Есть. Мой спикер громко провозглашает: «Он. Отпал. Потому. Что. Тот. Парень. Меня. Уронил.» Марджани слабо улыбается, так устало, она еще не готова посмеяться над этим, но испытывает облегчение, что я могу. – Я просто рада, что с тобой все нормально. Но моя ошибка неприемлема. – она замолкает. – Неприемлема. Я могла тебя убить, Дэниел. Я спешила, и я делала слишком много, и было так оживленно, и я убежала без твоего аппарата. Поверить не могу, что я это сделала. Это неприемлемо. Я снова смотрю ей в глаза. Перестань. Такое бывает. Я тоже забыл. Моя работа – тебя защищать. Нет. Твоя работа – быть со мной. И ты была. И есть. Ты сейчас со мной. Я смотрю влево. И мы дома. Я в безопасности. Ты в безопасности. Нам повезло. Пойдем домой. Шерстистый мамонт с грохотом останавливается, Трэвис с Дженнифер выпрыгивают из пикапа и опускают дверцу. Она запрыгивает в кузов и отстегивает меня, как опытный профессионал. Я вопросительно смотрю на нее. – Ну ты же не можешь весь день сидеть здесь, – говорит она. Марджани держится позади, все еще молча, все еще смотря в пол. Я ворчу ей, пытаясь ее растормошить, привести ее в чувство. Это не ее вина. Я парень с болезнью, которая в конце концов убивает всех пациентов, и в конце концов она убьет и меня. Я рад, что это случилось не сегодня. Я надеюсь, что этого не будет еще долгое, долгое время. Но давайте не будем обманываться. Это случится, и когда это случится, я не хочу, чтобы Марджани, Трэвис, моя мама или эта Дженнифер, которая внезапно стала матриархом в нашей странной семейке, корили себя за это. Я не хочу, чтобы Марджани это делала. Я не хочу, чтобы кто-либо это делал. Сегодня было страшно. Но каждый день страшен. Мы не можем угрюмо болтаться по планете в ожидании, пока что-то убьет нас, или в страхе, что что-то убьет кого-то из наших близких. Я не собираюсь таращиться в пустоту в ожидании конца. И уж точно не собираюсь позволить ей это делать. Я требую лучшего общества, чем это. Прежде чем я успеваю снова заворчать, Дженнифер без предупреждения хлопает Марджани по носу свернутым памфлетом, как собаку, которая снова помочилась на ковер, сопровождая это мультяшным: «Буп». Что за женщина. Она что, никогда не видела Марджани? – Выбираемся из машины, мадам, – говорит она. – Через двадцать минут начнется шоу Кольбера. Марджани, внушительная, ужасающая, утомленная, чудесная, смотрит на нее, эту незнакомку, появившуюся из ниоткуда и начавшую вести себя, будто она здесь хозяйка. Она глядит на нее мгновение, еще одно, слишком долго. Я вижу, как Дженнифер напрягается. Затем Марджани поднимает руку и легонько прикасается к носу Дженнифер. – Буп. Я пытаюсь засмеяться, но не могу. Легкомысленность момента и мое тихое оханье будто бы заставляют Марджани сосредоточиться. Как только мы оказываемся у двери, она начинает убираться, расставлять все по местам, возвращая в изначальное состояние. Она начинает подметать кухню, но затем внезапно останавливается. – Это что такое? – говорит она. – Тут повсюду грязь. Так и есть. Весь кухонный пол измазан мокрой, хлюпающей грязью. Не сухой, а свежей, с растекающимися по полу лужицами дождевой воды и насыщенным влажным запахом, который кажется… недавним. Марджани поворачивается накричать на Трэвиса, но он снял ботинки у входа. Обувь Дженнифер стоит рядом с его. Это свежий беспорядок. И он не наш. Я смотрю на Марджани. Один из санитаров заходил? Обычно они не приходят так рано. И они не настолько неряшливые. Это отвратительно. Что это? Я не знаю. Кто был здесь? Марджани. Да? Я очень устал. – Конечно, конечно, извини, – говорит она. Перекатив меня в спальню, она начинает расстегивать мою рубашку, когда мой телефон начинает жужжать и завывать. Звонок в FaceTime. На меня смотрит улыбающееся загорелое лицо. Она сделала эту фотографию на Барбадосе в прошлом году. Она была с каким-то парнем. Фрэнком? Карлом? О, мама. Столько всего происходит. 28. – Да, да, я могу передать ему трубку. Погоди секунду, Анджела. Мы дома, я устал, все устали, и черт, что за день, но я не могу винить маму за то, что она хотела созвониться, когда услышала обо всем произошедшем. Меня осеняет, что я понятия не имею, где сейчас находится моя мать. Когда я с ней разговариваю, я сижу в кресле и смотрю на монитор компьютера, чтобы она видела меня в FaceTime, а потом разговариваю с ней по Gchat. Я не совсем понимаю, почему это ей так нравится, учитывая, что она просто смотрит, как я двигаю своим джойстиком в ответ на ее слова, но, полагаю, ей нравится меня видеть усаженным в кресло и разряженным в пижаму, словно шестилетка. (Я ненавижу эту пижаму.) Кроме того, в Иллинойсе на час раньше, поэтому, может, она не так сильно устала, как все мы. Хотя она все равно сейчас не дома. Мне кажется, я вижу бассейн позади нее. Пляж? На фоне снует темная фигура, мужская, слышится жужжание, может, он сушит волосы или еще что, я не могу сказать точно. Что это за мужчина? Где она? – Выглядишь ужасно. (…) (…) (…) Спасибо. Это очень мило, мам. – Марджани мне обо всем рассказала. Не вини ее в случившемся. Со мной тоже такое бывало. Я знаю, должно быть легко не забывать огромную машину, но это совсем не так. Я всегда старалась держать ее под креслом, чтобы не нужно было о ней думать. (…) (…) (…) Я ее не виню. Ты где? – Я на Ямайке! Я тут на курорте с… другом. С работы! Каникулы еще не закончились, поэтому я хотела втиснуть последнюю поездку перед тем, как вернутся студенты. Мне любопытно, что это за «друг с работы» на заднем плане, но, опять же, у меня был длинный день. Она может рассказать мне позже, если захочет. (…) (…) (…) Я надеюсь, у тебя был хороший день. Я очень устал, мам. – Я понимаю, понимаю! Я просто хотела проверить, как ты. С тобой давно такого не случалось. Она выглядит обеспокоенной, но не переволновавшейся. Я уверен, Марджани преуменьшила серьезность случившегося, и все равно она не сможет этого понять по FaceTime. Она кажется… легкой и беззаботной. Я рад за нее. И я не собираюсь нарушать ее покой. Она начинает смеяться над чем-то, что видит за кадром, и теперь мне уже не интересно и я не хочу ничего знать. – Перестань, перестань! – говорит она кому-то, наверное, какому-то огромному мужику в плавках, лоснящемуся от кокосового масла и балансирующего какой-нибудь фрукт на своих гениталиях, кто знает, лишь бы ей было хорошо, как по мне. – Перестань! Я разговариваю с сыном, черт побери! Она смахивает волосы с лица, завязывает их в хвост и надевает шляпу. – Ну, мы пойдем играть в теннис, – говорит она, повергая меня в замешательство насчет часового пояса на Ямайке. – Скажи Марджани, чтобы держала меня в курсе. Я рада, что с тобой все хорошо. – она потрясает пальцем перед экраном. – Не забывай машину. (…)