— Идите, идите, — махнул рукой Кирилл Александрович. Подняться из кресла ему помог внук. Через минут двадцать, когда голодная Ева доедала второй кусок пирога (она никогда не отличалась манерностью и плохим аппетитом), зазвонил внутренний телефон. Потчующая гостью деревенскими яствами и разговорами экономка шустро соскочила. — Да? Хорошо. Сделаю. Повесив трубку, она вытащила из кармана сотовый телефон. — Так. Нотариус, нотариус, нотариус. — А зачем нотариус? — не удержалась Ева. Возраст старика был солидным, и обоснованно на ум пришла мысль, что дело в завещании. Но почему сегодня? Как ее приезд связан с решением вызвать законника? Экономка, прижав к уху мобильник, отмахнулась. Мол, не ко времени отвечать на вопросы. — Матвей Моисеевич? Здравствуйте. Из дома Рудаковых беспокоят. Да. Зовет. Как договаривались. Подъедете? Да–да. Как всегда. Сегодня яблочный, — лиса звонко рассмеялась. — Конечно, оставлю кусочек. Ева уткнула нос в чашечку из тончайшего фарфора. — Ну все, — экономка спрятала телефон в карман. — Будет нашему Максиму счастье. Достав из шкафа небольшой хрустальный кувшин и пару рюмочек, аккуратно налила тягучей наливки. — Вишневая. Сама делала. Ни грамма спирта. Давай, милая, выпьем за ваше счастливое будущее. Все ж ты теперь нам родная, раз тебя одобрили. — Одобрили? — Угу, — лиса пригубила свою рюмку. Зажмурилась от удовольствия. — Получилось у тебя то, чего я за двадцать лет служения так и не добилась. Пей–пей, — она подтолкнула рюмку Евы, зависшую на полпути ко рту, принуждая гостью глотнуть ароматного напитка. Ева впервые пила наливку, и та показалась ей очень вкусной. Сладенькой. Поэтому вторую рюмку выпила уже смело. — А что у меня получилось, а у вас — нет? — Ева, конечно, догадывалась, но хотела подробностей. — Называй меня тетей Верой. — Я — Ева. — Слышала уже. А что получилось? Охомутать Максика. Я в любовницах его деда уже третий десяток лет, а официальной женой так и не сделалась. То некогда было, работал на правительство, сюда наезжал изредка. Лесным духом оздоровиться и русской банькой. То стар стал. «Какая, Вера, женитьба в нашем–то возрасте? Стыдно уже». Ему стыдно, а мне? — Выходит, меня сюда привезли, чтобы… чтобы что? — Чтобы показать и получить благословение. А вместе с ним и все дедовское наследство. Кирилл же внуку условие поставил, чтобы Максик нашел себе жену без новомодных вывертов. Он же до сих пор сына простить не может за невестку. Экономка все подливала и подливала, и сама Ева уже не понимала, выпила она третью рюмку или шестую. Ее мысли были заняты странным раскладом — ее привезли как доказательство исполнения условий. В противовес матери Максима, неугодной старому брюзге. Ощупал ее, Еву, как корову, а теперь деньги дает. За старание угодить. А любовь? Любовь в условиях числилась, или речь шла только о покладистости внука? — А вдруг я взбрыкну? — Ева уже и мыслила, как выставочная корова. — И откажусь выходить замуж за Максима? — Дурочка, — тетя Вера смахнула с лица выбившиеся из–под заколки рыжие волосы. — Куда ж ты теперь денешься? Не отпустят. До тебя трех невест пробовали. Но все деду не так. А тут совпало. И образование у тебя есть, значит, не дура. И родители из интеллигенции, хотя и живут в деревне. Врач и учительница. А еще немаловажно, у вас семь я. Понимаешь, о чем говорю? Семь я — пятеро детей и двое родителей. Семья. — Как много вы обо мне знаете, — растерялась Ева. — Так не первый день обсуждаем. — Но я же не товар, чтобы меня со всех сторон рассматривать, — Ева вспыхнула, поняв, почему Максим разозлился, увидев на ее плече татуировку. Деду она могла не понравится. Снижала баллы невесте. — Разве? Забыла исконно русское? У вас товар, у нас купец? Да не переживай ты так, — лиса вновь подлила наливки. — Любит Максим тебя. Уж как хотелось бы сказать иначе, но… не буду кривить душой. Я же все слышу и вижу. Как говорил о первых, и как о тебе. Глаза горят, голос звенит. Уж кто–кто, а я понимаю, когда мужчина увлечен. Хватайся и держись. Разве самой не хочется в сладости пожить? С влиятельным мужем. В полным достатке. Детки красивые пойдут. Сама–то тоже не дурна собой. — А вдруг я не такая? Ну, не из тех, кто из–за денег замуж выходит? Для меня важнее любовь, — слова о том, что Максим увлечен ею, немного успокаивали, но все равно претила мысль, что, сама того не зная, Ева прошла целый конкурс. Как–то не по–людски все это. — Все такие. Каждая из женщин хочет обеспеченного будущего. Я вот любила. Тридцать лет на ту проклятую любовь положила. И что? Все они от меня носы воротят. Не того поля я ягодка. Ни кола, ни двора, ни детей не нажила. Так и буду до смерти горшки из–под Кирилла выносить, а уж потом хоть рядом с ним в могилку ложись. — Зачем же вы так? Максим благодарен должен быть, что вы за его дедушкой ухаживали. — Я для них удобная работница, но только до тех пор, пока Кирилл жив. Заплатят в последний раз и отправят на все четыре стороны. А вот если бы ты слово за меня замолвила. Мол, давайте тетю Веру у нас оставим. Она хозяйство знает… — Ой, по–моему вы рано со мной договариваетесь. — А ты, девка, крепче птицу счастья в своих руках держи. Думай и каждое слово взвешивай. Один неверный шаг и, фьюить, у разбитого корыта. — А мама Максима. За что ее профессор не любит? — Она как раз не из дур. Сидит на муже верхом и погоняет. Это деда и злит. Светлане в пику наследство внуку отписать хочет, чтобы ей ни полушки не досталось. Говорит, она Петра против отца настроила. Не понимает Кирюша, что они с сыном два сапога пара, оба упертые. Что втемяшилось в голову, то и сделают. Даже если потом жалеть будут. — А Максим? Он такой же? — О, этот если и сапог, то испанский. Ой, — женщина зажала себе рот ладонью, — что–то я разговорилась. Подняла опустевший графин, повертела им так, что солнце, пробивающееся в окно, зажгло его хрустальные грани огнем. — Хороша была наливка. Ева смотрела в свою рюмку, где на дне рубином светился напиток. В голове все ленивее и ленивее текли мысли. Клонило в сон. «Вот, доказывай теперь Максиму, что ты не пьяница». — Мне бы проветриться на свежем воздухе. — А и ступай. Посмотри, как и что здесь устроено. Скоро на себя хозяйство примешь. Будешь сидеть тут, дышать лесным воздухом и гадать, приедет тебя муж навестить или нет. Тетя Вера откровенно прочила Еве такую же жизнь, какую прожила сама. Еще больше захотелось выйти наружу. — Скажите, а почему Максим так торопится с завещанием? — Ева никак не могла попасть в рукав куртки, которую держала тетя Вера. — Мы же еще не поженились. Мало ли как повернет жизнь? — Ты Кирилла Александровича видела? Его уже давно смерть караулит. Если он не перепишет деньги на Максика сейчас, то они пойдут в фонд института, где он полжизни проработал. — Мне кажется, я влипла, — прошептала Ева и нетвердым шагом поспешила на улицу. Ей нужно было выбраться из дома. Рядом с этими странными людьми она утратила способность рассуждать здраво. * * * Лорд Птородей оглядел людей, которым он доверял. Конечно, на небесных островах чуть ли не каждый второй откликнулся бы на зов князя и не подвел бы его, но сейчас Лерису требовались те, кто своими глазами видел, что творится в храме. Ни к чему посвящать в проблемы личного характера лишних людей. — Я видел суженую, но не сумел вытащить ее из колодца. Как–то все с ней не так. Криво и косо. И сдается мне, что оракул в моей беде не последний человек. Он даже не скрывает, что радуется неудаче. — Может, обиделся? Но за что? — тир Пикарт вытащил из кармана трубку. Возмущенно взмахнул ею, просыпав табак. Микуш открыл рот, впервые понимая, что дед всего в шаге от того, чтобы вернуться к старой привычке курить. — Вроде всегда исправно платили. Отваливали золота от души. — На те деньги, что я за тридцать лет оставил в храме, мы могли бы еще одну шахту купить. Нет, здесь не обида, а именно ненависть. — Нас ползающие по суше всегда ненавидели! Они нашей свободе завидуют! — звонкий голосок Микуша, гордого тем, что его второй раз взяли в команду, породил эхо. Просторные покои князя вмещали в себя не только спальную комнату, но и кабинет, где сейчас сидели заговорщики. Князь и старый капитан в креслах, молодняк на стульях. В камине потрескивали дрова, и весело плясало пламя. — Тише, мальчик, — Тир Пикарт кряхтя протянул ноги к огню. В тепле старые кости не ныли. — Не надо, чтобы наши люди знали о склоках в храме. — Тише. Сдается мне, что оракул кровно заинтересован, чтобы Птородеи не имели наследников. Только какой ему в том прок? — Поэтому я и собрал вас, — князь кивнул, показывая тем, что капитан прав. — Мне без вашей помощи не обойтись. Перед нами стоит две важные задачи. Первая, и самая главная: всякими правдами и неправдами вытащить из колодца Еву. Без нее все остальное делается неважным. Не будет продления рода Птородеев, не будет островов. Микуш, ярко представив гибель островов, неожиданно для самого себя громко всхлипнул. Стыдясь своей несдержанности, паж быстро закрыл ладонями рот. — Второе, — после небольшой паузы продолжил Лерис, — мы должны выяснить, что против Небесного княжества имеет оракул. Поэтому с завтрашнего дня ты, Сталко, будешь болтаться недалеко от ворот храма и запоминать всех тех, кто в него входит и выходит. Оденься в местную одежду. — Если кто выйдет, я должен проследить за ним? — Да. Возьмешь себе в помощь пару верных друзей. Не хочу звать людей из охраны. Они хоть и мастера своего дела, мальчишки меньше привлекут внимания. — Думаете, двоих хватит? — Сталко сделался серьезен. Начинались взрослые игры. Слежка, переодевание, ночное бдение. — Сам оракул храм никогда не покидает, а вот прислужников послать с поручением может. — А если отправит ворона? — Этим займетесь вы, тир Пикарт. Мы низко висим над храмом, поэтому птица в любом случае должна будет добраться до края нашего острова. Поставьте на стенах дежурных, держите наготове соколов. Нужно перехватить. Если найдете послание, дайте мне знать. — Будет сделано.