я понимаю, помогать бездомным завтра ты не собираешься? Проклятье, неужели завтра опять суббота? С одной стороны, мне кажется, что с тех пор, как я получила маленький коричневый конверт, прошла целая жизнь, с другой, что это произошло только вчера. Безумная неделя, все смешалось, этакий кадр из голливудского блокбастера. – Прости, Кэсс, ты можешь придумать для них какое-то оправдание? Ты же все понимаешь, правда? Теперь я должна довести это дело до конца, не вернусь домой, пока не найду Дилана. Как только все это закончится, приглашу тебя на воскресный обед. Обещаю. – Да, конечно. Только лучше в ресторан, специализирующийся на мясе, – ворчит она. – И обязательно позвони мне завтра. Я могла бы быть рядом с тобой, но у меня такое ощущение, что я вам мешаю. – Не дури. Вчера вечером ты все сделала восхитительно, но я знаю, что у тебя есть дом, в котором ты хочешь находиться. Как только мы с ней прощаемся, я хватаю ручку и лист бумаги. У меня всегда хорошо получалось составлять списки, я ими руководствовалась на протяжении жизни – пока у меня была жизнь. Может, они мне и сейчас помогут. Записываю все факты, связанные со смертью моего сына. В документах судебного процесса вижу то, что не позволяло вспомнить мое сознание, – то, что случилось в один из дней в июле 2009 года. Ну, не совсем, потому что ничто не объясняет мне, почему следы ДНК моего сына оказались на расческе через четыре года после его смерти. Помню, как чувствовала себя сильно уставшей и расстроенной. Почему? Почему я в тот день расстроилась? Что-то там случилось после прихода патронажной сестры… Она сказала нечто такое, что меня потрясло, я почувствовала себя плохой матерью, но не могу вспомнить, что именно, хоть убейте. Я вернулась домой и собралась вздремнуть вместе с сыном. Нет, погодите, вначале я заварила себе чашку чая, пока Дилан лежал на игровом коврике и бил ножкой по птичке, которая свисала с арки. Я его накормила и поменяла подгузник… Вот оно! Патронажная сестра спросила, почему я перешла на кормление из бутылочки. Это было совершенно бесчувственно, учитывая наши проблемы с кормлением грудью. Я не могла успокоиться все то время, когда после кормила его из бутылочки… Затем положила его в кроватку-корзину, поставила рядом с диваном и… ничего. Следующее воспоминание – мое пробуждение в больнице, двое полицейских под дверью моей палаты и толпа журналистов перед входом в больницу. Или есть что-то еще? Туманные образы из сна, который мне снился не один раз, приплывают и уплывают, становятся более-менее четкими, потом снова размытыми. Образы людей, которые разговаривают, спорят. Это только сны или реальные воспоминания? Разумно предположить, что они из реальности: ведь нас нашел Марк. Если он нашел своего сына мертвым в кроватке-корзине, с прикрытым подушкой носиком и ротиком, то он должен был плакать, предположить, что ребенка убила я. Что-то в этой сцене кажется неправильным, хотя все описано черным по белому в документах судебного процесса. Не могу понять, что не так. Почему я не могу ничего толком вспомнить? Странно. Другие дни я помню с кристальной четкостью. Как возила Дилана смотреть на землекопов, когда в местном парке велись земляные работы. Помню, как ездила на могилу матери, чтобы положить на нее фотографию Дилана с папой. Это была одна из причин, объясняющих, почему врачи диагностировали послеродовой психоз: я ничего не помнила про смерть Дилана. Хотя я всегда чувствовала досаду и неудовлетворенность доктора Томпсон: она думала, что я могу притворяться, чтобы получить меньший срок. Достаю пачку аспирина, которую всегда держу в сумке, чтобы справиться с мигренью, угрожающей меня атаковать, принимаю две таблетки, запиваю стаканом воды. Без колебаний беру бутылку вина из никогда не заканчивающихся запасов Ника и наливаю себе еще бокал вина. Я считаю, что заслужила его после всего пережитого, и у меня перестанут дрожать руки. Ник должен вскоре вернуться. Он поможет мне ее допить. Глава 38 Джек: 16 декабря 1992 года