— А чего тут не понять? — бойкая старушка уже пробилась в первые ряды. Рядом со стражниками, загородившими проход к крыльцу, она смотрелась точно коряга притулившаяся к молодой, но крепкой поросли. — Никуда не отпустит, никому не отдаст. И–эх, девка, не видишь ты своего счастья! — Это правда? — Ева смотрела на князя снизу вверх. Говорила тихо, только для него. — Правда. Никому не отдам. — Даже такую бестолковую? — Даже такую, — князь повернулся и скрылся внутри лавки. Ева пошла следом. Продавец уже увязывал выбранные лордом вещи. Ева шла точно пришибленная. В словах Лериса слышалась такая твердость, такая убежденность, с которой ей не справиться. Его не уговорить. Он поставил на ней метку, решив раз и навсегда, что другой женщины у него не будет. И ей не даст уйти. Даже если найдется дорога назад. Тронула князя за рукав, желая знать наверняка. — Одна на всю жизнь? Он не ответил. Только посмотрел выразительно. На улице уже, вручив пакеты одному из сопровождающих, обернулся и вновь взял ее за руку. В Еве что–то надломилось. Она увидела рядом с собой человека, которому тоже немало досталось. Но он упрямо шел к своей цели. Тридцать лет жил с мыслью о том, что у него будут семья, дети. А досталась ему она. Не такая. Совсем чужая. И он вынужден подстраиваться, принимать ее капризы и прощать обидные слова, зная, что наградой сделается долгая жизнь островов и народа, за который он отвечает. И тут впору не ей выгибаться и вставать в позу, а ему, красивому и гордому. — Выбирай. Ева оглядела висящие перед ней наряды. Продавщицы все прибавлялись и прибавлялись. Несли на вытянутых руках шелк и бархат, кружево и парчу. Все такое вычурное и богатое. Куда в таком ходить? На смотровую площадку перед рубкой, чтобы ветер раздувал шлейф, словно длинный павлиний хвост? Или бродить привидением по замку, по гулким его помещениям и прислушиваться, как приятно шелестит шелк по каменным плитам? Сидеть расфуфыренной куклой за длинным столом с тридцатью блюдами и набором непонятных вилок? Она посмотрела на князя, застывшего с каменным лицом. Птородей не почувствовал перемену в ее настроении, произнес, глядя в глаза: — Выбирай любое. Можешь два или три. Здесь самые дорогие наряды. — Зачем они мне? — Разве не красиво? — он не понимал. Приводил сюда и Инху, и свою первую любовь Виро, и множество тех любовниц, что за долгие годы дарили ему тепло своих тел, видел жадный блеск в их глазах, как дрожали от возбуждения руки, как льнули потом, благодаря за щедрость. А эта отшатнулась, будто ей предлагали не самые изысканные вещи во всей Себатре, а железные оковы. — Красиво, — она согласилась, но ни к одной из продавщиц, застывших с целым состоянием в руках, не подошла. — Но я не хочу их. Князь набрал в грудь воздуха, но Ева остановила готовые вылиться слова прикосновением руки к его ладони. — В какой лавке одеваются ваши люди? — Ты хочешь быть как все? — Я хочу быть одной из вас, — и потянула его на улицу, подальше от никчемных на летающих островах нарядов. Оказывается, и в этом мире можно найти красивые, но практичные вещи. Шерсть, лен, тончайший батист. Атласные ленты по поясу суконной юбки — длинной, но не пышной, расходящейся от бедер колокольчиком. Кружевные воротники на блузах, где вместо броши крохотный букетик из милых искусственных цветов. Флердоранж — пришло на память услышанное когда–то слово. Символ девичьей чистоты. Лерис с удивлением смотрел, с какой радостью Ева выбирала кажущимися простыми платья. Как, краснея, выходила показаться ему. То в костюме пастушки с пышными рукавами и юбкой, стянутой по талии поясом–корсетом, то в расшитом национальными узорами балахоне, просторном, но не скрывающем хрупкость девичьей фигуры. И он понимал, что ни один из баснословно дорогих нарядов так не красил бы ее, не созданную для тяжелого шелка и душного бархата, как эти простые платья. Ева на самом деле другая. Ни Виро, ни тем более Инха не пошли бы ловить для фретки лягушек, не полезли бы в илистый пруд, не хохотали бы вместе с Микушем над его неловкостью. Ева — это природа. А в природе нет искусственного блеска. И именно поэтому Ева так боится несвободы. Странно, но этот искренний восторг, вызванный нехитрыми вещами, была ему во стократ дороже того, что вызывался блеском мишуры на «изысканных» платьях. Поэтому сразу после покупки отобранного Евой гардероба, Лерис повел ее не в салон чопорного тира Каркуса, украшающего бисером атласные туфли, а к сапожнику Дудлю, шьющему добротную обувь из замши и тонкой кожи. Лорд Птородей сам с удовольствием носил его изделия и видел, на что способен кожаных дел мастер. Возвращались уставшие, но светящиеся тихой радостью. Все–таки поход по лавкам — великое дело. Не всякому лекарю душ удается так качественно снять напряжение, изгнать страхи и развеять хандру, как прогулке по торговой улице. Дернувшаяся при подъеме клеть добавила огня в зародившуюся близость: испугавшаяся Ева уже не цеплялась за прутья, как то было при спуске с острова, а кинулась к князю. Стыдливо спрятала лицо в его расстегнутом камзоле, когда Лерис обнял ее. Уже одно это обстоятельство стоило «позора»: вместо привычного скоростного подъема на канате лорд Птородей выбрал клеть, предназначенную для женщин и детей. — Отдыхай. Завтра служанки разберут покупки, — произнес Лерис, прощаясь с Евой у ее комнаты. Она нехотя вытащила ладонь из его руки. Закрыв дверь, прислонилась к ней спиной и тихо рассмеялась. Еве было хорошо. Князь же, хоть и был вымотан длинным днем, пошел в рубку. Тир Пикарт, несмотря на поздний час, обнаружился в своем кресле. Птородей улыбнулся, заметив, как капитан хлопает себя по карманам, ища трубку, которую недавно в сердцах выбросил. Старая привычка не скоро забудется. — Почему не отдыхаем? — Лерис взял из лотка магописца последние донесения. Просматривал ленту быстро, не находя в ней значимых событий. Все важное для него уже произошло. Там, внизу, на торговых улицах Соломожа. — Супругу ждал. Только вернулась. Я по лавкам не ходок. — Ну и зачем разыграли спектакль? — Подстраховывали мы вас, милорд, — старый небоход кряхтя выбрался из кресла. — Я еще много чего приготовил, жаль, не удалось показать. У вас и так все, как я заметил, сладилось. — Циркачи. — А вот скажите мне, мой лорд, вы сразу в той горбатой старухе мою супружницу признали? Или только потом, когда она рот открыла? — Мы столько лет вместе, трудно было не догадаться. Только бы Ева, когда увидит вашу супругу, не сопоставила, кто ее поучал. Неловко получится. Еще подумает, что я подстроил. — А мою внучку вы тоже раскусили? Князь свел брови к переносице и непонимающе уставился на посмеивающегося капитана. — Та, с растрепанной косой. Она на вас призывные взгляды бросала, как я учил. А ведь Ева сразу оценила опасность и быстро перетянула ваше внимание на себя. — Рыся?! Это была Рыся? — Что? Хороша? — Выросла девочка. И в самом деле не узнать. Откуда столько сдобы взялось? — обычно сдержанный князь, нарисовал руками в воздухе спелую фигуру девушки. — Ждите вскорости делегацию с Кирдо. Будут вашего дозволения на свадьбу просить. Она себе среди рудокопов жениха высмотрела. И когда успела? Оба тихо рассмеялись. Лорд Птородей был приятно удивлен, что островитянам небезразлично, сладятся или нет его отношения с истинной. И ведь как незаметно следовали за ними, ни один из «актеров» на глаза не попался. А может, не видел только потому, что всецело был поглощен Евой, ее теплой ладонью в его руке, ожиданием развязки скрутившихся в тугой узел взаимных претензий и непониманий? Лерис любил свой народ. За готовность встать рядом в трудную минуту. Поддержать. Защитить. Отважиться на рисковый поступок: притащить полумертвого лорда в храм, лишь бы не пропустить последний Зов. Ева еще не понимает, куда попала. На островах живут не просто люди, объединенные любовью к небу, а Семья. Именно так, с большой буквы. * * * Ева проснулась с рассветом. Уж больно звонко пели птицы. Прошлепала босыми ногами к окну, распахнуло его, впуская утреннюю прохладу. Внизу шумел деревьями сад. Порывы ветра трепали листочки и беспокоили тяжелые головки цветов. Ева видела похожие в бочке в дедовской усадьбе, куда ее привез Максим. Неприятно заныло в животе. Как она могла забыть безысходность, что гнала ее прочь? То страшное желание выбраться, вырваться из золотой клетки? Сейчас она тоже в клетке. Но здесь все иначе. Здесь свобода, несмотря на границы острова. Ева вдохнула полной грудью. Она чувствовала себя здоровой, вернувшейся к жизни. Исчезла мутная пелена, что не давала трезво мыслить, толкала на глупые поступки. «Не гони лошадей, Ева, — вспомнились ей слова отца, — решай все проблемы постепенно, ставь приоритеты, и тогда у тебя все получится». Она именно так и поступит. Не будет требовать невозможного. Нужно присмотреться, освоиться, понять, как действовать. Жизнь все расставить по своим местам. Улыбка тронула губы, когда Ева подумала о Лерисе Птородее. Спокойном, невозмутимом. Как же хотелось верить, что надежном! «Никому не отдам. Ты моя». Ева потерла знак на запястье. Где–то под землей добротно заурчал мовил. Глава 16 Трижды просигналил горн. Ева перегнулась через подоконник, чтобы понять, что произошло. — Поехали! — радостно закричал какой–то мальчишка, катающийся на створке калитки. Остров дернулся и поплыл. У Евы сердце ушло в пятки. Движение острова для нее было сродни землетрясению, вызвавшему оползень. Зазвенели металлические подвески на светильнике, качнулась вода в вазе, и подвявший букет осыпался хрупкими лепестками. Как была в ночной рубашке Ева кинулась к двери. Распахнула и застыла. За порогом стоял князь.