– Это будет японский национальный танец? – поинтересовалась я. – Нет. Национальный танец в современном костюме не смотрится, а подходящего наряда у меня с собой нет. Соно.81 Соби нашёл то, что нужно. Выключил игравшую музыку, открыл крышку дисковода. – Но музыка будет японская? – продолжала я любопытничать. – Да. Молодёжная группа «Итадзуракко» – «Шалуны». – Мм! Судя по названию, у них, вероятно, не очень приличные песни. – Нет, всё прилично, – заверил Соби, но добавил. – Правда, с намёком на неприличное. У парней хорошая музыка. Под неё удобно ставить импровизации. Парень вставил в магнитолу диск, настроил нужную композицию. – Песня называется «Я тот, кто тебе нужен», – дал Соби последнее пояснение. – Названия достаточно, чтобы не требовать перевод, – сделала я последнее замечание. Раздались первые такты мелодии. Усевшись поудобнее на подушках, я приготовилась к просмотру спектакля. Соби же вышел на середину комнаты, повернулся ко мне лицом. В его глазах повисла надменность, в позе задержалось высокомерие. Танцор вошёл в образ. Музыка была дерзкой и порывистой, стройный хор мужских голосов, словно призывал к чему-то, словно требовал внимания. Во время длинного вступления Соби с видом утомлённого светского плейбоя принялся не спешно красоваться, словно перед фотокамерами. Встал так и эдак, пальцем поправил чёлку, провёл по губам, кокетливо склонив голову, игриво подмигнул. Продемонстрировал, как он смотрится с расстегнутым пиджаком, с приподнятым воротником, как развязно выглядит, если сунет руки в карманы брюк. У меня закралось предположение, что это танец фотомодели. Покрасовавшись, танцор лениво освободил один рукав пиджака, затем другой. Сняв пиджак, перекинул его через плечо, ступил налево, обернулся направо, а затем откинул пиджак в сторону, словно ненужную вещь. Начался первый куплет. Надтреснутый голос парня что-то доказывал. Танцор немного оживился. Но лишь немного. Если сначала он рекламировал пиджак, то теперь решил продемонстрировать все достоинства оригинальной рубашки. Оригинальной не только рисунком, но и способностью самостоятельно расстёгивать пуговицы. Я не сразу осознала это. Не касаясь ткани, руки делали какие-то плавные движения, взмахи, пальцы меняли положение. И вдруг к началу припева все пуговицы оказались расстегнуты. Что, собственно, танцор и показал, широко разведя руки в стороны. От вида полоски смуглого тела во мне закопошилось смутное сомнение, что танец не так прост. Хор мужских голосов в припеве снова чего-то требовал. И видимое спокойствие танцора тоже пошатнулось. В глазах заблестело лукавство, в движениях проявилась небрежность. Пальцы оставляли в воздухе щелчки, равнодушные взмахи, будто невзначай проскальзывали под воротник, под планку одежды. И наконец, наигравшись, выправили из брюк сначала одну сторону подола рубашки, затем другую. Сомнение уже превратилось в уверенность, и я с растущим напряжением наблюдала за продолжением необычного танца. Солист продолжал что-то утверждать. Но не до него. Кокетство и игривость танцора обрели оттенок соблазна. Гибкие пальцы ласково обвели овал лица, спустились под рубашку, скользнули по плечу и прильнули к груди. При этом прикрытые негой глаза признались, что подобные прикосновения танцору приятны. Рука поднялась с живота и обнажила плечо. И тогда лицо танцора покрылось мнимой скромностью. Впрочем, ненадолго. Ресницы распахнулись, и вспыхнул дерзкий взгляд. Его стрела была пущена в мою сторону, и у меня в груди тут же что-то ёкнуло. Цель достигнута. А танцор уже повернулся спиной и игриво приспустил рубашку с плеч, продемонстрировав волну мышц. Но после вернул одежду на место, повернулся и, всё так же дерзко глядя на меня, не торопясь стал расстёгивать манжеты. Одну, вторую. Танцор был настроен серьёзно. Водя ладонью по телу и придерживая ткань одежды, он медленно вынул руку из одного рукава, потом другую. И вдруг, вызывающе вздёрнув подбородок, безжалостно смял снятую рубашку и откинул её прочь. Увидав оголённый торс мужчины, я, кажется, выпала из реальности. К требовательным голосам хора добавились глубокие басы и напряжённый ритм. Полуобнажённый танцор сбросил игривость, в его движениях осталась лишь дерзость, в его глазах – призыв. Теперь танец вёл уверенный в себе мужчина, который знал, для чего он обнажил себя, и что от него нужно женщине. Он даст ей всё без сомнения: силу крепких мышц, гибкость тела, мягкость губ, ласку рук. А может она хочет иного? Это тоже возможно. Пальцы вонзились в плечо и провели через грудь несколько неярких царапин, при этом на лице проявились боль и терпение. Вторая рука проделала то же самое на животе – и черты лица исказились от нового страдания. Не выдержав мучений, танцор отвернулся. Но почти сразу же вновь повернулся. В глазах горел вызов, будто он предлагал женщине битву. Такой же вызов, как и в голосе певца, вытягивающего ноты. Не отрывая от меня этого взгляда, танцор медленно, но демонстративно принялся расстегивать ремень на брюках. Вынул конец ремня из хлястика, отогнул, высвободил ремень из пряжки, а после так же медленно стал вытягивать его хлястиков на поясе брюк. Я, не отрываясь, наблюдала за этим действием, мысли находились в таком же оцепенении, что и тело. А танцор, вытянув ремень, вместе с грянувшим громким аккордом внезапно резко ударил им по полу прямо передо мной. Я невольно вздрогнула. Но после со вторым аккордом ремень со звонким щелчком опустился уже на спину танцора, заставив его согнуться и опуститься на колено. Кажется, я вздрогнула ещё раз. Другой певец с более низким голосом начал отчитывать рэп, убеждая, что спорить с ним бесполезно. Танцор же в это время показал, как можно использовать ремень помимо украшения брюк. Можно затянуть его вокруг живота, вокруг шеи, обмотать запястья рук, изобразив наручники. Но можно поступить иначе, то есть превратить его в орудие наказания крепкое и наносящее боль. И вот наконец резко щёлкнув, сложенным вдвое ремнём, танцор отбросил его прочь, как надоевшую игрушку. И снова зазвучал припев, и снова певцы чего-то требовали, и теперь их поддерживали дробь барабанов и хор гитарных аккордов. Глаза танцора тоже требовали. В них горели страсть и желание, и они жаждали удовлетворения. В движениях полуобнажённого тела не было ничего непристойного, однако в них чувствовалось напряжение нервов, стремление выплеснуть на свободу всю скопившуюся энергию. Вот только что-то мешало этому стремлению. Может быть, брюки? Танцор уже изнывал от нетерпения и, сунув большие пальцы под пояс брюк, он повёл ими по окружности, будто поправляя данную одежду. А потом, нервно отмахнувшись, отвернулся и отошёл прочь. Но затем снова вернулся и, слегка покачивая бёдрами, медленно провёл ладонью вдоль пояса, после чего пуговица на поясе оказалась расстегнута. Брюки чуть-чуть приспустились, и показалась тонкая полоска белой резинки плавок. Интересно, попадал ли в тот момент в меня воздух? Ибо дыхание моё, кажется, отключилось, в отличие от сердца, которое издавало глухие удары в такт барабанам. Танцор явно мучился, изгибал в страдании своё гибкое тело. Он то опускался на колени, то поднимался, то опускался, то поднимался. Наконец ещё раз упав на колени, танцор под последний аккорд песни сделал на них круг и остановился рядом со мной. Очень близко, лицом ко мне. Лицом красивым, ещё сохранявшим дымку греха, с раскосыми глазами, ещё покрытыми поволокой желания, с губами, приоткрытыми для поцелуя. Губами, которые буквально приковали мой оцепеневший взгляд. Губами, доводившими моё желание до кипения. Я смотрела на них, и казалось, что кроме этих губ в мире больше ничего не существует. Они медленно и уверенно начали приближение к моему лицу. Оцепеневший разум, скорее по привычке, воспроизвёл уже мне самой надоевшую мысль: «Пусть только посмеет. Не позволю. Не позволю». А губы уже были совсем близко. Я прикрыла глаза, приготовившись принять их, пока разум продолжал бредово и упрямо повторять: «Не позволю». Вот сейчас губы обожгут меня жарким поцелуем, их огонь выведет меня из оцепенения, и я смогу вырваться из их притяжения. Губы приближались, я уже чувствовала их тёплое дыхание. И замерла, словно в ожидании какого-то чуда. И вот я ощутила на своих губах лёгкое, едва уловимое прикосновение чего-то очень мягкого и нежного, чего-то похожего на дуновение ветра. Не решаясь открыть глаза, я с трепетом ожидала продолжения. Но его отчего-то не последовало, и даже зародилось сомнение, было ли вообще это нежное прикосновение тёплого ветра. И тогда я открыла глаза. Сначала я увидела обнажённый торс молодого мужчины, по рельефу его крепких мышц взгляд прополз до шеи, прыгнул на сомкнутые губы и, будто испугавшись их нового притяжения, быстро вспорхнул к раскосым глазам. К глазам, которые уже сняли поволоку, но обрели оттенок ожидания. Соби, что же ты со мной делаешь? От этого удара, моя крепость покачнулась, потеряв половину укреплений и кирпичей. Покачнулась, но всё-таки устояла. – Впе… впечатл…ляет, – выдавила я, заставляя себя вернуться в реальный мир. – Мне, да… весьма… Близость Соби мешала моим мыслям выстроиться в стройный ряд. Раскосые тёмно-карие глаза не прекращали свою атаку, и кирпичи с крепостной стены продолжали осыпаться. Моё покорившееся сердце уже безропотно отправилось в пасть сердцееду, словно кролик, загипнотизированный магическим танцем удава. И тут в душе зародилась лёгкая паника. Ведь съест, растерзает!.. – Я сейчас… я вернусь… Резко вскочив, я, едва сдерживая порыв, вышла из комнаты и закрылась в ванной. Было такое чувство, будто меня резко вытолкнули из глубокого сна. Дыхание сбивалось с ритма, тело ныло от желания, и сердце колотилось, словно ненормальное. Да и с разумом я как-то раздружилась. Он настаивал, чтобы я подправила укрепления и продолжала держать оборону, тогда как душа склонялась к тому, чтобы разметать эти руины напрочь и сдаться, вернее даже отдаться на растерзание дракону сердцееду. Я мучилась, я не знала, какой путь выбрать, я не знала, какой из них принесёт мне больше страданий. Буду ли я жалеть о том, что упустила шанс или о том, что поддалась соблазну? И тогда я решила – положусь на выбор судьбы. Если Соби всё ещё раздет, то дальнейшее действие вечера перейдёт в спальню. Но если же предмет моих мучений сжалился надо мной и оделся, значит, и я крепость свою не покину. Собравшись с духом, я вышла из ванной комнаты и сделала шаг в неизвестность. Соби сидел у стола и пил вино. Но главное, он был одет: рубашка застёгнута, заправлена в брюки, и даже пояс вновь был перетянут ремнём. По воздуху снова плыла негромкая спокойная музыка. Странно, но увиденное почему-то не принесло мне облегчения. Где-то в глубине души мне хотелось иного исхода. Однако условие поставлено, и его следовало выполнить. Стряхнув с себя ненужные желания, я гордо вздёрнула подбородок и вернулась на своё место за столом. Интересно, что Соби подумал о моём бегстве? Наверное, я опять выдала себя. Да только на бесстрастном лице парня невозможно было что-либо прочитать. Я взяла свой бокал и почти залпом допила то небольшое количество вина, которое в нём оставалось. – Исполнил ли я твою прихоть, Милена-сама? – поинтересовался Соби. – Да, вполне, – удостоила я оценкой. – Интересно… с пуговицами оригинально получается… – Аа сорэ?82– улыбнулся Соби. – В нашей группе парень есть, который увлекается фокусами. Вот он меня и научил. – А где ты научился подобным танцам? – В Японии посещал уроки стрип-дэнса. – Наверное, уроки девушка проводила? – Скорее молодая женщина. – И зачем тебе учить такие танцы? Для случая подработки? – Мурон содэванай83, – спокойно ответил Соби. – Я хочу демонстрировать публике своё мастерство, а не тело. Стрип-дэнс хорошо развивает пластичность. К тому же здесь крайне важны эмоции. Этот танец не для того, чтобы просто нравиться или не нравиться. Он не призван передавать какие-либо образы. Танцор должен суметь одними движениями подать определённые чувства и вызвать у зрителя определённые желания и фантазии. При этом всё должно выглядеть красиво и эстетично. Не улыбайся. Это сложнее, чем кажется. Это своего рода искусство. – И многих подруг ты развлекаешь подобным искусством? Соби опустил глаза, и неловкая улыбка коснулась его губ. – Честно говоря, ты первая, – проговорил он. – Первая? В каком десятке, во втором или третьем? Улыбка сползла с губ парня, лицо посерьёзнело, а в направленном на меня взгляде читалось недоумение. – Милена, я не понимаю, почему ты считаешь меня… как это… бабником? – спросил он. – Каким-то озабоченным типом? – Да потому что ты такой и есть, – даже не задумываясь, ответила я. – Но… с чего ты так решила? – Да всё твоё поведение, все твои слова говорят об этом. Стоит тебе увидеть симпатичную девушку, как тут же загораются твои глазки, сразу кокетничать начинаешь. Я взяла бутылку и налила себе ещё вина. Что со мной? Зачем я несу этот бред? И вроде ещё не пьяная. Однако давно копившиеся сомнения и недоверия уже нашли пробоину в моей душе и потекли серой жижей. А Соби смотрел на меня и лишь непонимающе хлопал ресницами. – Прости, но, по-моему, так ведут себя все мужчины, – заметил он. – Возможно, но не все столь профессионально. – Несколько неприятный комплимент. – Почему же? Не хочешь передо мной похвастать своими любовными победами? А ведь в общежитии тебя считают известным сердцеедом. – Подобное сообщение моего собеседника откровенно подивило. – Да, твой дружок так и сказал: «Ты поаккуратнее с ним. Он у нас известный сердцеед». – Сашка? – Ну да. Я больше никого из твоих друзей не знаю. Отведя глаза, Соби на пару секунд ушёл в свои мысли, а потом понимающе покачал головой, и на его лице мелькнула усмешка разочарования. – Теперь всё ясно. Вот почему ты так старательно держишь меня на расстоянии своих огромных шипов. Глупый. Какое же это расстояние? Достаточно лишь руку протянуть. – Сашка-ва урагиримоно!84 – Что? Дружок испортил тебе всю игру? Соби вскинул на меня резкий взгляд, его язык издал звонкий щелчок. – Игру? Так ты считаешь, я всего лишь играю? Решил соединить полезное с приятным? Кажется, Соби расстроился. Или обиделся. На его лице было написано и то, и это. Парень вновь отвёл взгляд в сторону; его спина была ровной, руки упёрты в колени. Нужно немедленно прекратить этот глупый разговор. Немедленно. И обязательно извиниться перед ним! И только я решила это сделать, как Соби начал говорить ровно, спокойно, холодно: – Даже не знаю, почему он так сказал. Сашка имеет у девушек намного больше успеха, чем я. Ухажёр из меня так себе, корявый, и красивых слов говорить не умею. Мне в основном достаются любопытные глупышки, которые считают, что «иметь парня японца, это так необычно!» А я не люблю быть экзотикой. Начинаются бесконечные вопросы: «А как японцы делают это? А как делают то?» Хвастовство перед подружками: «Его зовут Соби. Представляешь, он из Японии!» Будто с Марса прилетел. Естественно, таким девчонкам я сразу говорю: «Прощай». Да, в академии у меня много подруг. Но мы просто общаемся, вместе ставим танцы, ходим в кафе после занятий. Ничего интимного в наших отношениях нет. Ну, с одной только, изредка. Когда она ругается со своим очередным парнем, то зовёт меня. Мы с ней пьём пиво, я молча выслушиваю её жалобы, а потом остаюсь на ночь, а то и на две. – Соби, прекрати, – попыталась я остановить странные откровения друга, но Соби, не слушая меня, упрямо продолжал говорить. – С Таней мы познакомились на вечеринке у наших общих знакомых. Она довольно скучна в общении, зато без комплексов в постели и вполне устраивает меня, как женщина. И я ей честно об этом сказал. Сказал, что ничего серьёзного между нами быть не может, только секс. И если она не согласна, то мы расстанемся. Таня согласилась. Я не знаю, может, она надеялась на что-то… – Соби, ты не должен оправдываться, – всё же прервала я парня.