– Правда? А какие мы? – Богатые. И… вы хорошо выглядите, ну и… все такое. Джек посмотрел на Мэтта, и они оба расхохотались. – Ты голубой, Шекспир? Хочешь кого-то из моих друзей? – Нет! Я не это имел в виду. Я просто… Джек фыркнул. Неужели этот парень такой тупой и нудный? Однако ему можно будет найти применение. – Пошли, помоем тебя и приведем в порядок. Глава 4 Как и в большинство других суббот, город был заполнен подростками, парочками и мамочками, тянувшими за собой нывших малышей. Все шатались в районе нескольких оставшихся в городе магазинов и кафе. – Кризис сильно ударил по городу. – Роузи Фэйрклоу подает мне большой кусок липкого теплого шоколадного кекса. – Нам нужно побольше молодежи типа вас, чтобы деньги начали возвращаться в город. Я с трудом сдерживаю смех. Роузи изменила бы свое мнение, если б имела хоть какое-то представление о том, кто перебрался в ее сонный маленький городок. Вот это была бы тема для любящих посплетничать местных тетушек. Впиваюсь зубами в свой кусок шоколадного кекса, может, излишне жадно, и рискую украдкой выглянуть в окно. Ничего нового – только мощеные улицы, на которых полно людей. Я качаю головой и чувствую себя глупо, пытаясь напомнить самой себе, что живу не в низкобюджетном шпионском фильме. Никто за мной не следит. Мне нужно попытаться забыть все случившееся сегодня утром, эту глупую шутку, поэтому я перевожу внимание на окружающих меня людей. Еще одна женщина сидит у стойки, погрузившись в свои мысли, с кусочком морковного кекса, но не набрасывается на него так, как я. Ей примерно столько же лет, сколько могло бы быть моей маме, но в отличие от мамы, непохоже, что ей нужно беспокоиться о фигуре. Однако по выражению ее лица понятно: у нее что-то не так. Длинные светлые волосы закрывают лицо, когда она смотрит в раскрытую газету, но она их не убирает. Я задумываюсь о том, что же у нее произошло. Поругалась с любовником? Муж загулял? Или что-то гораздо хуже? Она внезапно поднимает голову – словно я ее позвала, и видит, что я на нее смотрю. Смущаюсь и перевожу взгляд на дверь; мне очень не нравится, что она меня застукала. «Не надо так смотреть на людей, дорогая, – учила меня мама. – Это невежливо». – Да, вы быстро справились. – Роузи видит крошки, оставшиеся от шоколадного кекса, и улыбается. – Принести еще кусочек? «Боже, да!» – Боже, нет. Я смеюсь излишне громко. Я всю жизнь веду борьбу с толстой маленькой девочкой, которая живет внутри меня. Еда меня успокаивает. Если я когда-то отказывалась от еды, мама обычно поворачивалась к папе и говорила: «Ой-ой, мне кажется, у нас возникла проблема, Лен». Мама обычно меня поддразнивала, но именно она виновата в том, что вся наша семья так любит поесть. Она прекрасно готовила, в особенности десерты, и мои подруги выстраивались в очередь, чтобы получить приглашение на чай. Моей коробке с завтраком, которую я приносила в школу, завидовали все одноклассники. Рулеты, лимонный кекс с глазурью, малиновые меренги – меня можно было считать наркодилером в начальной школе. К огромному разочарованию моего мужа, я не унаследовала кулинарные таланты мамы, и ему приходилось довольствоваться восхитительным обедом у тещи раз в неделю по воскресеньям. – Мои бедра мне этого не простят, – отвечаю я. – Роузи, можно задать вам один вопрос? Глаза у пожилой женщины загораются так, словно я предложила ей отдать выигрышный лотерейный билет. Роузи – кладезь информации, которая бьет из нее фонтаном. – Что за люди здесь живут? Проблем много возникает? Роузи качает головой. – О нет, дорогая. То есть я хочу сказать, дети в городе время от времени устраивают драки, обычно в субботу вечером, но больше ничего такого. А у вас возникли какие-то проблемы? Вам кто-то досаждает? Мгновенно жалею, что вообще об этом спросила. Я и так знала, что Роузи сплетница, но теперь задумываюсь, не станет ли она специально выискивать информацию. Не бросится ли она к компьютеру сразу после моего ухода, чтобы поискать в Интернете, что там есть о тайнах из прошлого Эммы Картрайт? Ах, паранойя, моя давняя подруга, мне тебя не хватало в последний час. – На самом деле ерунда, – с легкостью вру я. – Сегодня я нашла яйцо у себя на крыльце и задумалась: может, местные жители не хотят, чтобы новые люди переезжали в город. Роузи выглядит разочарованной. – Это дети, дорогая. Видите ли, наш городок отличается от других маленьких городков, где все всё знают. Мы по большей части держимся сами по себе. Не беспокойтесь по этому поводу. – Нет, конечно, нет, – отвечаю, испытывая облегчение от того, что моя невинная ложь не вызвала поток других вопросов. – Я так и подумала, что это чья-то шалость. * * * Кусок шоколадного кекса лежит у меня в животе тяжелым грузом, когда я выхожу из кафе; слова Роузи крутятся в сознании: «Видите ли, наш городок отличается от других маленьких городков, где все всё знают». Перед освобождением из «Окдейла» меня предупреждали, что нужно быть готовой к враждебности, если люди узнают, кто я. Я была готова к факелам и вилам, но не ожидала, что меня будут выслеживать и играть со мной в игры. Но факт оставался фактом: глупая это шутка или нет, но кому-то известны мои старые имя и фамилия. А это означает, что им также известно, что я совершила. Колокольчик над дверью маленького магазинчика на площади громко звенит, когда я захожу внутрь. Ладлоу – город вкусной еды, он может похвастаться лучшей домашней кухней в Шропшире и придуманными здесь блюдами. В сентябре каждый год проходит кулинарный фестиваль. Толстая девочка внутри меня обожает Ладлоу. – Эмма, я очень рада вас видеть. – Кэрол широко улыбается, заметив меня в дверном проеме. – Как вы? – Буду чувствовать себя еще лучше, если получу упаковку вашего камамбера и какой-нибудь хлеб с толстой корочкой. Кэрол, исчезнув на секунду, возвращается с коричневым бумажным пакетом и вручает его мне. Он все еще теплый на ощупь, и я улавливаю запах свежего хлеба, который лежит внутри. – И еще бутылку вина. Кэрол приподнимает брови. – Собираетесь что-то праздновать? Заставляю себя улыбнуться. – Нет, просто люблю есть с комфортом. Может, когда-нибудь расскажу вам про то, как получаю удовольствие от еды. Она достаточно вежлива и не давит на меня, не задает дополнительных вопросов. Мы с Кэрол называем друг друга по имени с тех самых пор, как я обнаружила этот маленький магазинчик, но мы не подруги. Мне кажется, я никогда не смогу быть близка ни с одним человеком, который не знает о моем прошлом. Это слишком рискованно. – Наслаждайтесь. Она берет у меня деньги, а я снова выхожу на улицу. Разум подсказывает, что нужно отправляться домой и уничтожить фотографию, но когда я поворачиваю в направлении дома, вижу то, чего быть не должно. Это невозможно! Впереди стоит стройная женщина с длинными прямыми темными волосами. Она слегка наклоняется, чтобы покрепче взять руку маленького мальчика, который вертится рядом с ней. Того маленького мальчика, который сегодня улыбался мне с фотографии. Моего сына. * * * Я пытаюсь ее позвать, но у меня перехватывает дыхание. Вместо этого я делаю несколько неуверенных шагов, потом срываюсь с места и бегу. – Дилан! – удается мне выдавить из себя. Это не может быть он, это совершенно невозможно. Но это он. Увидев его после всех этих лет, мне хочется броситься перед ним на колени. Как мой сын смог оказаться так близко от меня после того, как был так далеко все это время? Несколько человек поворачиваются, чтобы посмотреть на меня. Мой сын и похитительница моего ребенка не оборачиваются. Может, мне так только кажется, но похоже, что она ускорила шаг. Однако недостаточно – через несколько секунд я оказываюсь рядом с ними. – Дилан! Я вытягиваю руку, чтобы схватить маленькую ручку, но хватаюсь за рукав его темно-синего пальто. У меня в груди бурлит адреналин. Женщина поворачивается ко мне лицом. – Что вы делаете! Уберите руки от моего сына! Она подхватывает Дилана на руки, делает шаг назад, и я выпускаю его пальто. У нее на лице смешались страх и ярость. – Это мой сын, это Дилан, это мой… Я замолкаю, когда приходит осознание. Это не мой сын. Мой сын мертв, его больше нет, а этот маленький мальчик жмется к шее своей матери, потому что его дико напугала безумная кричащая женщина. Внезапно он кажется совсем непохожим на мальчика на фотографии, он не похож на меня, на Марка, ни на кого из нашей семьи. Этот маленький мальчик находится там, где и должен находиться – на руках своей мамы. Я теряю всю свою решительность, отступая на шаг. Мне хочется бежать, но ноги не слушаются. Женщина понимает, что я больше не представляю угрозу ни для нее, ни для маленького сына, и начинает наступать на меня. – Вы сумасшедшая? Как вы посмели хватать моего сына? Мне следовало бы позвонить в полицию. Ненормальная! – Простите, мне очень жаль, я… Меня подводит язык, и я не могу найти слов. Мне хочется все объяснить, но как? Как описать руки, которые всегда кажутся пустыми? Сердце, которое болит от утраты? Глаза, которые видят мертвых детей на каждом углу? Как дать кому-то понять, тем более незнакомке на улице, что значит потерять того, кого ты носила в себе? – Конечно, вам должно быть жаль! Вы сумасшедшая. Пока женщина не отталкивает мою руку, я не осознаю, что она все еще вытянута. – Она же извинилась, – звучит у меня из-за спины. Голос сильный и знакомый. – Она ошиблась. Может, стоит принять ее извинения и идти туда, куда вы шли? Я чувствую облегчение, которое разливается по всему телу, когда мне наконец удается повернуться и увидеть свою спасительницу. Кэрол. Слышу, как женщина у меня за спиной еще раз бормочет, что я сумасшедшая, но потом слышны удаляющиеся шаги – она ушла. – Спасибо. – Я вижу людей, собравшихся вокруг. Они остановились, чтобы посмотреть представление. – О боже!