Глава 10 Мой рассказ был бы проще, если бы это была история о непорочной и чистой любви Двух Детей Вопреки Всему в Тяжелое для Страны Время. Но ведь это вранье. Правда заключается в том, что война была здесь не причем, помимо того, что она создала идеальные условия, в которых двое слишком молодых и слишком близких родственников могли начать целоваться, и никто и ничто не могло остановить нас. Не было родителей, учителей, расписаний. Некуда было идти и нечем заняться. Ничто не напоминало нам о том, что в Реальном Мире такого не случается. Не было больше Реального Мира. Сначала мы с Эдмундом попытались дать задний ход. Весь день мы не смотрели друг на друга и вели себя, будто ничего не произошло. Но это не сработало. Закон Ньютона, что всякое тело в движении остается в движении, оказался правдой. Что ж, спасибо, Мисс Валери Грин, учительница физики в моей старой доброй школе для девочек. Кто бы мог подумать, что хоть что-то из Ваших уроков мне когда-нибудь пригодится? Поймите, когда я приехала в Англию, в мои планы отнюдь не входило влюбляться в своего несовершеннолетнего кровного брата и спать с ним. Но я начинала верить, что некоторые Вещи Случаются, нравится нам это или нет. И когда они начинают происходить, остается только держаться изо всех сил и смотреть, куда судьба тебя занесет. То, что происходило с нами, было слишком экстравагантным. А потом мы стали спать преимущественно днем, чтобы быть вместе по ночам, когда остальные спали. Если бы мы могли выбрать самых нежелательных свидетелей нашей преступной любви, Айзек и Пайпер, несомненно, заняли бы первое место. Потому что Айзек каким-то внутренним чутьем всегда знал, где Эдмунд находится и о чем думает, хотя все и так было видно по нашим лицам. А Пайпер была настолько чистой и наивной, что, когда ее что-нибудь смущало, она просто стояла и смотрела на вас, пока вы не скажете ей правду или не убежите и не спрячетесь. Мы вовсе не стремились рассказывать ей правду, так что почти все время прятались. Чувства были настолько сильными, что, казалось, люди вокруг могли услышать гул, исходивший от нас. Пайпер и Айзек ничего не говорили, но собаки выглядели расстроенными и вели себя странно, словно запах нашей кожи и этот самый гул тревожили их. Джин отказывалась покидать Эдмунда, ложась возле его ног, когда он собирался пойти куда-нибудь, или же тыкалась ему в подмышку, когда он сидел, словно желая спрятаться в нем. Все дошло до того, что ему приходилось постоянно ее гладить, иначе она громко скулила до тех пор, пока Осберт из другой комнаты не кричал: — Кто-нибудь заткнет эту собаку?! Иногда, когда мы хотели побыть одни, Эдмунд запирал ее на ночь в сарае. Но втайне я чувствовала отчаяние и жалость к ней, потому что точно знала ее чувства. Один только Осберт вел себя как обычно. Он был так заинтересован в Упадке Западной Цивилизации, что не замечал происходящего под его носом. Новостей от тети Пенн не было. Прошли недели после ее отъезда, и каждый миг каждого нового дня казался некоей новой странной жизнью, где отсутствие новостей от тети Пенн было нормой. Пайпер скучала по своей маме, да и я все еще хотела задать ей несколько вопросов, но если бы она появилась в середине такой неуместной ситуации, как сексуальная одержимость, было бы, мягко говоря, неудобно. Что до меня, то я зашла слишком далеко. Но не так далеко, чтобы не понимать, что то, что мы делали, было плохой идеей. Прежде чем продолжать, мне бы хотелось сказать одну важную вещь: многие могут обвинить меня в растлении невинного юноши, но Эдмунда нельзя развратить. Есть такой тип людей, и если вы не верите мне, значит, они вам попросту не встречались. И вы многое потеряли. Глава 11 Прошло уже пять недель с начала войны. Каждый день до нас доходили слухи о новых взрывах. Аэропорты все еще были закрыты, и время от времени не работало электричество. Обычные средства коммуникации, включая электронную почту и мобильные телефоны, работали слишком медленно, на них нельзя было положиться, не говоря уж о телевидении. Вы, конечно, могли попытаться отправить е-мейл, но они по какой-то причине возвращались обратно, как и СМС-сообщения. Иногда, правда, они доходили до адресата, но не в том виде, в каком были отправлены. А иногда значок статуса отправки зависал на целую вечность, так что проще было плюнуть на это и приняться за чтение. На самом деле все это меня не сильно беспокоило, в частности, меня не волновало даже то, что никто не пытался связаться со мной. Но Осберт, казалось, нервничал. Ему было все труднее и труднее поддерживать связь со своими чокнутыми друзьями-шпионами, которые большую часть времени занимались организацией нелегальных сходок в пабе для обмена информацией. И хотя они и пытались выглядеть мрачно, на самом деле они не могли быть более счастливыми, чем сейчас, в ожидании настоящего военного действа, когда они смогут затмить всех своих сверстников, передавая сообщения через вражескую линию и выглядя при этом настоящими героями. Как в кино. Как только мы начали привыкать к нашей новой жизни, ежедневным прогулкам в город, многочасовому ожиданию пары буханок хлеба, полфунта масла и четырех пинт молока (мы все-таки дети), по всему округу объявили карантин в связи со вспышкой оспы, или, лучше сказать, Предполагаемой Вспышки Оспы, потому что в эти дни мы не знали, что, правда, а что нет. Единственными нашими источниками информации были Осберт и очереди в продовольственный магазин, так как даже голоса на радио звучали немного странно, и невозможно было понять, кто на самом деле говорит и говорит ли он правду. Что касается газет, то их вовсе не было, а телефоны чаще не ловили сигнал, чем были в рабочем состоянии. Как бы то ни было, в итоге рекомендовалось не выходить на улицу. Большие черные грузовики привозили мешки с едой дважды в неделю. В случае если у кого-то были особые запросы, то их можно было написать на бумажке. Нам это казалось забавным, и мы включали в такие «запросы» шоколад, сосиски, торты, Кока-Колу. Но Пайпер начала сердиться на нас, так как она была единственной в этом доме, кто занимался готовкой и ей ДЕЙСТВИТЕЛЬНО были нужны определенные продукты. А все наши глупые заявки словно прикрывали тот факт, что на самом деле нам нужна мука. Не то чтобы там наверху не обращали внимания на наши заказы, но мы получали то, что получали. Окей, допустим это оспа. Но так как все становилось хуже и хуже с каждым днем, еще и при том, что правду невозможно было отличить ото лжи, казалось намного проще просто принимать эти новости как обыденный повседневный факт и не беспокоиться. Подумайте. Май в центре Английского округа. И все вокруг говорят, что это самый красивый май за последние годы. Парадокс. Всё это никак не походило на сценарий Судного Дня, особенно с моей точки зрения, выросшей в каменных джунглях, хотя я немного преувеличиваю: Верхний Вест-Сайд достаточно зелен (кстати, о джунглях). Но мы все равно говорим о парочке деревьев, разбросанных то тут, то там; а тут, в Англии, я просто «тонула» в благоухании и цветении. И хотя отовсюду слышалось множество разных слухов, скорее всего ни с одним американцем не происходило ничего такого плохого. Тысячи белых роз распустились в саду перед домом, овощные культуры росли на глазах, а комнатные цветы цвели таким буйным цветом, что от восторга кружилась голова. Как однажды проронил Айзек, благодаря нападению впервые за долгие годы птицы были счастливы. Люди не ездили на машинах, забросили земледелие и не делали ничего, что обычно мешало птицам. Так что они свободно откладывали яйца, пели свои песни и старались не попасться лисице на глаза. Белки, ежи и олени как в диснеевских мультиках бродили по ферме вместе с утками, собаками, цыплятами, козами и овцами. Если кто-нибудь и выглядел полностью растерянным из-за всех этих военных мероприятий, так это они. Пайпер, Эдмунд, Айзек и я каждый вечер на закате наблюдали, как животные, словно безумные, ходили вокруг дома, а затем мы с Эдмундом незаметно ускользали и прятались в крохотной комнатке наверху, или в большом чулане под навесом, или в овчарне, словом, в любом из тысяч мест, где мы могли уединиться и снова и снова пытались насытиться друг другом. И чем больше мы старались утолить этот голод, тем сильнее он становился. Впервые за мою жизнь голод не был наказанием, преступлением, оружием или способом самоубийства. Он просто был способом любить. Иногда минуты казались мне вечностью. Иногда мы засыпали, а затем просыпались, чтобы продолжить. Иногда мне казалось, словно что-то пожирает меня изнутри. А иногда нам приходилось прерываться, потому что были истощены и обессилены, но от нас все продолжало и продолжало исходить какое-то гудящее напряжение, с которым у нас даже не оставалось сил справиться. После непродолжительного сна мы в конечном счете снова вливались в окружающую обстановку и старались вести себя обыденно, помогая Пайпер в поисках пчелиных сот и листьев одуванчиков или же проводя часы в огороде, занимаясь пропалыванием овощных грядок. Такое нещадное количество солнца означало, что овощи созреют раньше положенного срока и, кажется, к счастью для нашего отчаянного положения, у нас будет много еды. Я же, несмотря на то, что вокруг шла война и жесткое формирование рациона, была на седьмом небе от счастья, ибо мне не улыбалось проводить время дома, где мой папа кувыркается с Давиной в соседней комнате, что обеспечило мне отсутствие аппетита на долгие годы вперед. Мы ели яйца, зелень с огорода, запеченные бобы, которые нам удалось накопить, а также пили козье молоко. Пайпер стала просто неподражаемой в приготовлении пищи из сушеных бобов, риса и бекона, который мы часто обнаруживали в оставленных нам пакетах. В использование пошли помидоры с огорода, а также множество свежих зеленых бобов. Все, кроме меня, скучали по хлебу, который становилось все труднее и труднее добыть, а особенно они скучали по маслу «Анкер», о котором Эдмунд просто грезил. Хотя я считаю, мы сделали ему достойную замену, взбив забродившее козье молоко. Одной из странностей было то, что никто из нас не знал, откуда же приходит еда. Поначалу предполагалось, что этим занимается Местный Совет, но другие люди шептались, что помощь была от Красного Креста или от американцев, некоторые предполагали, что нас кормят наши враги, и многие люди даже не трогали эту еду. Как говорится, от греха подальше. Мне было гораздо приятнее голодать, чем есть еду, которую еще в мирное время готовила Давина. Я также не думала, что кто-то пытался отравить нас во время этой войны. Я старалась, есть немного больше обычного, чтобы Эдмунд перестал на меня так коситься, но где-то через неделю он сказал, что я выгляжу лучше, я расценила это, как «Ты потолстела», и с тех пор я урезала количество еды. Но я все время говорила о карантине. Согласно информации, которую Осберт получал во время своих тайных шпионских сходок в пабе, Эпидемия Оспы была всего лишь слухом, пущенным для того, чтобы напугать и сбить с толку людей. Но позже мы узнали, что люди стали умирать. Эдмунд говорил, что причина вовсе не Оспа, а Корь и что большинство людей живы. Но так как стало почти невозможным добыть лекарства, люди умирали от самых обыкновенных заболеваний: от пневмонии, осложнений ветрянки, переломов костей; некоторые женщины умирали во время родов. В мешках с едой были листовки, на которых нам было рекомендовано кипятить всю нашу воду и быть ОЧЕНЬ ОСТОРОЖНЫМИ при обращении с ножами, инструментами или огнестрельным оружием, потому что даже незначительные травмы могли привести к заражению и в дальнейшем к смерти. Это показалось мне чрезвычайно забавным, ибо война, несущая за собой такие же последствия, была в самом разгаре. Я не знала, была ли еда отравленной. Я не знала, дойдет ли до нас инфекция и не убьет ли она. Я не знала, упадет ли на нас бомба. Я не знала, внесет ли Осберт сумятицу из-за очередной смертельной болезни, о которой он узнал во время одной из сходок. Я не знала, возьмут ли нас в плен, подвергнут ли пыткам, убьют, изнасилуют, выбьют сведения или же донесут на наших друзей. Единственное, что я знала наверняка, так это то, что в эти времена жизни вокруг было намного больше, чем там, где я жила раньше. И в те ночи, когда никто не запирал меня в сарае от Эдмунда, я чувствовала себя в безопасности. Глава 12 Так мы и продолжали нашу маленькую счастливую жизнь подросткового секса, детского труда и шпионажа. После многих недель жизни впятером кое-что произошло — кто-то пришел к нам с визитом, и, мягко говоря, мы были в шоке. Это был Не-Очень-Плохо-Выглядящий мужчина тридцати пяти лет, который казался настолько усталым, что даже не притворялся вежливым и дружелюбным. — Простите за беспокойство, у вас есть медикаменты[1]? — сказал незнакомец. Мы стояли как вкопанные, уставившись на мужчину. Я подумала, не был ли это какой-нибудь мелкий бизнесмен, организовавший бизнес по продаже кокаина людям, прикованным к дому, лишенным телевидения и просто заскучавшим во время этой бессмысленной войны. Должно быть, мы выглядели как слабоумные, уставившись на гостя с открытыми ртами, потому что мужчина сказал: — Возможно, мне лучше поговорить с кем-нибудь из ваших родителей? Тут Осберт напыжился, словно собирался произнести большую речь, но вместо этого сказал: — Здесь только мы. Думаю, он передумал произносить свою речь. Мужчина растерялся, а Осберт пустился в объяснения насчет тети Пенн. И хотя незнакомец больше ничего не говорил, по его взгляду было видно, что он обеспокоен. Я была удивлена, неужели ему больше не о чем беспокоиться, кроме как о нашей истории? Он перемялся с ноги на ногу: — Прошу прощения, мне следует объясниться насчет лекарств. Я доктор Джеймсон, и как вы, возможно, заметили, война в полном разгаре, так что мы стараемся заботиться о людях в этом районе. Мы ничего не ответили, и мужчина продолжил рассказ. — Все операционные закрыты. В больнице скудные запасы лекарств. Мы пытаемся помочь больным, прибывшим из города. У нас конфисковали большую часть аптечек, и из-за этого люди с обычными проблемами, как, например, высокое артериальное давление или диабет, не получают должной помощи. Мы стараемся увести их от смертельной границы, но нам нужны медикаменты. Мы в отчаянном положении, особенно это касается антибиотиков, и просим всех посмотреть, могут ли они чем нам помочь. Любая помощь.